Перед официальным открытием мемориала «Тростенец» с территории бывшего концлагеря убрали «неправильные» таблички и кресты. Уничтоженные знаки утверждали: в Тростенце массово уничтожали людей не только немецкие фашисты, но и советские сталинисты.
Ряд историков называют Тростенец «белорусским Освенцимом», утверждая, что по числу сотворенных гитлеровцами жертв Тростенец — четвертый после Освенцима, Майданека и Треблинки.
О числе погибших, впрочем, до сей поры спорят: советская госкомиссия, вскрывшая в урочище Благовщина 34 расстрельных рва летом 1944-го, вскоре после освобождения Минска, обнаружила в захоронениях только пепел и кости; число погребенных рассчитывалось по объему рвов, семь человек на кубический метр; получилось 150 тысяч.
Примитивную кремационную печь и останки примерно 50 тысяч человек обнаружили также по другую сторону деревни Малый Тростенец, в урочище Шашковка; обугленные останки еще 6500 жертв нашли в сожженном колхозном сарае.
Исследователи последних лет, применяя уточненные методики расчета, говорят о 60 тысячах убитых фашистами в урочище Благовщина.
Но вопрос не только в подсчетах.
В Беларуси, все послевоенные годы живущей под лозунгом «Никто не забыт, ничто не забыто», трагедия Тростенца только сейчас выходит из многолетней тени.
Почему?
Что под городской свалкой?
«Я настаиваю: Тростенец должен стать символом трагедии двух режимов — советского с его репрессиями и нацистского периода оккупации», — заявляет кандидат исторических наук, исследователь Игорь Кузнецов.
«В урочище Благовщина под городской свалкой находятся, по моим оценочным данным, останки примерно 15 тысяч человек, которые были расстреляны в сталинские времена, с середины 30-х годов до 1941 года. С правой стороны нынешней мемориальной «Дороги Смерти» — место расстрела заключенных минских тюрем в ночь с 25 на 26 июня 1941 года. Это был первый этап так называемой эвакуации заключенных при наступлении немцев; второй этап был расстрелян через два дня на окраине городка Червень», — рассказывает Кузнецов.
Несколько лет назад активисты установили у свалки и места расстрела заключенных в Тростенце деревянные кресты с табличками, информирующими о сталинских репрессиях.
За несколько дней до официальной церемонии открытия мемориала «Тростенец» (29 июня на этой церемонии присутствовали президенты Беларуси, Австрии, Германии, представительные делегации из Польши, Чехии, Израиля, иностранные гости) «неправильные» кресты снесли.
«Когда стал вопрос о строительстве мемориала в Тростенце, меня пригласили немецкие коллеги и попросили прекратить выступления и публикации о сталинских расстрелах в Тростенце. Мол, вы же знаете, как болезненно власти Беларуси относятся к проблеме сталинских репрессий. Из-за этого мемориал может не состояться», — рассказывает Кузнецов.
Но, по сведениям исследователя, советская госкомиссия летом 1944 года сначала обнаружила тела жертв сталинских репрессий, а потом — в 50-100 метрах от этих коллективных могил — рвы с останками и пеплом.
«С 1956 года на месте этих сталинских могил в Тростенце, который уже был объявлен охранной зоной, насыпается городская свалка, этот огромный полигон твердых бытовых отходов действовал до 2010 года. Кто теперь скажет, что под ним? Я убежден, что именно из-за сталинских расстрельных рвов, которые могли обнаружить международные эксперты, СССР не стал выносить факт фашистских злодеяний в Тростенце на Нюрнбергский процесс», — утверждает Кузнецов.
Иные исследователи утверждают: строго юридически для Нюрнберга Тростенец не подходил под категорию фашистского лагеря. Узники здесь не содержались и долго не задерживались — сюда привозили уничтожать.
Оборонительная деревня
«Немецкий исследователь Пауль Коль, одним из первых обратившийся к проблеме Тростенца, в интервью середины 2000-х повторял: в Беларуси никогда не коснутся памяти Тростенца, потому что она связана с фактами коллаборации местного населения в годы Второй мировой», — белорусский историк Кузьма Козак, ныне референт Исторической мастерской Минского международного образовательного центра имени Йоханнеса Рау, вспоминает, как примерно в те же годы пытался найти в Малом Тростенце жителей, переживших там Великую Отечественную войну.
«Были уже два небольших памятника — в Шашковке и Малом Тростенце. И вокруг этих памятников — где ближе, где поодаль, — сидят отдыхающие. Кто кушает, кто допивает, кто костер раскладывает. В Малом Тростенце в самой ограде, где находится памятник сожженным 29-30 июня 1944 года, пасутся овцы… Мы со студентами опрашивали людей в деревне, и обнаружилось, что практически все жители поселились в Малом Тростенце после войны», — рассказывает Кузьма Козак.
Ко времени освобождения Беларуси в 1944-ом в Малом Тростенце существовала так называемая оборонительная деревня. Такие деревни немецкие оккупационные власти стали создавать на территории Беларуси в 1943-м, когда для гитлеровцев осложнилась ситуация на фронтах и сил для поддержания «немецкого порядка» стало не хватать.
Оборонительные деревни должны были противостоять «бандитам и партизанам», мужчинам для этих целей разрешалось иметь оружие.
«В Малом Тростенце был детский сад, была школа, некоторые институции, которые части жителей давали возможность иметь социальные преимущества. Там находились склады с имуществом, которое изымалось после каждого транспорта, каждого привоза узников в Благовщину, — рассказывает Кузьма Козак. — За сотрудничество с оккупационными властями после освобождения, в военное и послевоенное время, к жителям таких деревень применялись достаточно суровые меры возмездия».
Историк Нина Стужинская подтверждает: освобожденные территории «зачищали» от подозреваемых в сотрудничестве с оккупационными властями. «Коллеги-исследователи приводили такие факты на «круглых столах» и конференциях», — говорит Стужинская.
Еврейский вопрос
Таблички на скромных памятниках и публикациях советского времени утверждали: в Тростенце погибли подпольщики, партизаны, мирные советские граждане и «заключенные, привезенные из тюрем Германии, Чехословакии, Австрии, Франции, Польши»».
Надпись о том, что в урочище Благовщина были убиты евреи, появилась только в 2002 году.
«Еще через шесть лет, 20 октября 2008 года, в дни 65-летия трагедии Минского гетто на Яме (мемориальная скульптурная композиция в центре Минска на улице Мельникайте) первым лицом государства (президентом Лукашенко — ред.) было заявлено о том, что Холокост — это национальная трагедия, что евреи в Беларуси не только умирали, но и сражались, что лучшие люди нашего народа — белорусы, которые спасали евреев. И далее — о том, что в Тростенце появится значимый европейский мемориал памяти», — рассказывает историк Кузьма Козак.
Замечает при этом: в белорусских школьных учебниках до сих пор нет слова Холокост.
Факт для понимания «еврейского вопроса»: первый обелиск на упомянутой минской Яме был установлен в 1947 году, надписи на идише и русском обещали «светлую память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества — фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года».
Это был первый на территории СССР памятник с разрешенной надписью на идише. Но в 1949-м автора надписи поэта Хаима Мальтинского, а в 1952 году каменотёса Мордуха Спришена арестовали и выслали в ГУЛАГ, обвинив в «космополитизме — проявлении еврейского буржуазного национализма» в том числе за надпись на идише на минском обелиске.
Десятилетиями с тех пор погибшие евреи значились на табличках «мирными советскими гражданами».
От ушедшего свидетеля
13-летняя Маша с деревенской пацанвой бегала смотреть на дорогу, по которой гнали в Тростенец колонны плачущих детей, отчаянно жестикулировавших женщин и безучастных стариков.
В одной из колонн Маша узнала двух евреек-учительниц, что совсем недавно снимали у них дачу в Новом Дворе. Одна из учительниц учила Машу немецкому — за молоко и фрукты из деревенского сада. Девочка на обочине замахала руками. Женщины, вроде, поняли ее, закивали. И совсем скоро невероятным образом объявились у дома Машиной мамы.
«Вроде, они прыгнули в овраг и дождались темноты. Бабушка моя, Рудинская Ева Яковлевна, царствие ей небесное, рискуя своей жизнью и жизнью двух девчонок — подростков, которых воспитывала одна, спрятала их в погребе, который находился во дворе. УЖАС!!! Я часто спрашивала бабушку: как же так, ведь в деревне стояли немцы. Ведь это смерть всем! Но она отвечала мне, что иначе поступить не могла, иначе — не по-христиански. Женщины прожили два месяца под полом, потом ушли. Больше их бабушка не видела. Вот так», — семейную историю рассказывает ныне живущая в Москве Наталья Горлач, взрослая дочь военной девочки Маши и внучка Евы Рудинской.
«Бабушку расспрашивали местные корреспонденты, ее рассказ печатала местная газета, а где-то в 80-х (я тогда студенткой была) вдруг потребовали: предъяви двух свидетелей этого случая! Соседей или еще кого. Какие соседи? Если бы кто тогда об этом узнал, не было бы в живых ни бабушки, ни мамы!» — Наталья не сдерживает слез.
Ее бабушка, Ева Яковлевна Рудинская, ушла из жизни в 1995, на 95 году жизни.
Мамы, Марии Степановны, не стало позже.
«Мама так плакала всегда, когда вспоминала свое военное детство и Тростенец! Говорила, в их Новом Дворе стоял едкий и ненормальный запах, когда в Тростенце работали печи. Мы бросались маму утешать — вдруг с сердцем что? А теперь я думаю: надо было записать подробно все ее слова», — сокрушается Наталья Горлач.
Разделенная память
Имена большинства убитых и сожженных в Тростенце людей разных национальностей остаются неизвестными.
Исследователи располагают списком из 24 тысяч имен евреев, депортированных сюда из Западной Европы — имена обнаружились в документах на перевозку. Первый эшелон с тысячей депортированных из Вены евреев прибыл в Минск 11 мая 1942 года; железнодорожное полотно затем продлили до Тростенца.
В только что открытом мемориале «Тростенец» посетителям предлагается пройти через стилизованные бетонные вагоны.
«Да, Дорога Смерти общая. Но получается, что акцент в этом нынешнем мемориале сделан именно на депортированных из Европы. Даже память жертв нацизма умудрились разделить по категориям!» — возмущается историк Игорь Кузнецов.
Исследователь Нина Стужинская полагает, что Тростенец нужно рассматривать и как объект политики — изменчивой политики, потребности которой оплачиваются в том числе избирательным подходом к историческим фактам.
Аналитик «Белорусских новостей» Александр Класковский подчеркивает, что открытие мемориала в Тростенце, на которое с покаянием приехали президенты Германии и Австрии, служит сейчас пиару белорусских властей: «Минск как бы берет реванш за годы санкций и нравоучений со стороны заносчивых европейцев».
«Во времена конфронтации с демократическим Западом белорусское руководство, демонстрируя обиду, любило разыгрывать карту преступлений нацизма, — отмечает Класковский. — Теперь Евросоюз почти уже не учит и совсем не пытается «наклонять», и вообще все сбылось: прилетели каяться. Лукашенко же выглядел хозяином положения, мудро призвал сохранить правду о прошедшей войне и не допустить возрождения страшного прошлого».
Нынешний мемориал в Тростенце делался и делается совместными усилиями, подчеркивает историк Кузьма Козак.
«Усилиями не только Беларуси, прежде всего Германии: и финансирование (для дальнейшего развития комплекса Германия выделяет еще миллион евро — ред.), и выставка, и попытка разработки, научной составляющей», — напоминает он.
«Но… сейчас существует разделенная память. Память немецкая, сконцентрированная на источниках, доказательствах. Память белорусская — как о трагедии, которая не подвергается сомнению. Даже после создания мемориального комплекса, действительно очень нужного, значимого в культуре памяти, у нас будут продолжаться разные истории о Тростенце», — говорит Кузьма Козак.
«Это только начало, — полагает он. — И то, что создается в Беларуси первый мемориал европейского значения, то, что он обозначен девизом «На пути к общеевропейской памяти», безусловно важно. Как шаг к совместной культуре памяти. Хотя, безусловно, она еще разделенная».
