В первый день марта 1884 года на стол военного губернатора Сырдарьинской области, временно исполняющего должность начальника края Н. И. Гродекова, легло следующее сообщение:
Милостивый государь, Николай Иванович!
Предполагая выехать из Петербурга в Высочайше вверенный мне край в последних числах апреля, я по пути следования буду осматривать войска и все военные и гражданские учреждения в Казалинске, Форте №2, в Перовске, в Джулеке, в Туркестане и в Чимкенте.
Не желая отвлекать от дела Военного губернатора Сыр-Дарьинской области я разрешаю ему не выезжать мне навстречу на границу области, но попрошу Ваше превосходительство сделать распоряжение, чтобы Казалинский, Перовский, Туркестанский и Чимкенский уездные начальники, встречали и провожали меня по вверенным им уездам не возбраняя туземному населению встречать меня во время моего проезда, как для приветствия, так и для заявлений своих нужд или подачи прошений и жалоб. Я тем не менее строжайше воспрещаю делать какие-либо расходы для этих встреч. Очень прошу Вас поставить ныне же в известность уездных начальников.
В день прибытия в Ташкент все высшие военные власти в городе должны встретить меня при почётном карауле, а в доме генерал-губернатора – все начальники гражданских управлений и учреждений и чиновники особых поручений; на другой же день я сделаю общий приём всем военным и гражданским чинам служащим в Ташкенте.
Прошу Вас ныне же сообщить начальнику Аму-Дарьинскому отдела, генерал-майору Гротенгельму, что я предлагаю ему прибыть в Казалинск ко времени приезда моего туда, то есть в первых числах мая. К этому же времени командируйте в Казалинск генерал-губернаторского переводчика штабс-ротмистра Асфендиарова, которому предпишите встретить меня вместе с Казалинским уездным начальником на станцию Джулюс.
О прибытии моём в Ташкент в половине мая месяца благоволите уведомить Эмира Бухарского.
Примите уверения в истинном моём почтении и преданности.
Генерал-Губернатор Туркестанского края, генерал-адъютант Розенбах.
Николай Оттонович Розенбах был третий начальник края с 1867 года. На этом высоком посту он сменил Черняева, когда-то подарившего России Ташкент и, тем самым, способствовавшего появлению на карте Империи нового обширного края. Однако, после блистательного первого туркестанского генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана, устроителя и преобразователя Туркестана, “Ярым-Падша”, — полуцаря, как уважительно называли его местные жители, — деятельность на этом посту Михаила Григорьевича Черняева оказалась крайне неудачной. С какой-то непонятной неистовостью он принялся уничтожать всё, что было создано его предшественником. Черняев приказал все книги из библиотеки, с таким тщанием созданной Кауфманом, раздать по госпиталям и казармам, не видя в ней никакой пользы. Образцовую хлопковую ферму, также устроенную Константином Петровичем, со словами – “Эту оффенбаховщину упразднить”, новый генерал-губернатор попросту приказал уничтожить.
Вот, что пишет о правлении Черняева Управляющий канцелярией туркестанского генерал-губернатора Г. Фёдоров в своих воспоминаниях: “Никаких созидательных работ Черняев не предпринимал. Доклады выслушивал апатично; его, видимо, совсем не интересовало дело управления краем; со служащими он даже не знакомился, довольствуясь кружком своей свиты”. А хорошо знавший Черняева Ю. С. Карцев, в своих воспоминаниях “За кулисами дипломатии”, писал о нём: «Непонятно, как могли люди, близко его знавшие, поставить его на высокий административный пост, где практический смысл и выдержка необходимы, и удивляться, что он понаделал промахов, а потом преследовать его и колоть этими промахами почти до самой гробовой доски!»
По счастью Михаил Григорьевич недолго оставался начальником края, в Петербурге очевидно поняли, что бравый, отважный генерал не обязательно хороший администратор, и Черняев был вызван в Петербург, где ему было объявлено об отставке с должности. Вот, что пишет Фёдоров: “Очевидно, и в Петербурге поняли, что в назначении Черняева допущена была грустная ошибка. Его вызвали в столицу под предлогом обсуждения нового положения об управлении краем. Не подозревая коварства со стороны военного министра, Черняев быстро собрался, взял с собою Алабина, Крестовского, меня и моего товарища по канцелярии и друга С. А. Иванова. Приехав в Петербург, Черняев занял ряд комнат в европейской гостинице, предложив и всем нам поместиться там. Натурально, мы были очень рады пожить в роскошном помещении на казенный счет, но увы всё это скоро прекратилось. На другой день Черняев, возвратясь от государя, собрал нас и объявил, что он больше не генерал-губернатор, а потому мы должны приискать себе другое помещение или ехать обратно в Ташкент”.
Вскоре состоялось решение о назначении генерал-губернатором Розенбаха, и в Ташкент Фёдоров возвращался уже вместе со своим новым начальником.
Путь был долгим, поскольку в то время не было ни Среднеазиатской, ни Ташкентской железных дорог. Только на лошадях — от Оренбурга до Ташкента, от одной станции, до другой, от одной русской крепости и гарнизона до другой, — со скоростью примерно 12 километров в час.
Во время этого путешествия Розенбах поразил Фёдорова своей поистине немецкой пунктуальностью. Вот что об этом пишет сам управляющий канцелярией туркестанского генерал-губернатора: “Розенбах составил сам маршрут и приказал мне телеграфировать во все попутные города (Казалинск, Перовск, Джулек, Туркестан, Чимкент, и Ташкент) о времени прибытия его в каждый город, причем обозначены были не только числа, но часы и минуты. Предполагал, что Розенбах, никогда не делавший больших поездок на лошадях и привыкший к аккуратности хода поездов, увлёкся, составляя расписание поездки, я доложил ему, что на расстоянии двух тысяч верст невозможно иногда определить даже день прибытия на известный пункт, а не только час, что при езде на почтовых, при крайне плохом содержании тракта, возможны на каждом шагу случайности, совершенно непредвиденные, остановки, не зависящие от воли пассажира, etc. Розенбах молча слушал меня и слегка улыбался.
– Ну, вы все сказали? А теперь отправляйтесь на телеграф и исполните мое приказание.
Приказание я исполнил, но, как много ездивший раньше но почтовому тракту, подтрунивал над Розенбахом в обществе его молодого и симпатичного адъютанта М. М. Рындина (впоследствии генерал-лейтенант, участник Белого движения, прим. В. Ф.), пророча его принципалу крупное разочарование на первых же шагах его управления.
Можете судить, как жестоко я был сконфужен, когда в конце концов оказалось, что Розенбах прибывал в города в те дни, часы и даже минуты, как это значилось в маршруте. Достигал он этого благодаря тому, что нигде ни одной минуты он не оставался больше, чем было определено маршрутом, а так как его, как генерал-губернатора, везли, конечно, без задержек и скорее, чем прочих пассажиров, то бывали случаи, что на последнюю станцию перед каким-нибудь городом мы приезжали раньше расписания; в таком случае Розенбах приказывал ждать запряжкой лошадей, и в результате, к удивлению всех попутных властей, поезд, состоящий из трех экипажей, подъезжал к месту в назначенный маршрутом срок.
Такая беспримерная аккуратность, хотя немного и немецкая, тем не менее, всем показалась очень симпатичною. Такой же аккуратности Розенбах держался все время своего пребыванья в Ташкенте. Он никогда ни на минуту не опаздывал выездом к войскам или на парады; никому никогда не приходилось терять время на выжидания в приемной. В назначенный час и минуту дверь отворялась, и в нее входила суровая, сухая фигура начальника края, который внимательно выслушивал всех просителей, и, несмотря на эту суровость, никто не уходил не удовлетворенный или не успокоенный, что дело его получит должное направление”.
А пока новый начальник края по им самим чётко установленному графику приближается к Ташкенту, познакомим читателя поближе с генерал-адъютантом Николаем Оттоновичем Розенбахом.
В.ФЕТИСОВ
Продолжение следует
На заставке: Генерал-адъютант Н. О. Розенбах, портрет неустановленного мастера
