С мая по сентябрь ежегодно удваивается количество грабежей. Объектом нападения являются женщины, одетые в лёгкие блузки, кофты, маечки. Способ совершения преступления элементарен: юнец срывает с шеи прохожей золотую цепь и исчезает за высотными домами. Причём потерпевшая не успевает даже запомнить гопника.
В текущем году таким путём ограблены семнадцать человек, и лишь пять преступников задержано. Поэтому я нередко слышу справедливый вопрос, куда смотрит милиция? Людей не интересуют проблемы уголовного розыска, да они меня и не поймут, если услышат, мол, эта служба малочисленна. Для всех — милиция внушительный отряд, занятый единым делом.
Я поднялся в кабинет заместителя начальника РОВД и попросил его пригласить к себе на совещание руководителей отраслевых служб. Меня интересовал один вопрос — уличные грабежи. Я изложил майору свои мысли и обозначил на карте места, поражённые этим видом преступности. Затем уломал его выделить мне из других подразделений тридцать человек. Из их числа я намеревался создать десять оперативных групп, переодеть милиционеров в штатскую одежду и закрепить за каждым конкретный микроучасток. Моя цель была ясна: предотвратить совершение грабежей.
Вскоре опергруппа задержала налётчика. Им оказался юнец, одетый в нестиранную рубаху и штопаные брюки. В ходе допроса он признался, что сегодня совершил три преступления; две сорванные цепочки продал, а деньги истратил на питание.
Но ничем неприметный хлопец меня заинтересовал. У него, несмотря на покаяние, мы золотую цепь, с третьего грабежа, не нашли. «Где она?» — спросил я.
Задержанный понял, что упираться не стоит:
— Я проглотил её, когда убегал от милиционера.
Мы отвезли парня на станцию скорой помощи. Там врач сделал ему промывание желудка, но цепь не «всплыла», хотя грабитель утверждал, что добычу заглотил.
Через два часа оперативник вновь повёз хлопца на скорую, однако нужного результата не добился. Наконец, после третьей клизмы, я позвонил главному врачу районной клиники и попросил сделать рентгеновский снимок живота юноши, содержащегося в РОВД.
Мой заказ доцент выполнил быстро, и в приложенной справке отметил: «… в желудке находится металлический предмет, его размер сорок — сорок пять сантиметров… вероятно, является цепочкой».
Сложив собранные документы, я направился к начальнику следственного отдела. Майор изучил каждую страницу и ехидно заметил:
— Да-а, в целях изъятия вещдока проведена целенаправленная работа, особенно в части контакта со скорой помощью. Видимо, самый важный момент ты надзирал лично.
Мы оба погоготали.
— Но дружба дружбой, а служба службой, — главный следователь района отодвинул документы, — грабителя арестую, когда ты вручишь мне улику — цепь.
Я опешил, тем не менее с приведённым аргументом согласился: без вещественного доказательства дело перспективы в суде не имеет.
Мы решили поместить задержанного в камеру, и там же оборудовать место для оперативника и двух понятых.
Сыщик провёл в камере двое суток, дождался, когда преступник выдал цепь естественным путём, составил протокол и отнёс его майору.
А зимой милиции не даёт расслабиться другой вид грабежа.
Заместитель начальника отдела Тарасюк сиял улыбкой:
— Февраль, наконец, закончился, и теперь нет надобности охранять городские туалеты. На этих «стратегически важных» объектах криминал себя изжил.
Я уловили смысл шутки, которая заверяла данное мной инспекторам слово: в марте все получат двухдневный отпуск.
Минувшая зима изрядно потрепала нам нервы. Всплеск преступности не удалось сбить до конца февраля, причём криминал вырос за счёт грабежей, совершённых в туалетах города.
Такие заведения в моём районе имелись на рынках, центральной ярмарке, в парке, конечной остановке троллейбуса, автовокзале и других многолюдных местах.
Учитывая актуальность возникшей проблемы, верхи любое совещание начинали, глядя на меня, фразой: «Ситуация вокруг туалета …». Я демонстрировал схемы и пояснял, сколько милиционеров охраняют сортиры, количество людей их посетивших, фамилии арестованных грабителей. Что касается нижестоящих сотрудников, то они носили при себе кипу документов и, отвечая на вопрос, указывали на диаграммы, которые отражали всю нужную информацию. И горе тому, чей доклад звучал бессвязно или не полно.
В целом, даже наш электрик знал, что потерпевшими являются жители России, Украины, Белоруссии, а нападающими — юнцы, в возрасте до двадцати лет. Но фонтан сведений давал мало проку, и отдел ежедневно регистрировал новые заявления.
Во время очередного анализа итога работы, мой шеф свёл брови и сказал:
— Судя по графикам, мы охраняем туалеты капитально. Почему же тогда криминал на убыль не идёт, по чьей вине?
Он перевёл хмурый взгляд на командира роты патрульной службы.
— Я тебя спрашиваю, Гулиев! В твоём подчинении сорок милиционеров.
Зараз вспотев, обладающий раскатистым голосом Гулиев, чуть слышно молвил:
— Семь человек на работу не выходят — оформляют пенсию, больны, студенты готовятся к экзаменационной сессии. Четыре места вакантны… За туалетами наблюдают лишь те, кто уже отработал сутки. Людям нужно поесть, согреться …
— Это не ответ командира, — прервал его начальник, — ещё один грабёж и около сортира сам встанешь.
В таком мрачном тоне заканчивалось каждое совещание. Оно настроения офицерам не прибавляло, а сыпавшиеся градом «выговора» вносили в ряды коллектива только нервозность.
Эти преступления мы называли «смешные». Однако, может ли ограбление быть комичным? Тем более, что за нерадивое исполнение своих обязанностей — самовольное оставление поста, три милиционера из органов внутренних дел уволены, а командир взвода, который «забывал» надзирать несение службы подчинёнными, снят с должности. Наказанные заинтересовали прокурора. Он усмотрел в их деянии, вернее бездействии, халатность, повлекшую за собой причинение кому-то материального ущерба. Тут уж явно не до смеха.
Слово «смешные» появилось в обиходе после того, как заявители, рассказав детали грабежа, начинали смущенно хихикать. Им, уточняя подробности, мы задавали вопрос за вопросом, в итоге, смех перерастал в гогот.
В чём же аномальность преступления, неволившего потерпевших и плакать, и ржать? Суть такова: человек заходил в туалет, садился на унитаз и начинал оправлять нужду. В это время, вошедший за ним юнец, протягивал руку через разделяющий кабины невысокий барьер, срывал с мужика меховую шапку и исчезал. Секунд пять потерпевший соображал в чём дело, вертел головой и выбегал на улицу. Но кого искать? Он не успел обозреть поганца даже со спины. Дядя минуту-другую озирался по сторонам, затем, безысходно махнув рукой, возвращался на прежнее место.
Грабёж не требовал специальной подготовки. Шапку мог сорвать любой недоросль, поэтому желающих владеть изделием день ото дня становилось всё больше. Как правило, мех выбирали натуральный, а его носили в основном приезжие из Белоруссии, Украины, России.
В конце февраля милиционеры задержали очередного грабителя.
Я выяснил его фамилию, имя, адрес, потом спросил:
— Халим, сколько всего шапок ты рванул, кому их продал?
Он утёр слёзы грязной тряпкой:
— На девятой спалился. Но вещами я не торговал … обменивал, — юнец замолчал, вытянул ногу из сырой калоши и растёр окоченевшую стопу.
Рядом со мной сидел оперативник.
— Не тяни кота за хвост! — лейтенант хотел показать свою умелость допрашивать мазуриков, — на что менял?
— На продукты. За норку, например, можно взять два килограмма мяса. Мне мама запретила брать деньги. Они, словно вода, быстро утекают.
Инспектор удивился:
— Родители знают, каким способом ты достаёшь харчи?
Парень затряс головой:
— Нет-нeт! Мама уверена, что я подрабатываю, разгружая автомашины… А наш отец умер пять лет назад. Тогда мои братья ещё совсем маленькие были… Мне тётя всё время повторяет: «Тебе предстоит вывести их в люди».
Я слушал безрадостную историю, смысл которой сводился к поискам еды, пища давала мальцам главное — возможность учиться. И тут мне на ум нежданно пришёл вопрос: «В какое время мы живём? Сегодня голодные тридцатые годы или канун двадцать первого века?..».
В кабинет вошёл мой заместитель. Искандер принёс чайник и пироги.
— Георгий, ты наверняка хочешь есть, — сказал он.
— Да, желудок требует подкрепления, — ответил я. — Вместе с тем обрати внимание, нас здесь двое.
— Тут на целый взвод хватит, — благосклонно ввернул сыщик и указал на яства, — бери, Халим, не стесняйся.
Комнату наполнил запах жареного мяса. Юноша не заставил себя уговаривать, и в считанные минуты съел несколько пирожков.
Нашу трапезу прервал майор Тарасюк:
— Чаёвничаете? Руководство требует данные по грабежам. Министр держит этот вопрос на контроле, а ты, Георгий, не торопишься и потакаешь жулью.
Он ткнул Халима пальцем в нос:
— Их не кормить, их давить надо, — и удалился.
Я нервно затопал по кабинету:
— Значит, мы обязаны его давить! Но ведь преступник преступнику рознь. Сыщик не имеет права слить всех в однообразную массу и отправить под пресс. Разве можно ставить на одну чашу весов тридцатилетнего маньяка, который убивал старух за тощий кошелёк и пацана, добывающего голодным братьям питание? Сотрудник милиции не робот, он не выполняет запрограммированную операцию. Мы должны видеть грань между матёрым грабителем и человеком, оступившимся по какой-то причине. Я не оправдываю Халима, но сиротам государство не протягивает даже кусок хлеба, чтобы они могли утолить голод. И не удивительно, сегодня мы пожинаем результат собственной чёрствости — брат малолеток стал рвать шапки. Ему гарантирована тюрьма. Кто теперь будет кормить семью? Пустое брюхо толкает человека на самые непредсказуемые шаги, тем более, если этому двуногому лишь восемнадцать лет, и на него смотрит некормленная детвора.
Искандер затаил дыхание, он слышал такие слова впервые.
— Видимо, мне придётся из органов уволиться. Осяду в адвокатуре. Юрист может подать свой голос, не взирая на чины и звания, сослаться на забытый пункт кодекса, разрешающего правосудию смягчить арестанту наказание и, если удастся, облегчить его тяжкую долю. Кстати, — я вспомнил понуро сидящего Халима, — когда тебе исполнилось восемнадцать? Это важно для следствия.
— Сегодня, — моментально изрёк парень.
Искандер моё намерение уловил: те, кому нет восемнадцати, считаются несовершеннолетними. Содержать их в камере запрещено.
А Халим уже стучал себя в грудь:
— Поверьте, я хотел выменять шапку на мясо, чтобы отметить день рождения. Пустите меня домой, вы же не роботы, не давите меня!
Не обращая внимания на поток слов, Искандер сунул ему лист бумаги.
— Вот что, именинник, тебя выпустят под подписку о невыезде только утром. Заверни пирог, возьмёшь его с собой в камеру. Там народ не кормят.
В прокуренном кабинете я остался один. На меня со стены глядели таблицы и диаграммы, отражающие наш труд по борьбе с грабежами. Я встал, снял усеянный цифрами плакат и … изорвал на куски.
Зима закончилась.
Георгий Лахтер (Мирвали Гулямов)
Ташкент — март, 1992 г.
Очень интересная рубрика! Не прекращайте пожалуйста публиковать, всегда очень жду новую историю с нетерпением!