В 1883 году в Ташкенте была открыта первая амбулаторная лечебница для мусульманских женщин. Вслед за ней подобные медицинские учреждения стали появляться и в других городах Туркестана – Самарканде, Коканде и Маргилане, Андижане и Намангане. Ранее местные женщины лечили свои недуги лишь благодаря заочным советам табибов (народных врачей-самоучек) и повитух (дая). Предписания мусульманской религии строго запрещали им не только лечиться, но даже являться с открытым лицом перед посторонними мужчинами. Кроме мужа, женщину-мусульманку могли видеть лишь ближайшие родственники.

Посему лечение их медиками-профессионалами стало возможно лишь после вхождения Средней Азии в состав Российской империи. Причем сотрудниками появившихся в регионе поликлиник могли быть только женщины-врачи. А так как на всей недавно присоединенной территории имелись лишь военные врачи-мужчины, то петербургскому правительству пришлось создать льготные условия для привлечения в Туркестанский край женщин с медицинским образованием.

Первыми врачами и фельдшерицами, пожелавшие приехать сюда, стали вольнонаемные дамы из различных губерний России. Все они получали казенные средства от государства на прогон двух лошадей от дома и до места назначения, а также единовременное пособие в размере полугодового оклада жалованья с обязательством прослужить в Туркестане не менее трех лет. Оставившие службу ранее этого срока обязаны были возвратить выданные им средства на прогоны и пособие. Те же медички, безупречно прослужившие здесь не менее пяти лет, получали право при оставлении службы на прогоны двух лошадей в обратном направлении в пределы России и пособие в размере полугодового оклада своего жалованья. Кроме того, они получали право на один четырехмесячный отпуск с сохранением полной заработной платы в течение трех лет службы.

Естественно, что женщин-врачей, решившихся оставить родные места и переселиться в далекий и незнакомый Туркестан, было немного и потому для каждой из них местным властям приходилось создавать хотя бы минимальные бытовые условия для жизни и деятельности. Так, например, открывшаяся в 1885 году в Самарканде лечебница помещалась в туземной части города, по соседству с жилыми кварталами. Это объяснялось тем, что мусульманские женщины, даже под покрывалом, избегали появляться в русской части города. Прием больных начался 14 февраля 1886 года. Первыми медиками этой поликлиники были врачи Екатерина Федоровна Бобарыкина и Александра Владимировна Пославская, а также фельдшерица София Романовна Пластунова-Ковденко. Кроме них, в штате лечебницы состояли женщина-переводчик, женская прислуга и дворник.

Прием больных начинался в девять часов утра и продолжался до 14.00. Выходными днями считались пятница (мусульманский день отдыха) и воскресенье. Приходящие лечиться женщины сначала записывались врачом в специальную книгу и получали билет с номером. Дети записывались в отдельную книгу. Тяжелые больные, не имевшие возможность посещать врача в поликлинике, записывались в особую книгу. Врачи не только совершали еженедельные обходы таких больных, но и нередко вызывались на дом для оказания акушерской помощи при трудных родах или лечения больных детей. Причем услугами этой поликлиники довольно быстро стали пользоваться не только горожанки, но и население окрестных кишлаков.

Все больные, обращавшиеся в названную лечебницу, получали консультации и советы, лекарства и медицинские пособия совершенно бесплатно. Никакой платы с больных не взималось и за посещения врачами больных на дому. Все расходы на устройство и содержание лечебницы производилось за счет городских сумм. Вышеуказанные книги служили проверочными документами и становились базой для ежемесячных, квартальных и годовых отчетов военно-медицинскому инспектору и главному врачу области.

Условия работы самаркандской амбулаторной лечебницы для туземных женщин ничем не отличались от таковой же амбулатории в европейской части России. Разница состояла лишь в том, что разговор врача с пациенткой велся через переводчицу. Кроме того, строго соблюдались нормы мусульманской морали – изолирование больных женщин от глаз посторонних мужчин: ни один мужчина не имел права входить в комнату, где находилась врач и ее пациентка.

Во время приема больных врачу помогала исключительно женская прислуга. Мужья, сопровождавшие жен в лечебницу и отцы больных детей ожидали их у ворот заведения. Сами пациентки в теплое время года ожидали свою очередь во дворе, зимою же в специальном помещении без отопления, но с примитивной грелкой. Это был обычный для местного населения сандал. В земляном полу вырывали небольшую ямку и наполняли ее горящим углем. Над ямкой устанавливали небольшой деревянный столик и покрывали его большим ватным одеялом. Вокруг стола усаживались посетители и помещали для обогрева свои руки и ноги под одеяло.

Когда же женщина-врач в сопровождении переводчицы посещала больных в их жилищах, это вызывало живейший интерес не только в семье, вызвавшей ее на дом, но и у всех ближайших соседей. Еще задолго до приближения к дому больной экипаж врача окружался толпой мальчишек и с громкими криками сопровождался до самого места.

Около больной всегда находилась ее мать или старая родственница. Но, кроме них, с появлением женщины-врача больную окружал целый рой соседок и детишек всех возрастов, с любопытством следивших за всем происходящим. Нередко стоило больших трудов отогнать от больной эту толпу. А затем, когда после расспросов и переговоров дело было кончено, русским медикам, даже в самых бедных домах, непременно предлагалось угощение, начинавшееся с миндаля, орехов, винограда и прочих сластей. Следует отметить, что каждый прием женщины-врача в мусульманских семьях был всегда почтителен и приветлив.

Деятельность русских женщин-врачей в самаркандской амбулатории довольно наглядно характеризуют официальные статистические данные: за период с 1886 и до 1 января 1894 года в этом учреждении лечились более 28 тысяч женщин и 14 с половиной тысяч детей. Стоит напомнить, что в указанный период все население Самарканда составляло чуть более 26 тысяч человек, из которых 12 тысяч были женщинами.

Рубен НАЗАРЬЯН

Несмотря на поражение в войне с Японией и политические потрясения, заинтересованность России в соседнем Китае ничуть не уменьшилась.

В Цинской империи в это время начались реформы. Вдовствующая императрица Цыся, фактическая правительница Китая с 1861 года, обжегшись на боксёрском восстании, и поняв, по результатам русско-японской войны, что Цинская империя отнюдь не великая держава, решила провести кардинальные изменения в стране. Укрепить власть центрального правительства, уменьшить огромные привилегии мандаринов, создать мощную армию, построить сеть железных дорог и покончить с главным пороком китайского общества – курением опиума.

Российский Генштаб весьма интересовало, как проходят эти реформы. Необходимо было выяснить, насколько китайскому правительству удалось укрепить свою власть в приграничных районах, а также, каково реальное отношение мандаринов к столь резким переменам. Кроме того, по-прежнему остро стоял вопрос изучения почти неизвестных до сих пор, малонаселённых районов Китайского Туркестана и Северного Китая.

Всё это стало причиной того, что 16 марта 1906 года полковнику российской армии барону Маннергейму было вручено предписание из канцелярии генерал-губернатора Великого княжества Финляндского в Гельсингфорсе, Н. Н. Герарда.

В нём содержалось требование прибыть 20 марта в Петербург и в 10 часов утра явиться к начальнику Генерального штаба, генералу Ф. Ф. Палицыну.

Фёдор Фёдорович тепло встретил полковника, и не теряя времени заявил: “Генеральный штаб очень волнует положение на южных границах России. Китайские реформы превратили Поднебесную в опасный фактор силы… Карл Карлович, Вам предстоит совершить строго секретную поездку из Ташкента в Западный Китай, провинции Ганьсу и Шэньси. Продумайте маршрут и согласуйте его с генералом Васильевым, по организационным вопросам обращайтесь к полковнику Цейлю”.

Маннергейма чрезвычайно обрадовало это “поразительное задание”.

“Такая задача воодушевила меня, — пишет он в своих мемуарах, — и чем больше я углублялся в изучение архивов Генштаба, тем сильнее она меня привлекала. Результат моих исследований мог быть только один: я дал положительный ответ на приглашение. Возможность изучить таинственные районы Азии разбудила моё воображение точно так же, как незадолго до этого – начало войны с Японией. Мне дали достаточно времени для подготовки к путешествию – отправиться в путь мы должны были только летом – и я обязан был путешествовать с моим финским паспортом, что давало мне более широкие возможности”.

Маннергейм проходит краткие курсы фотографии и топографии, по рекомендациям действительного члена Императорского Русского географического общества, генерала от инфантерии Бильдерлинга и генерал-майора Васильева получает доступ к фондам и материалам Музея антропологии и этнографии, а также отдела этнографии Русского музея. В библиотеке Главного штаба знакомится с секретными отчетами генералов H. М. Пржевальского и М. В. Певцова. Консультируется с исследователем Центральной Азии П. К. Козловым. Несмотря на достаточное для подготовки время Маннергейм работает по 10-12 часов в день.

Наконец подготовка была закончена и 6 июля 1906 года, барон, взяв с собой 490 килограмм багажа, выехал из Петербурга в Нижний Новгород. Отсюда водным путём – по Волге и Каспию — добрался до Красноводска, откуда, “отвратительный”, по словам путешественника, поезд, привёз его в столицу российского Туркестана.

В Ташкенте Маннергейм наносит визит генерал-губернатору Д. И. Субботичу и является в штаб Туркестанского военного округа для последних формальностей. В штабе он получает дорожную карту и сведения об условиях жизни в приграничной полосе. Там же Карл Карлович знакомится с полковником Л. Г. Корниловым, находящимся в Ташкенте в командировке. После этого Маннергейм отправляется в Самарканд, где к полковнику присоединяются два казака Игнатий Юнусов и Шакир Рахимжанов.

“На выбор казаков было командиром полка обращено самое серьезное внимание, последний из них был магометанином и оба говорили по-киргизски. Они сидели на прекрасных конях с щегольскою седловкою. Снаряжение одеждою и оружием было безукоризненно, даже богато”, — писал Маннергейм.

Забегая вперед, скажем, что ни одному из них не удалось сопроводить полковника до конца. Юнусов из Кашгара был отправлен обратно в полк, а в Кульдже, серьезно заболел Рахимжанов и был заменен казаком 2-го Сибирского казачьего полка Луканиным.

11 августа небольшой отряд, к которому присоединились китайский переводчик по имени Лю, и один “джигит” в качестве слуги, отправился из Оша в Синьцзян.

В качестве подарков Маннергейм взял с собой винтовки старого образца, лупы, складные ножи, зеркала, духи, женские украшения, часы, томики Коранов.

Кроме этого несколько тысяч художественных открыток с изображением пейзажей и портретов и даже несколько сотен эротических фотографий.

Пройдя через Талдынский перевал, барон и его спутники перешли русскую границу в местечке Иркештам и 30 августа прибыли в город Кашгар.

Здесь экспедицию тепло встретили русский консул С. А. Колоколов, снабдив Маннергейма многими нужными сведениями.

Как мы уже рассказывали, в Кашгаре тесно сплелись интересы России и Британии, которые вели здесь негласную войну за сферы влияния. Кроме русского здесь находилось и британское консульство, которое в течении многих лет возглавлял Джордж Маккартни. Мать консула была китаянкой, и сэр Джордж в совершенстве владел китайским языком. Несмотря на соперничество двух империй, он довольно тепло встретил русского разведчика.

“Сэр Джордж Маккартни оказал мне немало услуг, в частности, одолжил очень редкий, огромных размеров учебник китайского языка; к нему прилагался столик, на котором следовало держать эту книгу” — вспоминал русский разведчик.

Экспедиция оставалась в Кашгаре целый месяц, — дожидались документов для проезда через китайскую территорию “финна Маннергейма, путешествующего под защитой правительства России”. Вынужденную задержку барон использовал в полной мере, собирая информацию и изучая китайский язык. Однако, время шло, а документ, давно запрошенный в МИДе Китая, не поступал. Тогда Колоколов посоветовал оформить паспорт у фаньтая (финансовый комиссар от центрального китайского правительства, обладающий очень высокими полномочиями, прим. В. Ф). По словам консула две первые буквы фамилии Маннергейма, “ма” написанные китайскими иероглифами означали лошадь и с него начинались имена многих дунганских генералов. Это могло послужить веским аргументом для получения разрешения на проезд, и фантань пообещал паспорт выдать. По обычаю, китайцы прибавляют ещё два слова, чтобы полное имя отражало какую-то идею, и фантань, немного подумав, вписал в паспорт иероглифами — Ма-та-хан.

— Что же это означает? – поинтересовался Маннергейм.

— Лошадь, скачущая через облака, — последовал ответ.

В дальнейшем официальные китайские лица, проверяющие документы у русского разведчика, неизменно относились к нему с большим почтением.

Получив необходимые документы, Маннергейм отправляет основную часть снаряжения, в столицу Синьцзяна Урумчи, а сам направляется в сторону Яркенда и Хотана. В Яркенде, куда путешественник прибыл в середине мусульманского поста – месяца рамазан, он с большим любопытством наблюдает за жизнью обитателей города. Особенно поразило Маннергейма повсеместное распространение азартных игр.

“Профессиональная игра полностью одобрялась. – пишет Маннергейм. — Я мог наблюдать за самыми разными группами людей, увлечённых игрой, – начиная от официальных лиц и кончая заключёнными”. Другим явлением, поразившим русского разведчика, были зобы, — следствие заболевания щитовидной железы, коренившееся в бедной йодом местной воде.

В Яркенде Маннергейм знакомится со многими важными лицами. Неоднократно обедает у амбаня – местного правителя. Любопытным было знакомство с местным военным мандарином, который был “образцом старой китайской военной касты. Это был семидесятилетний необразованный и глухой старик, по мнению которого организация китайской армии и военное искусство Китая были лучшими в мире”. Поразило полковника и повсеместное употребление опиума. Этому пороку были подвержены даже солдаты местного гарнизона.

29 ноября Маннергейм прибыл в город Хотан, который произвёл на него меньшее впечатление, показавшись гораздо более бедным, сирым и хуже построенным, чем Яркенд. Но главный местный мандарин, был так же доброжелателен, как и его яркендский коллега.

Здесь русский гость смог поприсутствовать на военных учениях, где полюбовался традиционным китайским фехтованием на мечах.

“Мечи заменяли бамбуковые палки. Солдаты сражались так, будто спасали свою душу. Нападая и отступая, они очень оригинально прыгали, то попарно, то собираясь в группу из восьми человек”.

Спустя три месяца Маннергейм возвращается в Кашгар и начинает обрабатывать материалы. Вычерчивает карты, проявляет фотографии, пишет отчёт для отправки в российский Генштаб. Здесь в гостеприимной семье Колоколовых он встречает новый, 1907 год.

Проведя в Кашгаре почти месяц, Маннергейм отправляется в важный, с военной точки зрения, город Аксу. Здесь он посещает казармы, найдя их вместительными, и делает вывод, что “китайцы вполне осознавали стратегическое значение Аксу”. И вновь на лицах китайских солдат, разведчик увидел явственные следы курения опиума.

В честь русского гостя командующий гарнизоном устроил праздник с музыкой и театральным представлением. Во время этих торжеств барон познакомился с наиболее авторитетными людьми города.

В конце марта путешествие продолжилось. Путь, длиной около 300 километров, пролегал через покрытый снегом Тянь-Шань и закончился в городе Кульджа.

Там Маннергейм получает, наконец, присланное из Пекина разрешение на путешествие. Фамилия на новых документах произносилась как “Ма-ну-ор-хей-му”, Это внесло некоторую путаницу и в ряде случаев путешественнику трудно было объяснить почему “фен-куо” (финский господин), путешествовал с двумя паспортами. Посол России в Пекине Д. Д. Покотилов, прислал Маннергейму газетную вырезку, где в статье обращалось внимание на иностранца с двумя паспортами и задавался вопрос, кем же в действительности был этот путешественник, который “фотографировал мосты, наносил на карты дороги, замерял высоты и, как правило, останавливался в местах, важных с военной точки зрения”.

22 апреля Кульджа остался и позади и почти через три месяца, вновь перевалив через Тянь-Шань, экспедиция Маннергейма достигла города Урумчи. Здесь путешественников гостеприимно встретил консул Н. Н. Кротков.

Одним из заданий возложенных на полковника было нанесение на карту горной тропы, тянущийся на сто километров к югу от Тянь-Шаня до города Турфана. Погрузив на две арбы необходимое снаряжение, Маннергейм отправил их по “арбовой дороге”, а сам с другими спутниками и шестью, нагруженными вещами ослами, отправился по горной тропе. 24 сентября, ровно через неделю, отряд прибыл в Турфан.

Здесь русский полковник с большим интересом наблюдал за военными учениями турфанского гарнизона. Преждевременно состарившиеся лица солдат вновь говорили о злоупотреблении опиумом, а сами учения больше напоминали балет: “все упражнения выполнялись очень точно и производили на зрителей прямо-таки театральный эффект. Стрельба по мишеням из допотопных ружей, заряжавшихся со ствола, была по любым оценкам ниже всякой критики”.

Маннергейму удалось побеседовать с двумя молодыми китайскими офицерами о проводимых в стране военных реформах. Офицеры совершенно не понимали их сути и считали, что последствием может быть только усиление влияния иностранцев.

Затем, посетив город Хами, служивший опорным пунктом, экспедиция вступила в пустыню Гоби. Восемь суток понадобилось отряду Маннергейма, чтобы в двадцатиградусный мороз и пронизывающий до костей ветер пересечь это безлюдное пространство. Наконец, пустыня осталась позади и перед путешественниками возникла Великая китайская стена за которой находился собственно Китай.

1 декабря 1908 г. Маннергейм со своими людьми прибыл в г. Сучжоу, который располагался на полпути между Кульджой и Пекином.

Город представлял собой большой военный лагерь, заполненный недавно призванными солдатами. Их усиленно муштровали офицеры и унтер-офицеры, наглядно демонстрируя проводимые реформы.

14 января 1908 года перед путешественниками открылась река Хуанхэ (Жёлтая река), на другом берегу которой виднелся большой город. Это был Ланьчжоу.

“Этот город, – писал Маннергейм, – является передовым, крупным центром, в котором обосновались русские купцы… Ныне продажа русских товаров в Ланьчжоу достигает 120 тысяч дан в год. Главным затруднением торговли России с этим городом является то, что отсюда нечего вывозить в Россию, кроме кирпичного чая. Русские купцы, не удовлетворенные торговыми операциями с китайцами, вместо товаров увозят серебряные слитки”. Здесь Маннергейм задерживается, необходимо было выяснить, не ведётся ли подготовка к превращению Ланьчжоу в военную базу.

В начале марта экспедиция двинулась дальше. Я не буду утомлять читателя подробным рассказом о маршруте. Скажу лишь, что, миновав города Хэчжоу, Циньчжоу, Циньшуй, Луньчжоу, Сяньянь, Сиань и другие, Маннергейм дошел до святыни монголов – монастыря Утайшань, где в это время находился Далай-лама.

Следует сказать, что к этому времени китайские власти стали проявлять подозрительность и чинить всякие препятствия русскому путешественнику при малейшем уклонении в сторону от маршрута. Особенно это касалось посещения места, где пребывал Далай-лама.

Но, несмотря на это, встреча русского путешественника и главы буддистов состоялась. Вот как описывает это сам Маннергейм:

“Около каменных монастырских ворот, весьма удалённых от храмового дворца, стояли два караульных китайских солдата, а на полдороге от ворот до входа во дворец дежурил тибетец. Я знал, что вход в монастырь охраняла большая группа солдат, но видно её не было, словно охраны вообще не существовало. Судя по тому, что китайские чиновники выделили мне сопровождающего, говорившего на ломаном английском языке, мой визит вызывал у властей немалые подозрения.

На следующий день далай-лама принял меня. Около огромных ворот в почётном карауле выстроилось подразделение китайских солдат, а возле входа стоял мой “сопровождающий”, облачённый в праздничные одежды. […]. В маленькой комнате у дальней стены имелось возвышение, покрытое коврами, и там, в кресле, похожем на трон, сидел далай-лама. Ему было лет тридцать. Свободный, спадающий складками красный халат, под ним – жёлтое шёлковое одеяние, видны рукава с голубыми обшлагами. Под ногами у далай-ламы была низкая широкая скамеечка. На боковых стенах – красивые картины, развёрнутые из свитков. Рядом с возвышением, по обе стороны трона, стояли, склонив головы, два безоружных человека в светло-коричневых одеяниях — пожилые тибетцы с грубыми чертами лиц”.

Задав дежурные вопросы, Далай-лама поинтересовался у русского путешественника не передавал ли Его величество император России какое-либо сообщение для него. На что Маннергейм сказал, что, к сожалению, перед отъездом у него не было возможности нанести визит императору.

Далай-лама сообщил также, что ему довольно хорошо в Утае, но сердце его находится в Тибете. Возможно, в скором времени он вернётся в Лхасу.

В конце аудиенции барону был вручён кусок красивого белого шёлка, на котором были тибетские письмена. Далай-лама попросил передать его русскому императору.

Дальше Маннергейм отправился в сторону крупного торгового и транспортного центра город Кьехуа на границе с Монголией, а оттуда на юг — в сторону города Татунгфу, куда прибыл 14 июля. Этот город славился красотой его жительниц. Многие знатные китайцы приезжали сюда, чтобы купить себе жену.

20 июля 1908 года русский путешественник достигает г. Калгана, последнего пункта перед столицей Китая. С седлом можно было попрощаться — последний отрезок предстояло проехать на поезде.

Несказанно счастливый Маннергейм поселяется в большом отеле Пекина, и смыв с себя грязь тяжелейшего двухгодичного путешествия, начинает писать отчёт, систематизируя собранные материалы, начисто вычерчивая карты, обрабатывая метеорологические и другие научные наблюдения. В посольстве Маннергейм вновь встречается с Корниловым, назначенным в Китай военным агентом.

Через месяц отчёт был готов, и Маннергейм отправляется в двухнедельную “туристскую поездку” в Японию, где изучает военные возможности порта Симоносеки и посещает город Киото.

Обратная дорога в Петербург была не столь трудной и долгой. Поезд из Владивостока довёз Маннергейма до столицы империи, пролетая мимо знакомых мест. Три года назад полковник сражался здесь с японцами.

Прибыв в Петербург, Карл Карлович сразу же отправляется в Генштаб, и вскоре получает приглашение к царю для рассказа о своём путешествии.

Время аудиенции 20 минут, предупредили барона. Император слушал рассказ путешественника весьма заинтересовано, время от времени задавая вопросы. Заканчивая своё повествование, Маннергейм взглянул на настольные часы и заметил, что прошло намного более отведённого ему времени.

— Простите Ваше Величество, я, кажется, увлёкся и не заметил, что прошло более часа.

Улыбнувшись, Император, ответил:

— Что вы, господин полковник, ваш рассказ был настолько занимателен, что я и сам не заметил, как пролетело время. Благодарю вас.

Результаты 27-месячной экспедиции Маннергейма были впечатляющи. Нанесено на карту 3087 км. пути. Причём в весьма непростых условиях.

“Я наносил свою дорогу при помощи обыкновенной карманной буссоли, пользуясь для этого разграфленной записной книжкой, которая удобнее планшета для маршрутной съемки верхом и имеет то преимущество, что менее обращает на себя внимание” – писал путешественник.

Было составлено военно-географическое описание пути Кашгар — Уч-Турфан, исследована река Таушкан-Дарья от ее выхода из гор до впадения в Оркенд-Дарью («в смысле оборонительной линии»). Маннергем составил планы двадцати китайских гарнизонных городов и дал обширное описание города Ланьчжоу. Кроме основного, военного задания, полностью выполненного путешественником в погонах, он собрал множество материалов научного характера, составил фонетический словарь языков народностей, проживающих в северных провинциях Китая.

Маннергеймом сделано в экспедиции более 1,5 тысячи снимков, выполненных с большим художественным вкусом и на высоком профессиональном уровне.

В настоящее время коллекции Маннергейма хранятся в Национальном музее Финляндии в Хельсинки.

Экспедиция Маннергейма начавшись, когда “Большая игра” продолжалась, к его возвращению была завершена. Между Британией и Россией было подписано соглашение, превратившее соперников в союзников.

Окончание следует

Источники:

1. Маннергейм К.Г. Мемуары. М.: Вагриус, 1999

2. Русские военные востоковеды: до 1917 года: Биобиблиографический словарь / Авт.-сост. Басханов М.К., М: «Восточная литература» РАН, 2005. (Наука)

На заставке: Русские солдаты в Иркештаме. Фото К. Маннергейма4

В. ФЕТИСОВ