Основы авиценноведения ХХ века

Недалеко от Садового кольца на улице Обуха был старинный особняк, когда-то принадлежавший знаменитому «производителю швейных машинок» Зингеру. Я впервые переступил его порог в 1979 году. Тогда я еще не понимал, что переступаю порог крупнейшей научной школы ХХ века. До этого была удивительная встреча в Ташкенте с профессором Борисом Дмитриевичем Петровым. Как все подобные встречи она была случайной. Наш разговор продолжался не более пяти минут, которых хватило, чтобы моя жизнь изменилась навсегда. Борис Дмитриевич пригласил меня на работу в Москву, задав всего несколько отвлеченных вопросов. Вы будете писать большую работу об Авиценне, подвел он итог нашей мимолетной встречи.

О значении научных школ существует обширная литература, но ничего подобного школе Петрова мне встречать не доводилось. Прежде всего, там незримо присутствовал Авиценна. Когда я приступил к работе в Москве, Петров сказал: «Сударь, если вы хотите писать об Авиценне, научитесь сначала мыслить, как он. Начните с изучения «Метафизики» Аристотеля, расширьте свои знания в области античной философии, особенно логики, изучите глубоко Коран, станьте своим в той эпохе, где довелось жить и работать Авиценне, дышите ее поэзией, сказками, легендами. Словом, погружайтесь в его мир, учитесь работать, как он работал, думать, как он думал. Научитесь чувствовать его плечо рядом, словно он здесь в отделе, сидит за соседним с вами столом».

Вторым этапом моего пути навстречу Авиценне были научные статьи, каждую из которых я буквально защищал как диссертацию. На столе у Петрова лежал большой красный карандаш, который он протягивал, когда я ему заносил свой очередной опус и говорил одну и ту же фразу, от которой у меня буквально начинали дрожать руки: «Вот Вам красный карандаш сударь, будьте любезны подчеркнуть только свои мысли, чужие как вы понимаете, меня не интересуют». Постепенно я все уверенней держал красный карандаш, подчеркивая под одобрительным взглядом Петрова целые страницы.

Он учил меня, казалось очень простым вещам, и прежде всего, искренне восхищаться Авиценной как человеком, и как мастером. Восхищаться так, как восхищаешься закатом сидя на берегу моря, или картинами Мане, или стихами Цветаевой. Он мысленно помещал Авиценну в некое пространство Духа, прикоснувшись к которому испытываешь волнение и немое восхищение.

Однажды на конгрессе по истории медицины, проходившем в Риме, куда Петров привез сигнальный экземпляр первой книги «Канона», проводился блиц опрос участников на тему, что самое главное в работе историка. Петров ответил, не задумываясь: «Умение восхищаться, ибо равнодушный флегматичный историк, годится только на то, чтобы идти продавать пиво».

Еще один принцип Петрова: «Если научный работник не в состоянии уложится в пять минут, докладывая вопрос любой степени сложности – это не научный работник, а …» и далее опять шли рассуждения о пиве и необходимости кому-нибудь его продавать.

Вы зачем сюда приехали сударь, спрашивал он раздраженно, если я вдруг чего-нибудь не успевал. Работать? Ну, так «деньги на бочку!» Он не уставал мне повторять: «Ищите логические связи там, где их нет, и казалось, быть не может, учитесь выстраивать такие логические цепочки, чтобы как бы «поженить рязанскую козу на Московском Кремле». При этом он требовал работать на пределе человеческих возможностей. Спать приходилось 2-3 часа в сутки. Отдел, Ленинская библиотека, ночная обработка заданий на безотказной пишущей машинке. Задача одна – освоить все технологии познания. Почти по формуле Эйнштейна: «Мышление ради мышления, как в музыке!»1.

Если Максвелл разделял ученых в соответствии с особенностями чувственного восприятия научных понятий и проблем, Оствальд по скорости умственных процессов, Пуанкаре – по преимуществу в мышлении ученого интуитивного или логического начала, то Петров требовал от меня максимального освоение всех типов научного мышления.” «Иначе, зачем все это”, — говорил он с нескрываемой грустью, — если вы не сможете решить поставленную задачу – научится жить в мире идей Авиценны, останется рутина, мышиная возня вокруг «плановых тем». Он снимал с руки часы, зажимал в ладони и высоко поднимал их над головой. «Смотрите сударь, — обращался он ко мне, — у меня совсем не осталось времени, а вы еще позволяете себе опаздывать на целых три минуты!».

В те годы он требовал от меня полного самоотречения. Порой я уставал от этого нечеловеческого темпа, общежитского быта, вечной нехватки денег. Но, наверное, все-таки был прав Николай Бердяев, когда писал: «Никакое творческое деяние, никакое познание, никакое искусство, никакое открытие нового и небывалого невозможно без самоограничения, без возвышения над низшей природой человека. Сотворить что-нибудь в жизни может только тот человек, который предмет своего творчества поставил выше самого себя, истину предпочел себе»2.

Школа Петрова имела свое измерение в пространстве науки, и все, кто находился в этом измерении, были частью некой тонкой интеллектуальной игры, которая определяла границы этого необыкновенного научного сообщества, где имелись свои «генераторы идей», «критики» и «эрудиты», блестяще демонстрирующие различные стили научного мышления. И.В.Венгрова, М.И.Яровинский, В.Я.Базанов, М.Б.Мирский, Е.И.Лотова, Х.И.Идельчик, Е.И.Данилишина, Т.Н.Исхакова – талантливые ученые, которые делали историю медицины открытой интеллектуальной системой, где Авиценна присутствовал настолько органично, зримо, что мне порой казалось, будто он действительно находится где-то рядом.

Празднование 1000-летия Авиценны по Солнечному календарю вызвало к жизни огромное количество исследований его творчества. Появились по-настоящему глубокие оригинальные работы, среди которых монография узбекского ученого В.К.Джумаева «Хирургия Абу Aли Ибн Сины» (1979) и немецкая интерпретация разделов «Канона» по гигиене детства E.Kahle «Avicenna uder Kinderkrankheitenim Kinderregimen seinem Qanun» (1979) являются замечательным примером академической науки, бесконечно далекими от «белого шума» юбилейных статей. Вместе с тем, надо сказать, что «квантовая теория привела – в чем нельзя не видеть ее благотворного влияния – к новой связи между энергией и информацией»3.

Сегодня можно с уверенностью сказать, что количество научных работ об Авиценне в начале 80-х годов ХХ века перешло в качество его присутствия в коллективном бессознательном. Возникли все предпосылки для активизации информационного потока по имени Авиценна (его III фаза) и уникальный научный феномен – авиценноведение.

Таким образом, присутствие Авиценны в мире вещей ХХ века явилось временем «установления ценности необходимых лучей и энергий», стадией нового прочтения трудов Авиценны, центром которого стала научная школа Б.Д.Петрова, долгие годы служившая генератором интеллектуальных инноваций, позволивших подойти к разработке научных основ авиценноведения.

Однако законы коллективного бессознательного таковы, что-то знание, которое не находит путей реализации в практике жизни, постепенно превращается в «белый шум», который перестают слышать. В эпоху Западноевропейского Ренессанса «Канон врачебной науки» был востребован практикой жизни, прослужив практической медицине почти 500 лет.

Авиценноведение оказалось не способным воздействовать на ход развития медицинской мысли второй половины ХХ века. Юбилейное издание «Канона врачебной науки» к концу 80-х годов превратилось в глазах врачей в сувенирную книгу, из серии классики, которой украшают интерьеры. Это горько сознавать, но это было.

Петров в письме от 4 марта 1987 г., предостерегал меня: «Главный закон: если остановился, значит пошёл назад. Значит, останавливаться и тем более любоваться своими достижениями – вещь гибельная. Что значит двигаться вперёд. Это значит видеть время, видеть место, видеть своё место во времени. И помните — Время – это новая революция»4. Он все понимал. На его глазах таял интерес ко всему, что связано с именем Авиценны.

Перестройка ломала социум, в котором наука съеживалась как «шагреневая кожа». При этом старые стереотипы научного мышления продолжали доминировать. И Петров, скорее по старой привычке, приезжал на улицу Обуха, шел в свой кабинет, просматривал почту. Недавно, разбирая бумаги, я наткнулся на его старую, уже пожелтевшую записку: «самое страшное — это одиночество сердца».

Авиценноведение было обречено застрять в развитии потому, что не могло себе позволить интуитивную метафизику, божественные откровения, новые технологии прочтения «Канона», который в переводе востоковедов выглядел как нелепый подстрочник. Я все реже бывал в Москве. Школа Петрова постепенно превращалась в обычный отдел истории медицины. В конце 80-х годов там не осталось даже следов информационного потока по имени Авиценна.

Третья фаза его пришествия в мир вещей подошла к концу. В 1990 году я прилетел в Москву, чтобы проводить Бориса Дмитриевича в последний Путь. Его сын уступил мне в катафалке место у гроба. В тот день это было мое законное место.

В научной школе Б. Д. Петрова
Все было ново,
Каждое дело, каждое слово,
Словно я снова
Учился ходить,
Думать,
Читать и писать,
Говорить.

Десятилетия минули.
Что же?
Я на вершине заветной, похоже.
Умер Петров,
Школы нет и в помине,
Жутко стоять
Одному на вершине.

Справка. Научная школа Бориса Дмитриевича Петрова (1904-1990) возникла в Москве на основе отдела истории медицины ВНИИ социальной гигиены и организации им. Н.А.Семашко (ныне Национальный НИИ общественного здоровья РАН).

Петров был не только автором расширенного введения к «Канону врачебной науки», вышедшего на русском языке в 1952 г. (это была ключевая Первая книга «Канона»), но вместе с В.Н.Терновским медицинским редактором текста всех пяти томов. Второе прочтение «Канона» произошло в Москве и, отчасти, в Ташкенте, где в Институте Востоковедения была проведена огромная работа по переводу «Канона» на русский язык с арабской копии ХII века, выполненной неизвестным и не совсем добросовестным переписчиком.

Владимир ИСХАКОВ
д.м.н., профессор

Примечания автора

1 Einstein A. The human side / Sel. and ed. By H.Dukas, d. Hoffmann. – Princeton Univ, Press, 1979, p. 17.
2 Бердяев Н.А. Диалектика божественного и человеческого. – М., 2003, с. 226.
3 Винер Р. Творец и будущее. – М., 2003, с. 42.
4 Письма Б.Д.Петрова – уникальный феномен научно-методической работы. По сути это было более ста очерков о том, как надо учиться, самостоятельно мыслить, читать не менее 500 страниц в день, анализируя по ходу каждое предложение, как надо верить в себя, искренне жить и любить. Судьбе было угодно, чтобы все эти письма были уничтожены. Осталось одно. В нем как в зеркале отражается образ Петрова – выдающегося мыслителя ХХ века и моего учителя.