Ташкент, 1982 год. Международный кинофестиваль стран Азии, Африки и Латинской Америки. Сотни гостей из разных уголков планеты. Город празднично украшен киноафишами и приветственными растяжками «За мир, социальный прогресс и свободу народов». Толпы поклонников, жаждущих заполучить автограф или хотя бы издалека посмотреть на своих кумиров.
В кинозале «Узбекфильма» устраивались закрытые просмотры для коммерсантов от кинематографа: одни продавали кино, другие его покупали.
Зато Дворец искусств был открыт для обычной публики, правда, попасть туда было не просто – желающих всегда оказывалось больше, чем мест в кинотеатре.
Днем участники фестиваля подчинялись организационному регламенту: экскурсии, творческие встречи, просмотры, приемы, фуршеты с художественной самодеятельностью. Ближе к ночи, когда десятки автобусов доставляли утомленных жарой и впечатлениями гостей к подножию гостиницы «Узбекистан», начиналась совсем другая жизнь.
Местный ресторан превращался в шумный, разгульный Вавилон. Музыканты обрушивали в зал шквалы эстрадных опусов. Публика, перекрикивая децибелы, гомонила без умолку, и разноязыкий гвалт только подчеркивал сходство с известным столпотворением. Ни одного свободного столика. Густая смесь ароматов кухни, винных паров и парфюмерных испарений забивалась в ноздри и дурманила голову.
Официанты – молодые, крепкие парни с внимательными глазами, скрывая под униформой звание не ниже лейтенанта госбезопасности, обслуживали гостей с безупречной вежливостью.
Танцы, смех, споры, брудершафты носились по всему пространству, как шаровые молнии. Никто не думал о целомудренном отдыхе в тихом номере, — как можно пропустить великолепную возможность отвязаться по полной программе в кругу разноплеменных коллег по кинематографическому цеху, не блеснуть нарядом или остроумием, не показать себя во всей своей знаменитости!
Знаю, знаю, о чем говорю. Я был свидетелем этих ослепительных кутежей. Я тоже, как и все заложники ресторана, вдыхал умопомрачительную смесь местной кухни, винных паров и дорогих духов, — хотя и не имел официального разрешения присутствовать на редкостном празднике жизни.
Мои знакомые – аккредитованные переводчицы представляли меня на всех строгих кордонах как глухонемого звукорежиссера из Аргентины, потерявшего бейдж, удостоверяющий личность. Эта невинная ложь каким-то магическим образом сходила с рук, и я присутствовал и на закрытых просмотрах, и на официальных приемах, и на хлебосольных банкетах, и, конечно же, на беспрецедентных ночных пиршествах в гостиничном ресторане.
Милые переводчицы не требовали от меня особых знаков внимания и просили только об одном: вести себя прилично. Мне это удавалось, правда, не всегда. Когда я, черт знает, в который раз пригласил на танец замечательную советскую актрису Ларису Лужину, ее соседи по столику громко возмутились, и только подлетевший метрдотель (подполковник?!) вернул смутьянов в состояние взаимного радушия.
Да, ночные кутежи были эмоциональным апофеозом фестивального образа жизни. И только один человек упорно не поддавался их соблазну. Продюсер из Зимбабве мистер Мбото. Он был совершенно неопределенного возраста и очень маленького роста (мои спутницы предположили, что он – пигмей и, возможно, даже вождь племени). Мбото не курил, не пил спиртного. Его отличали подчеркнутая сдержанность, деловой вид, почти военная дисциплина. Пока кинематографическая богема, нежась в постели, приводила себя в адекватное чувство после бурной ночи, зимбабвиец ровно в девять уже стоял возле каравана красных пустых «Икарусов». Его аскетизм стал легендой и мишенью для острословов.
Последняя ночь прекрасного во всех отношениях фестиваля вылилась в форменный шабаш. Ресторан заполнился до предела. Человек двадцать, а в их числе мои спутницы и я – глухонемой звукорежиссер из Аргентины, разместились на веранде. Бутылок оказалось больше, чем закусок, и хорошее настроение наступило быстро.
И вдруг, в самый разгар веселья, на веранде появился…мистер Мбото. По глазам было видно – созрел для греха. Ему соорудили место за тесным столом, но продюсера потянуло к бару. Одна из переводчиц попросила меня приглядеть за ним. Ох, напрасно она попросила.
С мистером Мбото мы уютно расположились за стойкой. На нас в упор смотрела большая женщина в кружевном переднике; на ее больной голове было затянуто белое вафельное полотенце. Она недовольно дышала.
Заказали бутылку шампанского. Молча выпили. Маленький продюсер жестом потребовал повторить. Молча выпили вторую. После третьей я забеспокоился: иссиня-черное лицо вождя стало пепельно-серым. Он белозубо улыбнулся и заказал четвертую. Это был перебор. Я потянул его прочь от бара.
Пробираясь сквозь плотные джунгли танцующих, натолкнулись на пышную красавицу с пушистой косой; дева пылала румянцем в объятии верзилы восточной наружности.
И тут случилось непредвиденное: чрезмерно расслабленный и послушный мистер Мбото, которого я тянул за руку, как ребенка, не желающего идти в детский сад, вдруг рванул вперед, оттолкнул гиганта – откуда столько сил?! – и, крепко обхватив изумленную красавицу, уткнулся в нее лицом чуть ниже груди.
Оскорбленный партнер, что-то рыча по-арабски, принялся отрывать от девы щуплого, плотно прилипшего продюсера. Запахло международным скандалом. Но, слава Богу, обошлось. Мбото как-то сразу обмяк, отлепился от партнерши и шатко побрел в сторону веранды.
На выходе стояли в ряд четыре официанта во главе с метрдотелем. Они все видели. И вот те новая беда! Мистера Мбото сильно качнуло, и он плашмя рухнул прямо к их ногам. Они смотрели не на него, а почему-то на меня. Я развел руками: дескать, бывает. А потом, быстро подняв за штаны и воротник, вынес на веранду, как рулон, безжизненное тело вождя. За столом мгновенно впали в глубокое молчание. В глазах спутниц я прочитал немой, очень жесткий упрек. А за что, собственно?! – я продюсеру не нянька!
Утром фестивальная публика грузилась в автобусы. В аэропорт – и по домам. Мистера Мбото нигде не было видно. Его переводчица, бледная от волнения и страха, кинулась к администратору гостиницы. Ее успокоили, сообщив, что господин из Зимбабве еще затемно укатил в аэропорт на такси. И еще сообщили, что, уходя, он обернулся и низко поклонился парадному подъезду гостиницы «Узбекистан».
М. ГАР
