Я, безусловно, согласен с запретом рекламировать курение, выпивку, экстремизм и прочие пороки. Но вот прочитал веселый рассказ Миши Гарбузенко «Новогоднее сафари по-аргетински» и вспомнил своего коллегу Борю Юсупова. Он – незаурядная личность, и надеюсь, что после празднования Нового Года читатель лишний раз убедиться о вреде потребления алкогольных напитков.
Этот случай приключился в те годы застоя, когда престиж КПСС был непоколебим, и люди бесконечно верили всему, что происходило в Москве, в шестиэтажном особняке на Старой площади.
А Фотохроника УзТАГ, где я служил, располагалась на втором этаже правого крыла самого большого здания Ташкента по адресу улица Навои, 30. С боку этого крыла, рядом с входом в полиграфкомбинат, был небольшой магазинчик, которым заведовал страшно скупой, как все торгаши, Обид.
И вот однажды мы его потешно разыграли. А дело было так. Отправляют меня в командировку в Бухару. Билет — в кармане, аппаратура и пленки – в кофре. И вдруг меня зовут к телефону. Звонил мой славный знакомый, третий секретарь Ташкентского обкома партии Ало Ходжаев.
Он спросил, готовы ли фотографии, что я снял накануне?
— Ало Максумович, снимки-то готовы, но я вот срочно улетаю в Бухару.
— Давай я пришлю свою машину, — сказал он, — снимки передашь водителю, а он отвезет тебя в аэропорт.
С Ало Максумовичем у нас были добрые отношения, он всегда помогал мне в журналистских поисках. Так, однажды, мой коллега Пун рассказал, что одна русская учительница удочерила афганскую девочку. И на этом цепочка прерывалась. Но факт интересный, а я – упёртый и долго искал эти концы. Куда только не обращался: в министерства, в представительство Красного Креста, в штаб ТуркВО…
А однажды я поделился своей проблемой с ним.
— Ведь это Зоя Шендрик, — сразу назвал её имя Ало Максумович. Он был знаком с ней, будучи в командировке «за речкой».
И мой фотоочерк о Шакуфе — новая страничка в эпопее об афганской войне — тогда облетел весь мир…
Перед дальней дорогой, как писал еще Салтыков-Щедрин, вполне естественно желание пропустись посошок. Я и предложил коллегам – Саше Кошкину и Боре Юсупову поехать со мной, выпить в депутатском зале по соточке.
Но Борька сослался на то, что надо срочно готовить снимки к выпуску:
— Давай, лучше у Обида.
Дал я им пятерку:
— Накрывайте поляну, а я подойду, только встречу лайбу, что за мной послали.
Они направились к магазину Обида, а я стал у крыльца дожидаться машину.
И вот она подъехала – не автомобиль, а океанский лайнер! Весь сверкающий, ослепительно белый как вершина Чимгана, «ГАЗ -31», с правительственным номером остановился у подъезда.
Первая партия этих представительских машин тогда была выделена только высшей номенклатуре республики.
Я поздоровался с водителем, погрузил вещи и попросил на минуту подъехать к магазинчику. И вот этот лайнер подъезжает к самой витрине, где за кассой сидел Обид. От удивления он вытаращил свои, ставшие, словно круто сваренные перепелиные яйца, глаза и потерял дар речи.
И тут из машины появляюсь я, захожу в магазин, киваю головой Обиду и прямиком — в подсобку, где на перевернутом ящике уже нарезаны хлеб, помидоры и колбаса. Одним махом мы приняли на грудь, и вышли из подсобки.
Наступила минута прощания. Борька, словно Леонид Ильич, трижды обнял и облобызал меня, и, войдя в роль, даже пустил слезу. Коронный номер генсека повторил и Кошкин. Под занавес и я не остался в долгу – также крепко обнял Обида, который так и остолбенел с выпученными перепелиными глазами.
Я сел в свою лайбу, она плавно развернулась и вперед — в Благословенную Бухару!
А в магазине наступила томительная тишина. Борис украдкой вытирал слезы.
Ведь тем, кто остаётся – всегда тяжелее.
— Я не пойму, — обрел, наконец, дар речи Обид. – Это же наш Рустам?..
— Ну да! – промолвил Юсупов. – Все, уехал он в Бухару секретарем обкома.
— Как так, — удивленно шарахнулся Обид, — ведь он у меня всегда сигареты в долг брал!
Борька – еще тот бухарский еврей, враль с красивыми кудрями, маленькими пухлыми губами и длинными девичьими ресницами, прекрасно знал, как играть на самых тонких человеческих струнах.
— Э-э, Обид, это он пыль в глаза пускал, — начал он разыгрывать торгаша,– ты не знаешь — у него же папа в ЦК КПСС работает! Он сидит в самом большом кабинете в ЦК, на Старой площади.
— Как так, — не верил Обид, — он же всегда в долг брал…
— Это он делал для вида, — сладко, как соловей, пел ему на ухо Борька, — чтобы не выделяться от других. Но он, же к тебе хорошо относился.
— Да, долги всегда возвращал, — соглашался торгаш.
— Подожди, он еще заберет тебя Бухару. Будешь хозяином облпотребсоюза. Это тебе не вшивым магазинчиком заведовать! В этом краю, где не копни – золото!
И Обиду вдруг стало грустно.
Борька, невинно моргая своими длинными ресницами, наплел с три короба. Все нахваливал меня, как в той песне «А он такой хороший!». Ну и Кошкин приписал мне гору достоинств.
А Обид, после этих басен, закрыл глаза и вдруг представил себя в чалме, в драгоценном бухарском халате и в золотых калошах, в окружении фурий в прозрачных одеяниях и павлинов с разноцветными хвостами.
После этой картинки из сказки «Тысяча и одна ночь» он выставил еще бутылку.
В тот день Борька с Сашей героически раскрутили бедолагу Обида по полной программе. Ведь расколоть торгаша – великое искусство. Все было по Салтыкову-Щедрину: сначала посошок, а затем – стременная, следом – туманная. Вот жаль только, что без меня!
А через неделю я вернулся из Бухары, и, зашел к Обиду:
— Дай пачку сигарет до получки…
— Как, — удивился он, — ведь ты уехал в Бухару первым секретарем?
Не ведая об этом розыгрыше, я всё запорол. Павлин с феерическим хвостом из сказки «Тысяча и одна ночь» вдруг развернулся и показал Обиду свой тощий куриный зад.
Рустам ШАГАЕВ – специально для сайта www.nuz.uz
