Из цикла «Туркестанские генерал-губернаторы«
Во время русско-японской войны активизировалась деятельность зарубежных разведок в Туркестане. Причём, к уже привычным для туркестанской администрации британцам к ним добавились и разведчики Германии. И это было весьма тревожным явлением.
Показательна в этом смысле беседа известного английского журналиста У. Стэда с русским дипломатическим чиновником П. М. Лессаром[1] состоявшаяся в 1899 году. Отвечая на вопрос как можно сравнить отношение России к Британии и Германии, Павел Михайлович использовал следующую метафору: «Англия — это наш дурной кот, а Германия — наш дурной тигр. Вы можете царапаться и шуметь, как вам нравится, но вы никогда не вызовете больше, чем раздражение у России. С Германией не так. Обращение Германии с Россией во многих отношениях замечательно… Но Германия, если она когда-нибудь поссорится с Россией, может ударить ее по голове. Поэтому, раз нации должны соотносить свои расчеты со своими жизненными потребностями, а не с чувствами своего населения, Россия, которая пока еще пользуется расположением к ней Германии и презирает все гадости, которые пытается ей сделать Англия, никогда не сможет забыть того, что Англия не представляет для нее реальной угрозы, а Германия всегда обладает способностью ударить в ее сердце».
Германия, в конце 19 века, планомерно, с немецкой скрупулёзностью, принялась готовить почву для возможного в будущем прорыва в Центральную и Среднюю Азию, стремясь мирным путем утвердиться в Азии, для чего активизировала деятельность своей агентурной сети в среднеазиатском регионе.
В период 1903-1905 годов в Туркестане германские ученые-востоковеды (археологи и этнологи) А. Грюнведель, А. фон Лекок, Р. Каруц, Порт и Бартус вели научные исследования. Для того чтобы они беспрепятственно проследовали по Оренбург-Ташкентской железной дороге, хлопотал лично посол Германии. Вполне возможно, что все вышеперечисленные лица являлись немецкими шпионами. Во всяком случае германский посол вряд ли бы столь усердно добивался разрешения на их проезд, не преследуя определенной политической цели. По-видимому немецкие востоковеды, обладая знанием восточных языков, занимались не только научными исследованиями, но и изучали расположение воинских частей, собирая информацию разведывательного характера и изучая политическую ситуацию в Средней Азии.
За этой враждебной деятельностью внимательно следил туркестанский генерал-губернатор, впрочем, как и за тем, что происходит на территории “английского могущества”, то есть Британской Индии.
В феврале 1904 генеральный консул Российской империи в Бомбее фон Клемм сообщил ссылаясь на заметку в калькуттской газете «The Pioneer», что в Пешавар прибыл караван с подношениями известному Ага-Хану от Шугнанского правителя Мир-Тагай-бека. Чтобы понять насколько тревожной была эта информация, следует пояснить кто такой Ага-Хан.
В Индии в то время существовало мусульманское течение исмаилитов, так называемых «ходжей», близкое к шиитам. Во главе этого течения, его духовным руководителем был Ага-Султан Мухаммед Шах, более известный под именем «Ага-Хан». По своему происхождению он являлся персидским исмаилитом, предком которого, якобы, был первый имам Али, зять пророка Мухаммеда. Учение “ходжей”, когда-то проникло в Индию и нашло большое число последователей.
Султан Мухаммед-Шах Ага-Хан, получивший от британцев титул Его Высочество, получил английское воспитание, и в 1904 году представлял собой образец типичного европеизированного мусульманина. Это был 28-летний молодой человек, одевающийся по-европейски, безукоризненно говоривший на английском, увлекающийся спортом и знаток скаковых лошадей. Клемм пишет о нём: “Я его часто встречал в здешнем английском обществе, хотя, как уроженец Азии, он не имеет доступа в английские клубы. Во время неоднократных своих поездок в Европу он был обласкан при английском дворе и награжден высшим индийским орденом. Он виделся также с шахом Персидским в Париже и Остенде, с султаном Турецким и с Германским императором, который пожаловал ему орден за содействие, оказанное им к установлению хороших отношений между его последователями и германскими властями в восточно-африканских германских владениях, и за обещание способствовать населению этих владений переселенцами ходжами из Индии. В религиозном отношении Султан Мухаммед-Шах, по свидетельству одного близко стоящего к нему лица, весьма индифферентен, почти атеист. Всякие религиозные церемонии и роль первосвященника, которую ему поневоле приходится выполнять, видимо, тяготят его. Зато к политике он имеет, по-видимому, большое влечение.
Одним из главных проектов его является основание в Индии большого мусульманского университета на английских началах, который явился бы рассадником обновленного и объединенного мусульманства. Идея эта встречает, разумеется, полное сочувствие здешних англичан”. И вот, что по этому поводу пишет биограф Ага-Хана Морисон: «При существующих условиях такой университет мог бы быть основан только в Индии, и если мечте этой суждено осуществиться, дело было бы настолько важно по своим политическим последствиям, что оно заслуживало бы самого сердечного поощрения и содействия со стороны британских государственных людей. Центр мусульманского мира очутился бы тогда на британской территории, руководители мусульманской мысли были бы британскими подданными, и, что важнее всего, английский язык явился бы посредником в деле усвоения исламом западных идей. Можно ли сомневаться в том, что подобный университет создал бы сильное расположение к Британской империи во всем мусульманском мире и что расположение это имело бы огромное политическое значение?».
Али-Хан, член совета вице-короля Индии, был абсолютно пробританским религиозным деятелем и политиком, он уже оказывал важные услуги англичанам, в частности в деле усмирения непокорных племён.
Обобщая эту информацию российский генеральный консул пишет: “Если приведенное в начале сего донесения сведение газеты «The Pioneer» справедливо (в чем, собственно говоря, нет никакого основания сомневаться), то влияние Ага-Хана в Шугнане и Рошане действительно должно быть в полной силе, а в том, что влияние это всегда будет не в нашу пользу, едва ли может быть какое-либо сомнение. Легко возможно, что и глухие намеки относительно будущих смут у нас в Средней Азии, появляющиеся теперь иногда в англо-индийской прессе, имеют в основании своем расчет на таинственную связь Ага-Хана с тамошними исмаилитами. Во всяком случае нам следует быть вполне готовыми к тому, что, в случае столкновения с Англиею, последователи исмаилитского имама поднимут свою деятельную пропаганду против нас, где только это представится возможным. Особенно ненадежным элементом явятся, вероятно, шугнанцы и рошанцы.
Оказать какое-либо противодействие влиянию Ага-Хана в Средней Азии, Кашгарии и на Памирах будет, вероятно, очень нелегко. Руководимые особыми старшинами, именуемыми «пирами» и утверждаемыми Ага-Ханом, исмаилиты тех мест, вероятно, не менее преданы своему имаму, чем их единоверцы в Индии. Громадное их большинство, конечно, никогда не видало этого имама и было бы, вероятно, весьма удивлено увидеть в нем утонченного европейца, пьющего вино, вкушающего свинину и т.п. Однако голословного обвинения Ага-Хана перед ними было бы недостаточно. Быть может, поощрение суннитской или шиитской пропаганды между ними могло бы скорее повести к их отпадению, но распространение того или другого толка было бы также не особенно полезно для нас”.
“Следует заметить, — пишет далее Клемм, — что за последние несколько лет в г. Бомбее среди ходжей произошел раскол, как говорят, именно вследствие поведения Султан-Мухаммед-Шаха. Образовалась отдельная секта, которая несколько приблизилась к шиизму и совершенно отвернулась от Ага-Хана. Отношения между этими отщепенцами и ага-хановцами весьма натянуты, особенно с тех пор, как двое последних в порыве фанатизма избили двух из первых среди дня на улицах Бомбея. Быть может, было бы полезно войти в сношения с руководителями новой секты и убедить их послать одного или двух миссионеров в Среднюю Азию, Кашгар и на Памиры для обличения перед тамошними исмаилитами Ага-Хана. Хотя осуществление подобного предположения и будет сопряжено, по всей вероятности, с очень большими затруднениями, тем не менее я все же мог бы попытаться это сделать”.
С предложением Василия Оскаровича согласились, и помощник Тевяшова Е. О. Мациевский доносит министру иностранных дел: “Имею честь уведомить Вас, что я, со своей стороны, присоединяюсь к мнению Вашему о желательности для нас воспользоваться возникшим в измаилитской секте ходжей расколом и, по возможности, ослабить влияние нынешнего главы этой секты Ага-Хана; отправление в Среднюю Азию, Кашгар и Памиры одного или двух миссионеров от партии, противодействующей Ага-Хану, если удастся найти для этого людей вполне надежных, несомненно, может до некоторой степени парализовать влияние Ага-Хана среди его последователей”.
Клемму удаётся найти двух представителей индийских исмаилитов, согласившихся отправиться в Ташкент и секретарь консульства Некрасов сообщает 8 октября 1904 года о выезде в Туркестанский край исмаилитов-миссионеров – Пир-Мухамед-Ибрагима и Муса-Гулям-Хусейна. Он же доложил, что из себя представляли эти люди: “Муса-Гулям-Хуссейн известен мне уже некоторое время; что же касается до Пир-Мухаммед-Ибрагима, то он рекомендован первым, как человек надежный и сведущий в делах религии, что в данном случае особенно ценно. Выбор мой остановился именно на первом из них ввиду того, что он религиозен и ему хотелось бы чем-либо отличиться в делах их молодой общины, к тому же он говорит по-персидски, искренне не любит Ага-Хана и англичан. (…). Названные ходжи должны взять с собой необходимые книги и фотографии Ага-Хана”.
В самом начале ноября 1904 годы ходжи, снабжённые деньгами и со специальным заданием, выехали в Ташкент. Секретная операция в припамирских бекствах началась.
В.ФЕТИСОВ
Окончание следует
На заставке: Британская Индия, Бомбей. Старинная английская открытка
[1] Павел Михайлович Лессар (1851-1905), русский военный инженер и дипломат, участник Среднеазиатских походов. Политический агент в Бухарском эмирате (1890-1895), русский политический агент по азиатским делам в Лондоне (1895-1901), чрезвычайный посланник и полномочный министр в Пекине (1901-1905).
