Из РОВД мне навстречу выскочил Карен, мой заместитель, и на ходу бросил:
— Едем! В роще «всплыл» труп.
Лес шумел на стыке трёх районов. Это была ухоженная территория, которую мы вспоминали только в церемониальные дни. Там несколько раз в году, в период народных гуляний, шеф милиции выставлял наряд, а на следующее утро забывал про пятак, густо засаженный клёнами. В парке содома не бывало.
— Труп опознан? — спросил я.
Ответить майор не успел. Инспектор, крутивший баранку, тормознул у распутья и сказал:
— На лавке сидят дед и бабуля. Дежурному наверняка звонили они.
Кроме этих стариков в парке не было ни души. Вообще, здесь оживление наступало вечером, когда утомленное солнце подходило к линии заката. Первыми глотнуть прохладу выползали обитатели высотного дома, а чуть позже молодёжь вытаскивала из квартир жаровни, мясо и раздувала угли. На массиве запах шашлыка витал до рассвета. Бренчала гитара, не смолкали песни, анекдоты, смех.
Шум взрослые люди терпели.
— Пусть наши дети резвятся, — говорили они, — счастье, что их не нужно тащить из бара или дискотеки.
Так летели годы. Менялись поколения, разрастались деревья, а ритм жизни в роще оставался былой.
Мы начали осматривать труп. Он лежал под раскидистым клёном, присыпанный листьями.
Майор Воробьёв, нащупав на теле мужчины десять колотых ран, сказал:
— Его грабанули.
— На нём костюм стоимостью пятьсот баксов, — продолжил я, — а в карманах ни копейки… Мне этот франт среди элиты города не встречался.
К нам подошёл участковый инспектор. Лейтенант смахнул с лица покойного грязь и покачал головой:
— Он и мне не знаком. Такие интеллигенты в массиве не проживают. «Хрущевки» заселены работягами текстильного комбината, им порой даже бриться нечем.
Эксперт, наконец, завершил местность исследовать. Вадим лёг на траву и изложил своё мнение:
— Относительно ранений могу сказать… Первый удар нанесён сзади. Когда он схватился за бок, убийца вонзил ему нож в сердце, гортань, висок. Изрешетил ягодицы. Своим деянием преступник был напуган, поэтому глубина порезов несхожая — клинок входил то глубже, то едва по телу скользил. Но я вас обрадую, мы вещдок нашли.
— Ну-ка, ну-ка, дай глянуть! – воскликнул я.
Пономарёв развернул мятый лист газеты.
— Бандит стоял за деревом. Когда франт оказался к нему спиной, он шагнул и ступил на валявшийся кусок бумаги. Смотрите, на оттиске виден рисунок подошвы.
Находка безусловно представляла ценность. Туфли злодея были не сношены и могли служить косвенной уликой. Оставалось лишь убийцу поймать, а его лодочки присовокупить к материалам дела.
— Сперва надо установить личность трупа, — сказал я, — пальцы мужика Воробьев пробьёт по базе данных МВД. Все другие инспектора займутся опросом населения массива. Люди знают в какой из домов щёголь приходил.
Свой штаб я устроил в кабинете участкового милиции. Сюда экстренно стекалась информация, которую мы тут же анализировали, проверяли, отмечали на карте.
Воробьев раскрыл затасканную папку и пояснил мне ответ министерства:
— Личность убитого установлена. Это Бадамханов Асомитдин, 1946 года рождения. Судим за попрошайничество. Кличка Сом.
Карен поднес к губам стакан воды, да так и застыл с открытым ртом. Затем недоверчиво переспросил:
— Бадамханов? Тут явный ляп. Сом четверть века сидит в туннеле, просит милостыню. Его данные выдали случайно.
Асомитдина знал весь город: небритый, в мятой одежде, потёртой шляпе, христарадник имел «рабочее» место возле овощной ярмарки, где ему на тюфяк прохожие бросали деньги. Лет семь назад он был осужден и исчез куда-то на год, а в целом жизнь Бадамханова протекала в другой части Ташкента, поэтому мы ею не интересовались.
Воробьев немного смутился.
— Сгоняю в отдел по месту прописки Асома, — решил майор, — сниму копию с его фотографии. Он, допускаю, использует чужой паспорт.
Мы сравнили модно одетого терпилу и нищего, ругнули спецов МВД, выдающих «липовые» заключения и стали кумекать над составлением плана по раскрытию убийства. Точнее, кумекать приходилось мне. Как филолог по образованию все бумажные дела уголовного розыска вёл я, хотя это входило в обязанность Аршалуйсяна. Но Карен не любил брать авторучку, и от писанины всячески увиливал.
Едва я поставил точку в конце заключительного предложения, на пороге кабинета вырос Воробьев.
— Асом паспорт нового образца не получал, — доложил майор, — в предыдущую анкету-заявление фото вклеено тридцать лет назад, тем не менее черты его лица и терпилы схожи. Давай навестим Бадамханова, там и разберёмся кто есть кто.
— Заводи машину, — ответил я.
Среди хаотично возведенных лачуг мы долго не могли сыскать нужную постройку. Дома имели нумерацию, но она прерывалась цифрой «54».
Нас выручила разносчица молока.
— Шагайте направо, далее между заборами, сквозь кустарник и по тропе вниз, — подсказала тётка.
Швыряя булыганы в стаю голодных собак, мы наконец добрались до цели.
Воробьев пнул ветхую калитку.
— Сакля пуста, — заявил он. — Махнем через ограду?
Карен возразил:
— На кой дьявол рвать штаны? Понесённый убыток МВД не компенсирует. И правильно сделает. В нестандартной ситуации опер должен шевелить извилинами.
Мой зам снял врата с петель: — Прошу!
Я оглядел хибару с металлической решёткой на окне и ухмыльнулся: сваренные прутья на фоне крыши, залатанной соломой, выглядели нелепо.
Воробьев потянул входную дверь:
— Не заперто. Да и что прятать голодранцу, жизнь которого зависит от щедрости прохожих? Красть здесь нечего.
Мне в нос ударил спёртый воздух непроветриваемого помещения. Вглубь идти расхотелось, но превозмогая тошноту, я раздвинул шторы кладовой. Трогать баулы одежды, сладости и прочую гниль было несносно, а многочисленные тараканы, мокрицы, упитанные черви вызывали омерзение.
Карен уже оглядывал «апартаменты».
— Георгий, иди сюда, — шумнул он, — в спальне Бадамханов, кажись, прибирает. Тут есть кое-что интересное.
Я шагнул в отсек хижины. Он действительно выделялся чистотой. Никто не назвал бы двуспальную кровать, пуфик, трюмо стерильными, но и загаженными вещи не выглядели.
Мой заместитель распахнул дверцы шкафа и удивлённо воскликнул:
— Куртки, обувь, парфюмерия из магазина французской моды!.. Любой щёголь позавидует.
Мы оценили великолепный гардероб, затем сделали вывод: висевшие перед нами костюмы и свитер, на обнаруженном в парке трупе, имеют торговую бирку одной и той же фирмы.
Наше внимание привлекла фотография, которая висела над столом. На её обратной стороне Аршалуйсян прочитал: «Звони, не забывай, скучай. Виктория. Июль, 1993 г.».
— Красивая баба… состоятельная, — сказал он, — в её ушах болтаются алмазы весом три карата… Что объединяет Викторию и голодранца?
— Судя по дарственной надписи — любовь, — предположил я, — только не пойму, где они могли снюхаться? От Бадамханова несёт потом. Контачить с ним интеллигент не станет. А тут «звони, скучай».
Мы двинули к выходу.
— Где-то наверняка есть подвал, — сказал Воробьев, — обследуем его.
Инспектор огляделся, усёк прикрытый лаз, спустился в подземелье и крикнул:
— Тут выставка музейных экспонатов!
Я сморщил нос, тем не менее отправился вниз.
Просторный подвал меня удивил:
— Кто мог вытащить столько грунта, кому этот лабиринт нужен?
Воробьёв озирал мятые самовары, котелки, миски.
— Нищие волокли хлам со всей страны, и ныкали от посторонних глаз. Когда-то эту рухлядь они перепродавали. Сбыть, например, сундук не представляло труда, он в каждом доме считался предметом необходимости. Тульский самовар…
Я глянул в ящик, обитый листовой медью.
— Тут куча денег!
Карен склонился над плотно уложенными банкнотами, вытащил стопу истлевших ассигнаций, поднёс их к мутной лампе.
— Купюры образца 1918, 1947, 1961 года, — прочитал он едва видимые знаки. — На эти деньги раньше можно было сторговать дом.
— Предки Асома спали на миллионах, а их наследники умирали в лагуче, — ответил я. — Возвращаемся на базу.
Текст на фотографии говорил о том, что Виктория Асому близка, следовательно, женщина могла нам помочь. Но как её сыскать в густонаселённом Ташкенте? Справочное бюро выдало Карену адреса двух тысяч человек — это имя, нежданно для меня, оказалось распространенным.
Представив себе многодневный процесс розыска, я наметил более короткий путь и дал Воробьёву инструкцию:
— Звонил помначальника УВД города. Полковник требует раскрыть мокруху до возвращения шефа из Италии. Времени нам дано трое суток, поэтому внимание отдела приковано к твоей персоне. Срочно найди Беса, пахана клана голоштанников. Предъяви ему фотографию. Как знать, быть может, он корефанил с Асомом, видел его красавицу и назовёт нам хотя бы нужную улицу. Если «командир» содействовать милиции не хочет, выкати из гаража автобус, пособирай нищих и закрой их в приемник-распределитель, причём закрой во главе с этим мазуриком.
Попрошайки делились на две категории: первая, малочисленная, имела постоянное «рабочее» место, к примеру, вокруг автостанции. Такой пятак земли ценился тем, что передавался по наследству, словно приватизированная собственность. И никто другой не смел на неё претендовать. Посягательства на чужие владения сурово карали уполномоченные на то Бесом, физически крепкие парни: они ломали рёбра даже тому, кто просил милостыню около узаконенных кланом границ.
Вторая категория нищих топала по городу с котомкой на плече, выпрашивая подаяние на жилых массивах.
Обе группы, численностью до ста лохмотников, отстёгивали Бесу треть своей прибыли, что гарантировало им неприкосновенность со стороны ментов. Бес жил роскошно. На деньги холопов каналья возвёл ресторан, магазины, сауну, откуда качал средства на безбедное существование. Предводителя стаи чиновники различных министерств уважали. Для них в уютной бане он устраивал дни отдыха с обильной трапезой и, вестимо, услугами проституток. За такое хлебосольство государственные мужи выкладывали подонку ценную информацию, которая и обеспечивает успех в делах.
Не утруждая себя поездкой в город, Воробьёв нашёл Беса по телефону. Хлюст прилетел в отдел мигом.
Я не имел желания долго лицезреть этого урода, поэтому вопрос ему задал с ходу:
— Кто изображен на фото?
Он уловил моё настроение, сообразил, что требуется назвать лишь адрес, и невнятно пролепетал:
— Эта чувиха живёт где-то за кинотеатром «Юность».
Воробьев ещё час выяснял актуальные для следствия моменты, но отпустил «командира» домой только ночью.
Аршалуйсян вручил сотрудникам отдела кипу фотографий Виктории, и поручил обойти жителей домов, стоящих вокруг кинотеатра. Кто-то мог знать даму в лицо и сообщить нам её адрес.
Столь нехитрый манёвр проводился нами еженедельно. Он в пяти случаях из десяти приносил конкретный результат.
Вот и сейчас Карен нашёл меня в будке сторожа универмага и сказал:
— Сабурова Виктория живёт в доме номер десять.
Сабурова встретила нас приветливо, хотя долго читала моё служебное удостоверение. Наконец, она гостеприимно распахнула дверь:
— Входите, садитесь, а я заварю чай.
Мы уже знали, что Виктория работает заместителем директора школы, где одновременно преподаёт химию. Но её пустячному окладу царская мебель квартиры явно не соответствовала, контраст бросался в глаза мгновенно.
Пока мы обозревали расставленные по углам картины, женщина вынырнула из кухни и защебетала:
— Это копии полотен известных мастеров. Мой супруг ценит натюрморты, их он боготворит .
Я уловил момент и сказал хлопочущей над аппетитным тортом учительнице:
— Где вы и Асомитдин познакомились?
Сабурова ещё не ведала о трупе, обнаруженном в парке. Её ответ звучал спокойно:
— Летом 1992 года я загорала в Крыму. Там же лечил свои раны Асом. Галантный кавалер, эрудит, хороший спец…
Карен деликатно её перебил:
— Что значит «хороший спец»?
— Асом доцент института ядерной физики. Он разрабатывает секретное оружие, которое позволит стране занять место в ряду сверхдержав. Короче, на него взвалена миссия укрепления обороноспособности Узбекистана.
С женой «физика» я несколько минут соглашался, кивал, затем полюбопыствовал:
— Как часто Асом говорит об институте?
Стараясь не раскрыть государственную тайну, она выдохнула:
— Место упоминал лишь однажды, там, в Ялте.
— Где доцент ночует? — спросил Карен.
— Чтобы скорее запустить оружие в производство, Асом ночует в своей лаборатории. Он приходит ко мне раз в месяц, а то и реже. Труд ядерщика оплачивают высоко. Мы в деньгах не нуждаемся, оттого и скупаем антиквариат, бриллианты, вкусно едим.
Я понимал в какое дикое заблуждение Сом ввёл наивную учительницу. Видимо, лохмотник был неплохим актёром и сумел перевоплотиться в «учёного».
— Когда вы оформили брак, почему носите разные фамилии?
Сабурова озарила комнату царственной улыбкой.
— Мы не зарегистрированы. Асом твердит, мол, вся наша совместная жизнь ещё впереди, расписаться успеем.
Мы вручили женщине повестку и, не объяснив цель приглашения в РОВД, откланялись.
Итак, поиск Виктории был не напрасным. Она поведала нам удивительные факты: Бадамханов — учёный, кайфовал в Ялте, ценил этюды. Даже исходивший от Асома запах пота оказал ему добрую услугу, фемина полагала, что лаборатория использует таблицу Менделеева на всю катушку, вследствие этого бельё атомщика пропитано зловонием.
Аршалуйсян изучил бытие «доцента» и сказал, мол, на его место в туннеле никто не претендовал, а если бы конкурент появился, то разбираться с ним входило в функцию Беса.
Виктория была вне наших подозрений. Она ограничила свой мир школой, читала книгу или смотрела телесериалы. В общем, других претендентов на её руку мы не выявили.
Мои хлопцы проверили десять вариантов покушения на Бадамханова и, в конце-концов, аргументировали единственный мотив: убийца посягал на деньги, которые терпила имел при себе.
Столь «зоркий» вывод мало кого утешил. Вскоре мы переключились на розыск объявившегося в городе маньяка и, естественно, всё реже открывали папку с документами, наречённую «Доцент».
август, 1996 год
С момента обнаружения трупа Бадамханова минул год. За это время над томами уголовного дела, собранными в первые месяцы расследования, выросла кипа бумаги по другим преступлениям. Некогда зарегистрированную историю напоминал только список убийств, где значилась и фамилия лохмотника.
Утром я сидел в кабинете, листал газету, пил крепкий чай. В дверь кто-то легонько стукнул, и на пороге выросла женщина.
— Дозвольте мне войти, — тонким голосом изрекла она.
— Конечно, — машинально бросил я, но тут же спохватился, вспомнил имя посетительницы и добавил, — заходи, Виктория.
Она грустно усмехнулась:
— Вы обладаете феноменальной памятью. Мы встречались девять месяцев назад…
Последний раз я видел Сабурову в ноябре 1995 года. С тех пор учительница внешне не изменилась: та же стройная фигура, шиньон, элегантное платье. Только её глаза утеряли искромётный блеск.
Виктория села на диван.
— Мне известна фамилия негодяя, причастного к убийству Асома, — выпалила она, — быть может, этот кадр лично тесаком его не молотил, но в своём доме он хранит вещественное доказательство.
Сабурова говорила путано. Я протянул ей фужер минералки:
— Успокойся, тебя никто не торопит. Сконцентрируй мысль, начни всё сначала.
— Всё сначала, — кивнула учительница. — Я занимаю квартиру на третьем этаже. Выше меня живут Тарнаевы. Мать — Екатерина и сын — двадцативосьмилетний Эльдар. Они, нежданно для соседей, продали свою малогабаритку и переехали в собственный дом. Вчера я встретила Катю. Мы разговорились. Тарнаева надумала показать мне свои новые хоромы… Я оглядела мебель, сантехнику, паркет. И вдруг… моё сердце бешено заколотилось… В комнате Эльдара висела трость… При ходьбе Асом опирался на клюку. Муж часто их менял, но эта была специфичная — на ней в день нашего знакомства он вырезал первую букву моего имени… Как вещь попала в чужой дом, кто так любовно её повесил, для чего? Ведь палка недорогая, ценности не представляет.
Рассказ Сабуровой я внёс в протокол допроса свидетеля, кликнул Воробьева и поручил ему факт «исследовать».
Майор изъял потёртую трость, и доставил Тарнаевых в свой кабинет.
В первую же минуту «знакомства» Эльдар отчеканил:
— Я сам всё растолкую. Пусть нас мама оставит наедине.
Но Екатерина запротестовала:
— Показания дадим вместе. Милицию интересуют обстоятельства, которые ты из памяти вычеркнул.
Майор не возражал, и Тарнаева пустилась в горькие воспоминания:
— Когда Эльдару было шесть лет, он любил играть в парке. Там залётные встречаются редко, поэтому за своих мальцов родители не переживали. Мой сын всегда прибегал домой к девяти вечера, но в тот роковой день вернулся позже… в рваных штанах. Я его раздела и… дрогнула. Мальчика… изнасиловали.
Екатерина утёрла мокрый нос, глотнула воды, закурила.
Инспектор понял, что женщина детали горя раскрывает впервые.
— Вы заявили в милицию? — спросил он.
Бедняга всхлипнула:
— Нет… Решила молчать. Огласка втоптала бы сына в грязь. Последствия…
Эльдар нервно её перебил:
— Далее сам продолжу. Три года назад я встретил щегольски одетого мужика. Франт поднялся на третий этаж нашего дома и звякнул в квартиру Виктории… Через неделю мы столкнулись вновь. И тут меня осенило: «Он»… Лицо насильника врезалось в детскую память на всю жизнь. За минувшие десятилетия этот червь постарел, но мне в глаза бросилась его верхняя губа, слегка раздвоенная … Я усёк маршрут гомика… В сентябре он шёл через парк… Я встал за разлапый клён… Когда выродок со мной поравнялся, вонзил месарь ему в печень. Вонзил на том самом месте, где этот петух когда-то зажал малолетке рот.
Екатерина нервничала и глотала пилюли — её птенец выдавал семейную тайну, которую она хранила годы.
Воробьёв такой драмы не ожидал:
— Как трость попала в ваш дом?
Эльдар утёр потный лоб.
— В кармане гомосексуалиста я нашёл ключ и направился в его пещеру, чтобы спалить, вытравить даже следы пребывания этой скотины на земле… Там спустился в подвал. В затянутых паутиной углах стояли клюки. Я выбрал одну из них. Палка оказалась увесистой… Я отвинтил рукоять и увидел, что вещь полая, а вакуум набит бриллиантами…Треть сокровищ мы продали — купили дом, мебель, машину. Теперь клюка напоминает об исполненной мести… радует моё самолюбие.
Екатерина выждала паузу.
— Эльдару грозит наказание, — молвила она, — наказание суровое. Тем не менее, умоляю, рассмотрите дело в закрытом режиме. Посторонним ушам не к чему знать подробности жизни моего сына.
P.S. Санкцию на арест Тарнаева прокурор дал с ходу.
Вечером парень оказался в тюрьме, среди разбойников, ожидавших этап в лагерь.
В камере почивали десять головорезов. Им объяснения Эльдара не требовались — охраняемый солдатами ад пользовался своим «телефоном». Бесперебойная связь, ещё до заточения убийцы в преисподню, разнесла по зэковским семейкам всю подноготную его греха.
Издеваться над Тарнаевым бандиты стали ночью, когда шаги надзирателя смолкли. Хищники новичка скрутили, швырнули на живот, содрали брюки. Узник непередаваемое словами поругание терпел семь дней. На восьмые сутки он выкопал под матрацем неведомо кем спрятанный шнур, привязал его к оконной решётке, затянул петлю. И сунул в неё поседевшую голову.
Георгий Лахтер
Ташкент — сентябрь, 1996год
