Моя Италия. Не очень путевые заметки. Часть 2

Часть 2
Часть 1: https://nuz.uz/svobodnoe-mnenie/17925-moya-italiya-ne-ochen-putevye-zametki.html

…В центре мироздания и циферблата

…Вот интересно: учитывая, сколько написано об этом городе за века, – у меня, человека словесности, должны бы здесь возникать в первую очередь литературные аллюзии, роиться в голове сплошные цитаты, – ведь всегда и все на свете воспринимаю через литературу. Но почему-то на каждом шагу в Риме обступали в первую очередь ассоциации кинематографические. «Уста Истины» (они и правда существуют, руку даю на отсечение!..) – это, конечно, Одри Хепберн. Как и Испанская лестница (была ли бы она сегодня так знаменита, не простучи по ней когда-то каблучки принцессы Анны?..) «Фонтана ди Треви» – само собой, роскошная Анита Экберг. (Кстати, теперь знаю, где по вечерам тусуются Европа, Америка и Азия одновременно. И при таком постоянном столпотворении, переплетении тысяч людских аур, – воздух над фонтаном Треви чуть ли не зримо вибрирует от восторженно-позитивной энергии! Интересно, как Феллини тогда, в 1960 году, удалось застать его пустынным?..)

Плоские крыши близко стоящих домов – Мастроянни перебирается к Софи Лорен, теряя по дороге свои неизменные салфетки… Какое прелестное предместье проезжаем: здесь бы, на небольшой белой вилле, со скромным таким собственным парком, провести остаток дней, время от времени устраивая приемы для друзей и радуясь приездам детей и внуков, – как та старая дама, мать героя, в «Невинном» Висконти… А вот на этом балконе, наверно, стояла и пела для толпы солдат закутанная в итальянский флаг Анна Маньяни…

И всюду, всюду витает над Вечным городом почти осязаемый дух великого Федерико. «Посмотрите «Рим» Феллини – и вы уйдете из этого зала другими», – сказал нам когда-то Юрий Вильямович Александров перед показом этого фильма в еще существовавшем тогда Музее кино. Насколько же другой предстояло мне вернуться из Рима реального?..

Рим!..

Неописуемая красота? Господи, да! Но разве лишь в ней дело, разве мало я видела красоты в Париже, Вене, Праге, Иерусалиме, Барселоне, Петербурге, да в той же Венеции? Но красота Рима… надо найти слово… первична. Изначальна.

…Одесса – не правда ли, красивый город, да и как иначе, ведь она построена по петербургским образцам. Петербург – прекрасен, – кстати, образцом при его возведении во многом послужил Париж. Париж по красоте не знает себе равных. Но когда он был еще маленькой невзрачной Лютецией – в мире уже существовал Рим. Точнее – он, Рим, и был миром. Вся, ВСЯ красота на земле, сотворенная потом, в течение тысячелетий, руками человека, равнялась на этот величайший, головокружительной высоты образец. Ничтожные «тысячелетние рейхи» или недавние семидесятилетние империи – как все это смешно и мелко перед Ним, с Его высоты – собеседника и, может быть, ровесника Вечности!..

Восторга, который подарил этот город, мне хватит до конца жизни, это знаю наверняка. И все-таки два самых потрясающих впечатления от столицы Италии затмевают, заставляют отступить все остальные: и строго-прекрасно-величественный Пантеон, и гимн барокко – пьяцца Навона, и больно пронзающего силой драматизма «Лаокоона» в Ватикане, и красОты Палатинского холма, и взметнувшийся в небо перст колонны Траяна, и прекрасную безмолвную симфонию Санта Мария Маджоре. Два впечатления, озарения, прозрения: когда шагнула под своды собора святого Петра (состояние – близкое к обмороку), – и когда вознесся над моей закружившейся головой Колизей.

«Тому, кто видел его, все остальное покажется маленьким. Он такой огромный, что невозможно удержать его образ в памяти; он запоминается меньшим, чем есть на самом деле, поэтому каждый раз, когда возвращаешься к нему, он поражает своими размерами».

И только?.. Всего лишь вот так – сухо и по-немецки педантично отметив его размеры, – счел нужным отозваться великий Гёте о таком чуде свете, как Амфитеатр Флавиев – Colosseo?

Да, Колизей выламывается из всех пропорций, соотношений, представлений современного человека, нарушает саму нашу меру вещей. Но разве лишь этим поражает?.. Можно бы, конечно, привести и другие отзывы и цитаты, того же Евтушенко, у которого кто-то там кого-то «жмет у выхода львиного» (Господи, какие же глупые стихи – сегодняшними глазами…). Но хочется вспомнить другое. Например, слова монаха VII века Беды Достопочтенного:

«Рухнет Колизей – рухнет Рим. Рухнет Рим – рухнет весь мир».

Что это, эффектная фраза, типичная для риторики раннего средневековья гипербола? Нет. Если вспомнить, что когда германцы ходили в шкурах, у римлян уже был сенат, юриспруденция, основывающаяся на уникальной системе права, философские школы, продвинутые технологии, в конце концов тот самый «водопровод, сработанный еще рабами…». Рим возвышался единственным оплотом цивилизации среди захлестывающих темных волн варварства. Империя, для которой Средиземное море было внутренним озером, – даже осколки ее для нынешнего мира – недосягаемая планка. Та аутентичность, настоящесть, ничуть не нуждающаяся в нас, не замечающая нас всамделишность, которая смотрит как на равную – только на Вечность. Сохранить Рим – значит спасти человеческую цивилизацию, удержать на краю бездны так неустойчиво, уязвимо балансирующую культуру. Как, может быть, сегодня – спасти уже иные, европейские, христианские ценности среди охваченного безумием воюющего мира. «Рухнет Рим (читай – Европа) – рухнет весь мир»!..

Лишь здесь, у стен, а потом и на высотах Колизея, глядя, с перехваченным горлом, на его амфитеатр, арену и подземные галереи, на его величие и его руины, я осознала смысл гениальных строчек Бродского о Риме:

…Сижу я и пью капучино
В центре мироздания и циферблата.

В центре циферблата – что это значит?.. Центр циферблата неподвижен. Это от него, как исходной точки, разбегаются стрелки, расходятся круги времени. Он же, Рим, – данность, начало времен. Европе еще только предстояло родиться, все другие окраины мира тонули во мраке безвестности, – а он, колыбель «прекрасного детства человечества», купался в своем совершенстве и самодостаточности, уступая гармоничностью и зрелостью пресыщенной культуры разве только своей предшественнице – Греции. Он позволял себе строить – даже не на века – на тысячелетия!
Он был в центре циферблата.
И, кажется, остался в центре мироздания…

С огромным черным бриллиантом в центре этого центра – Колизеем.

«Мы – не бессильные слепые камни:
Осталась наша власть, осталась слава,
Осталась долгая молва в веках,
Осталось удивленье поколений,
Остались тайны в толще стен безмолвных,
Остались гордые воспоминанья,
Нас облачившие волшебной тогой,
Которая великолепней славы!»

…И все-таки: почему не Римский Форум, не арки Тита и Константина, не древний цирк Массимо или виллы Капитолийского холма оказались для меня воплощением, средоточием, абсолютным отражением рухнувшей великой империи, – а именно эта невообразимая сквозная громада, при первой нашей встрече облитая слепящим солнцем, при последней – отблескивающая в свете луны?..

Понимаю это лишь сейчас.

Словно некий нервный узел, мощная энергетическая точка Истории, Колизей сконцентрировал в себе все то смутное и страшное, обагренное кровью и воспетое в поэмах, что в конце концов привело к гибели величайшей из земных цивилизаций.

Тацит велик, но Рим, описанный Тацитом,
Достоин ли пера его?
В сем Риме, некогда геройством знаменитом,
Кроме убийц и жертв, не вижу никого.

Жалеть его не дОлжно:
Он стоил лютых бед несчастья своего,
Терпя, чего терпеть
Без подлости не можно.

Словно темная туча, окутывают Колизей невидимые, но безошибочно ощущаемые многовековые эманации человеческих страстей и животного страха, беспримерного мужества и неимоверной жестокости. Придумала, опять литературные аллюзии наслоились? Но что-то отдаленно похожее – не грозовой тучей, но легким облачком – явственно промелькнуло над моей головой и в веселом, ярком, звенящем песнями Неаполе при приближении к Анжуйской крепости, – еще до того, как услышала рассказ о властвовавших здесь когда-то двух королевах с одинаковым именем Джованна. Одна – мужеубийца, другая – новая Мессалина, по легенде, убивавшая своих многочисленных любовников и сбрасывавшая их тела в ров, где специально разводили крокодилов…

Коллизии Колизея… Сколько их, великих, трагических и парадоксальных, довелось пережить ему за прошедшие тысячелетия! Амфитеатр периодически затапливали, чтобы устраивать морские сражения. В разное время Колизей пережил удар молнии и разрушительное землетрясение. После падения Римской империи в V веке он оказался заброшен на многие столетия. Подземные галереи заполнились грязью и землей, и римляне приспособили их под свои огороды. Прекрасный мрамор, который использовался когда-то при строительстве одного из величайших чудес света, теперь притягивал мародеров и предприимчивых строителей, постепенно растащивших его на новые сооружения…

И все-таки это был искалеченный, но не поверженный гигант. Папе Сиксту V так и не удалось превратить это сооружение, к тому времени пустовавшее уже много веков, в шерстяную фабрику. А какая была идея! – под ареной Колизея устроить мастерские, на верхних этажах – жилые помещения для работников…
Уже на нашей памяти в этой исполинской «декорации» размахивал своим смертоносным мечом Рассел Кроу и пили пепси Бейонсе с Шакирой; на этой легендарной арене битв и казней давал концерт Пол Маккартни…

Обычно в темное время суток Колизей подсвечивают белым. Но иногда свет меняется на желтый. Знаете почему? Это означает, что где-то в мире сейчас оправдали приговоренного к смертной казни или вообще отменили казнь.

…Рим, чье когорты славят имя,
где жаждет крови Колизей!..
(Ибн Ильяс)

Да, это еще одна из «коллизий Колизея», уже нового времени: место, где нашли свою смерть почти полмиллиона человек и вдвое больше животных, ныне стало символом борьбы за сохранение жизни.

Колизей!.. Днем у его стен – толпы, толпы, толпы… А мне удалось еще раз увидеть его глубокой ночью: попросила таксиста остановиться, и вышла, и снова жадно смотрела на него, глаза в глаза, при свете луны…

Это было в мой последний день в Риме, когда уже ехала по пустым предрассветным улицам в аэропорт Фьючимино. И в эту минуту, впервые за три сентябрьских недели, пошел дождь. Неужели Вечный город удостоил меня на прощанье своими слезами?.. Не исключено, – ведь Он навстречу всем гостям всегда выходит сам. И провожает, наверно, тоже…

Arrivederci, Roma. Не знаю, правда ли ведут к тебе все дороги, но дороги моей души – уж точно. Даже если не увидимся больше – все равно ты со мной уже навсегда.

Лейла Шахназарова.