Олимджон Бекназаров: «Меня или любят, или ненавидят!»

Судьба и личность известного хореографа Олимджона Бекназарова не укладываются в границы обычных анкетных строк. Взгляды и суждения его свободны и независимы, но строго выверены по шкале главных для него культурных и общечеловеческих ценностей, как и творчество, известное больше за пределами родины, нежели в Узбекистане.

Каков он – хореограф и танцор, удивляющий своим искусством полмира и горячо радеющий о сохранении традиций узбекского национального танца? Попытаемся понять это в откровенном разговоре, который у нас с Олимджоном Бекназаровым длится на протяжении более полутора лет.

Начался он с запроса в фейсбуке, приняв который поняла, что мой новый виртуальный друг — тот самый знаменитый автор и руководитель проекта современного балета «D 7», организованного Фондом культуры Silk Bek Королевства Нидерланды совместно с Высшей школой национального танца и хореографии при Министерстве по делам культуры и спорта Узбекистана. Не довелось побывать на неповторимом танцевальном представлении, показанном в 2011 году на сцене Академического русского драматического театра Узбекистана с участием молодых артистов балета ГАБТ, но слышала и читала восторженные отклики коллег и зрителей. Стараясь восполнить упущенное, посмотрела опубликованные на официальном сайте Олимджона ролики его постановок. Впечатление они произвели неизгладимое.

В августе 2014 во время очередного приезда Олимджона на родину мы встретились, и интервью продолжилось в реальном формате. Общение не завершилось с отъездом хореографа, готового откликнуться на любые вопросы о развитии танцевального искусства.
Признаться, одного интервью, чтобы рассказать о нашем земляке, мало, о нем книгу впору писать. Надеюсь, со временем он напишет ее сам – Всевышний наградил его многими талантами, в том числе и даром слова. А пока предлагаю вниманию читателей эту беседу.

— Олимджон, начнем с истоков – с родной земли, дома, пенатов.

— Родился я в знойном и продуваемом степными ветрами городке Бекабаде Ташкентской области. Отец был простым рабочим, а наша прекрасная, умная, добрая и очень интеллигентная по натуре мама вела домашнее хозяйство и воспитывала детей — нас у родителей было десятеро, я восьмой. В школе учился на «отлично», ходил в драмкружок и танцевальную студию. Летом школьники отдыхали в пионерских лагерях, а я, прихватив книжку, с раннего утра выгонял на выпас коров и баранов, которых мы держали дома, и, пока они щипали траву, буквально проглатывал страницу за страницей. Художественную литературу брал сразу в трех библиотеках, и как-то директор одной из них – мудрая старая еврейка, — подозвав меня, с улыбкой сказала: «Олимчик, печатать новые книги для тебя не будем, но дадим тебе разрешение пользоваться библиотекой металлургического завода». В традиционном школьном сочинении про лето я так и писал, что на каникулах пас скот и читал книги. Со временем у меня и не спрашивали о летнем отдыхе, так всем надоел мой ответ. О том, что занимаюсь в балетной студии, и преподает в нем балерина из Москвы, я, словно о первой любви, не рассказывал тогда никому.

— Значит, любовь к танцу у вас с детства?

— Конечно, все в нас из детства. Я, наверное, и родился, танцуя. Но самое яркое впечатление о танце получил лет в шесть. В семье отмечали день рождения старшей сестры. Собрались ее подруги — пели, танцевали, веселились, а мама, светясь радостью, все добавляла и добавляла на дастархан угощенья. Когда зазвучала старинная народная музыка, девушки затянули ее в свой круг. Я больше никогда не видел такого красивого исполнения узбекского танца. Смотрел на маму, как завороженный. В ее танце было все — радость и печаль, счастье и горе. Так что мама — мой вдохновитель и первый учитель. Она очень заботилась о детях, сама обшивала семью, и как-то я попросил маму сшить рубашку из отбеленных бязевых мешков — их откуда-то принесла сестра. Эскиз я сделал сам. Сейчас такую вещь назвали бы дизайнерской, и она могла прийтись по вкусу завзятым модникам. Я никогда не чувствовал себя обделенным, держался с достоинством в любой одежде. Главное, чтобы она была аккуратной, чистой и удобной.

— А другие наставники, которые привели вас в хореографию?

— Первой из них была, как я уже сказал, балерина. Она приехала в Бекабад с мужем-инженером, направленным на металлургический завод, и организовала при заводском Дворце культуры хореографическую студию. Я безумно любил туда ходить, хотя осваивать балетные па было непросто. Болело все, что может болеть: ноги, пальцы, тело и даже голова; и я, маленький человечек, познал настоящий труд танцора и понял, что красота и легкость движений требуют жертв. Несмотря на боль, все время чувствовал, что хочу танцевать.

Обычно, говоря о любви к танцам, имеют в виду дискотеки, вечеринки, свадьбы, но я хотел танцевать совсем другое, и ничего не мог с собой поделать. Это желание было как голод или жажда. В то время мало кто занимался детьми. Это сейчас чуть ли не каждый водит свое чадо по студиям и частным урокам, тратя огромные деньги на дополнительное образование. Мне пришлось всего добиваться самому – в профессии, изучении языков и мировой культуры. Я ведь учился в провинциальной узбекской школе, но благодаря чтению овладел русским языком, как своим родным. А потом к узбекскому и русскому добавились немецкий, английский, голландский, приветствия и обиходные фразы на языках многих народов и стран, в которых часто бываю.

— Ваш рассказ о детстве мог бы стать хорошей основой для сценария к кинофильму. Как же вы из затерянного в степях Бекабада стали жителем Роттердама?

— Всему причиной все та же любовь к танцу. Окончив школу, я поступил в Республиканский институт культуры в Ташкенте. В вузе не было военной кафедры, и после второго курса меня призвали в армию. Служил в Германии, получил звание сержанта и, демобилизовавшись, вернулся в Бекабад, где в дополнение к основной работе руководил танцевальной группой. Но все мысли были о большом искусстве. С благословения родителей продолжил учиться хореографии — уже не в Ташкенте, а в Ленинграде, в институте культуры и искусств (ныне Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств). Там же посчастливилось осваивать режиссуру под руководством гениального А. Сокурова.

Помню, многие стремились попасть к нему в группу начинающих режиссеров при киностудии «Ленфильм», мне же повезло найти в известном деятеле кино не только наставника, но и друга, которым он остается по сей день. Танцу учился у прославленных мастеров русского балета — народного артиста СССР Никиты Долгушина — постановщика оригинальных балетов (в его редакции до сих пор идет балет «Жизель» в питерском Михайловском театре), советской примы-балерины Аллы Шелест – внешне она напоминала мне Камару Камалову. С благодарностью вспоминаю Эдварда Смирнова – он походил на Николая II. Это был большой талант и для меня — единственный российский хореограф, близкий по философии танца.

В годы моего студенчества в Ленинград из Швейцарии приехал на гастроли один из крупнейших хореографов XX века — Морис Бежар со своей балетной труппой «Балет XX века». Его постановки поразили меня (наверное, все знают его знаменитое «Болеро» с Майей Плисецкой), и я начал изучать современный балет. Завершив учебу в вузе, выдержал, как е было трудно, вступительные испытания в Роттердамскую Академию танца, считающуюся лучшей в Европе. Денег на оплату первого года учебы не было, но увидев мое упорство и страсть к танцу, меня зачислили в число студентов.

— То есть, «заболев» балетом в Бекабаде, вы прошли танцевальные школы Ташкента, Ленинграда и Роттердама, прежде чем стать хореографом?

— Можно сказать и так. В первый год жизни в Голландии было сложно во всех отношениях. Со второго стал совмещать учебу с работой. Одержав победу в конкурсе, где участвовало более 300 танцовщиков мира, получил право танцевать в балете «Плавающие силуэты» в постановке известного японского балетмейстера Сузаку Такеши. Успешно выступал как танцовщик и в других проектах, но желание создавать свою хореографию не давало покоя. И оно сбылось. Я ставил самые разные танцевальные и современные хореографические композиции на темы танцев народов мира, показывая их в странах Европы, Азии, Африки, Америки.

Когда начал сочинять свою хореографию, обрел поддержку различных голладских фондов. Знаковыми стали фильм-балет «Нодирабегим», отмеченный призом на кинофестивале в Голландии как одна из лучших короткометражных работ, а также постановки «Фауст наших дней», «Восток-запад», «Сны о России», «Кочевники: Последнее пристанище», «Прозрение», «Закат», «ЛС4». Балет «Лучи Надежды», посвященный детям – жертвам террора, получил международное признание и балет пригласили в Израиль на международный фестиваль по современному танцу в города Кармиэль и Тель-Авив.

С интересом работал в Ташкенте над балетом, уже упомянутым в нашей беседе, то есть над «D 7», главную партию в котором танцевала заслуженная артистка Узбекистана Надира Хамраева. Это был мой подарок для узбекской молодежи к 20-летию независимости Узбекистана. Кто видел эту постановку, наверное, помнит объединенные общим чувством надежды семь танцевальных историй на музыку диско.

Были кино- и театральные проекты, в которых я выступал хореографом: фильмы «Открытие рая» голландского актера и режиссера Йеруна Крабе и «Дорога в небеса» нашей Камары Камаловой; спектакли «Мы тебя любим, Лана» голландского режиссера Сиен Стигтер и «Подражание Корану» Марка Вайля в «Ильхоме».

Более 20 лет живу в Роттердаме, много езжу по свету, но связи с Узбекистаном не теряю. Поставил три балета в Ташкенте, которые, к сожалению, по независящим от меня причинам не сохранились в репертуаре театров, где они были показаны.

— Кроме постановок, перечень которых впечатляет разнообразием и глубиной тем, вы даете мастер-классы, участвуете в жюри международных танцевальных конкурсов, помогаете молодым артистам и проявляете сердечную заботу о животных. Все отмечают в вас интеллект, волю, поразительную работоспособность, доброту, но вместе с тем требовательность к себе и артистам. Что позволяет быть неутомимым, успешным и щедро генерировать новые идеи?

— Наверное, постоянная работа над собой. И не только в хореографии. Это и чтение, музыка, живопись, к которой проявились способности, общественная деятельность. И, конечно, дружба с множеством творческих людей. Жизнь я понимаю как полную самоотдачу, в которой есть место и служению, и общению. Наверное, когда сполна отдаешься делу, рано или поздно получаешь признание. В 2012 году в Посольстве Российской Федерации в Гааге – столице Королевства Нидерланды — мне совместно с Фондом «Силк БеК» вручили медаль «За особый вклад в развитие и сбережение российской культуры за пределами Российской Федерации». Награда и признание обязывают.

В творчестве я не приемлю стандартных решений и подчиненности чуждым мне идеям. Возможно, благодаря таким позициям на международных конкурсах хореографов дважды получал Гран-при, 3 раза удостаивался 1-го места за хореографию и даже однажды заслужил очень ценный для меня приз зрительских симпатий.

Три года работал в секторе искусства ЮНЕСКО в качестве вице-президента, но общественная деятельность отвлекала от творчества, и я оставил этот пост. Не отказываюсь от приглашений в жюри международных танцевальных конкурсов и провожу мастер-классы в США и в других странах. В 2011 году провел мастер-класс в Узбекистане, в Высшей школе национального танца и хореографии, в 2014 — встречу там же, она была организована Людмилой Раджабовой, которая танцевала в свое время в легендарном «Бахоре». По приглашению сайта Культура.уз встретился с общественностью и журналистами Ташкента — рассказал о своем творчестве, ответил на вопросы, показал видеофрагменты своих работ как современных, так и традиционных, узбекских.

— Чем успел порадовать новый, 2015 год?

— Он начался с концерта в Центре искусств имени Дж.Кеннеди в Вашингтоне, где в январе прошел большой концерт «Танцы Центральной Азии», организованный Посольством Республики Узбекистан в США совместно с американской группой «Nomad Dancers», для которой я ставлю танцы. В 2013 году группа выступала в ташкентском концертном зале «Истиклол», так что в Узбекистане с нею знакомы. На концерт в Вашингтоне была приглашена очень требовательная публика — американские деятели культуры и искусства, политики, ученые, зарубежные дипломаты, обычные американцы. Мы показали традиционные танцы народов Центральной Азии и такие шедевры классического узбекского танца, как «Муножат», «Фаргона тановари», «Хоразм лазги», «Гузал», «Тилло узук», «Куйингдаман».

Концерт длился более часа, и в знаменитом зале, в котором, кстати, мы выступали впервые, свободных мест не было. Некоторые зрители стояли, но никто не ушел. Таких оваций этот зал, наверное, давно не слышал. Основатель «Nomad Dancers» Кристал Стивенс и художественный директор группы Адриан Вален отметили, что наш успех свидетельствует о растущем интересе в США к танцевальному искусству народов Центральной Азии, в особенности к узбекским танцам – они преобладают в репертуаре группы — и выразили надежду на расширение контактов с узбекскими деятелями культуры и новые поездки в Узбекистан. Казалось бы, что влечет девушек из «Nomad Dancers» к узбекским танцам? Как признается участница группы Паросту Годси, узбекские классические танцы привлекают ее позитивностью, уникальностью хореографии, смысловыми нюансами, колоритом национальных костюмов.

Еще из недавних событий – в феврале занимался постановкой хореографии для группы «Парваз» в Стокгольме, в начале марта провел мастер-класс в Центре национального танца в Париже, к Наврузу вновь еду в Париж, где проведу вторую часть мастер-класса, в том же центре. В конце марта – начале апреля проведу в Черногории репетицию двух своих постановок с участниками Международного конкурса сценического искусства, который состоится в июле 2015 в Лос-Анджелесе (США).

— О такой жизни мечтают многие. Вы добились, казалось бы, невозможного – успеха, мировой известности, занимаетесь любимой работой. О чем осталось мечтать Олимджону Бекназарову?

— О планах говорить не люблю, но о мечтах можно. Говорят же – «мечтать не вредно». Хотел бы поставить в Ташкенте балет «Биби Ханум». Сочинить красочный хореографический спектакль с узбекским колоритом и показать его за рубежами республики, чтобы зрители убедились, что Узбекистан имеет древнюю историю, и это очень современное государство с современным взглядом на мир, а не место, где верблюды ходят по пыльным улицам и люди живут в глинобитных мазанках.

Я много путешествую, на многих конкурсах танцевальных коллективов работаю в составе жюри в категории «приглашенный знаменитый хореограф,» и когда говорю, что родился в Узбекистане, многие недоумевают — где это? Зато всем известны карликовые государства — Монако, Люксембург, Сан-Марино…

А ведь мы не маленькая страна, нам есть чем гордиться и запомниться миру. Нужно это делать. Но не так, как некоторые артисты из Узбекистана. Как-то дали мне DVD с мероприятия в Париже, где выступали три узбекские танцовщицы. Я, не посмотрев заранее, поставил диск для коллег и друзей, которые пришли ко мне в гости. «Это профессионалы или раскрашенные цыганки с рынка? – спросили они у меня. — Почему у них такая мимика, у них что, нервный тик?» Что на это отвечать?

Я вырос на танцах Тамары Ханум, Мукаррамы Тургунбаевой и знаю, что узбекские танцы так не танцуют. Случаи дискредитации узбекского танца все учащаются. Пару лет назад я поехал в Индию для научной работы и там получил приглашение на концерт узбекских артистов из Хорезма. Готов был провалиться сквозь землю. Выдержал десять минут, и пока в зале было темно, убежал. Так что я мечтаю о сохранении истинных традиций и славы узбекского танца.

— Да, согласна с вами, узбекский танец — такое же достояние нашей культуры, как макомы и другие формы народного искусства. Вы связали с танцем жизнь и профессию. Не видите себя еще в каком-либо деле?

— Каждый человек ищет колею своей судьбы, прокладывает рельсы и пускает по ним состав своей жизни — для меня это танец. Порой приходится менять износившиеся рельсы. Кто-то загоняет свой поезд в депо и оставляет его там навсегда. Но мой поезд все еще в пути. Думаю, танец — это мое призвание, мое предназначение на земле. Я не умею заниматься чем-то иным. Бизнес? Для меня это нечто с другой планеты, хотя многие спрашивают, почему я не занимаюсь бизнесом. Я им отвечаю:»Я в этом тупой». Удивляются прямоте. У меня нет желания заниматься бизнесом. Мои желания связаны с тем, чтобы узбекский танец действительно стал достоянием узбекской культуры — как макомы, как прикладное искусство. Но, увы, он многое утратил. Танцовщицы на сцене порой работают как для пьяной публики – такую жеманность и мимику можно показывать на свадьбах или в пародии, но не в концертном выступлении!

Я привез в Узбекистан группу танцовщиц из Америки, они не эмигрантки из бывшего Союза. Это американки, которые любят узбекские танцы. Они танцевали «Лязги», и певший для них артист спросил меня после выступления: «Почему узбекские танцовшицы исполняют этот же танец так вульгарно?» Хорезмский танец, каким он был до 90-х годов, совсем исчез. Теперь его танцуют, как в ночных западных клубах, чтобы завлечь клиента. С горечью могу сказать, что современного танца в Узбекистане нет. Потому что нет школы, нет людей, которые знают эту технику. Есть, как я называю, «Лас-Вегас 1936 года».

— Да, горькие выводы… Как и где вы сами изучали традиции узбекского танца? Какие вершины танцевального искусства в прошлом цените, на какие коллективы и каких исполнителей ориентировались в своем творчестве?

— Я вырос на танцах ансамбля «Бахор», каким ансамбль был при Мукарамм Тургунбаевой, когда ему рукоплескал весь мир. Близок был «Шодлик», когда им руководил Кадыр Муминов (потом ансамбль переименовали в «Узбекистан»). В этом же ряду – «Лязги». Потом развивал свое, придерживаясь почерка этих мастеров. До сих пор помню «Муножат» в исполнении Мамуры Эргашевой, танцы покойной Гулчехры Фазилджановой и, конечно же, Кадыра-ака Муминова — он дал колоссальное развитие мужскому танцу и макомам. Кадыр-ака – мой устоз и наставник.

Я всегда ориентировался именно на такие коллективы и на таких исполнителей. Труды Мукаррам Тургунбаевой и Тамары Ханум неоценимы, и я очень жалею, что музей Тамары Ханум в плачевном состоянии, а музея основательницы «Бахора» и вовсе нет. Как же могло произойти, что у великой Мукаррамм Тургунбаевой нет музея? Ведь он был открыт, в него ходили люди. Где легендарные танцы, видеозаписи, фотографии, костюмы? Неужели все потеряно, уничтожено?

— Помню экспозицию музея Мукарамм Тургунбаевой неподалеку от тогда еще действовавшего концертного зала «Бахор». Музей закрылся после создания в 1997 году творческого объединения «Узбекракс». Без таких собраний быстрее утрачиваются корни искусства. Считаете ли вы себя хранителем танцевальных традиций? Или вам ближе современный танец?

— Больше других горюю, что утрачиваются традиции узбекского танца и критикую исполнителей. Некоторые танцовщицы ненавидят меня за это. Я, мол, не даю развивать танец. Так развивайте, кто вам мешает, только вульгарщину уберите.

С гордостью могу сказать, что действительно считаю себя хранителем танцевальных традиций Узбекистана. Но и современный танец — часть моей жизни. Надо просто уметь их совместить, не переходить недозволенные границы. Я вырос в традициях узбекского танца, впитал его с материнским молоком, а потом уже изучал современный танец как свободное творчество. Работаю и в том, и в другом стиле. Конечно, стараюсь во всех своих балетах использовать элементы узбекского танца или костюма. В балете «Колыбельная для Планеты», поставленном в Ташкенте для ГАБТ, все костюмы были из адраса, в реквизите — риштанские ляганы. В «Последнем Кочевье» и фильме-балете «Нодирабегим», поставленных в Голландии, использованы макомы, узбекский бекасам. Узбекский танец или его элементы – лейтмотив всех моих работ.

— Есть ли возможность сохранения исконных традиций узбекского танца? Или новые веяния и другая исполнительская манера одержат верх? Что в них считаете уместным и что неприемлемым?

— Думаю, сохранить танцевальные традиции возможно, если, конечно, государство поддержит. Ведь это непростая работа, она требует не только энтузиазма. Тем более, не самодеятельности, которая наблюдается с открытием частных танцевальных студий и школ – их выпускники иногда открывают свои группы и учат в них тому, что толком сами не умеют. Конечно, не надо забывать, что время привносит свои коррективы, но надо сохранять заложенное веками. Например, в ферганском танце много драматизма, выражения танцовщицей чувства смущения. Эти чувства мы начали терять и в жизни, и в танце. Теперь все скачут. Для многих танцовщиц нет разницы, где они танцуют: на сцене или на разгульной свадьбе. Манера исполнения хорезмского танца в наши дни ужасающа. Теперь у танцоров трясется все тело, как будто все они прибежали из психбольницы. А ведь уникальность хорезмского танца в выразительнейшем трепете рук – рук, а не сотрясении всего тела.

Конечно, в народном танце, как и в самой жизни, все должно развиваться. Это не классический балет, но развивать танец нужно, сохраняя и старое. Мы не можем снести Шахи-Зинда и построить на его месте супермаркет. Если декору этого шедевра время нанесло урон, реставраторы изучают и находят точно такую же по химическому составу и по цвету краску и восстанавливают первозданный облик здания. Так и танец нужно сохранять.

Я смотрю все праздничные концерты Узбекистана, концерты ведущих артистов Юлдуз Усмановой, Озодбека Назарбекова, Муножат Йулчиевой и других современных исполнителей. Мало что нравится из танцев, которые включены в их программы. В них нет души. Один и тот же танец в чуть измененном варианте кочует с одного шоу на другое. Постановщики забыли узбекские танцы. Но и современной хореографии в таких постановках нет, словно «хореографы» насмотрелись видео на ютубе и стащили оттуда все, что по силам. Смотришь танец и думаешь, что ты уже где-то такое видел, но танец выглядит как одежда с чужого плеча; постановка, движения, характер и идея песни – многое копируется. Иногда смотришь концерт местной звезды и думаешь: может, в зале сидят подростки, школьники? Ан нет, среди публики немало взрослых. И что им подают со сцены? Прокисший винегрет. Это для меня неприемлемо.

— И что тогда можно ожидать сегодня и завтра от узбекского танцевального искусства? Остался ли настоящий узбекский танец в Узбекистане?

— Положение катастрофическое. Лет через 20 — 30 никто и не вспомнит, как на самом деле танцевали «Муножат», «Тановар», «Дилхирож», «Катта уйин», «Лязги» и другие классические узбекские танцы. Несколько лет назад меня пригласили в знаменитую школу «Катхак Кендра» в Дели для консультаций по научной работе «Влияние узбекского танца на классический танец «Катхак». Там я увидел, как ревностно относятся в Индии к своей культуре, сберегают все, что было создано еще при Бабуре. Традиции этого танца сохраняются «от и до». Они все время обращаются к старым мастерам, таким, как Буржу Махараж — легендарный мастер танца «Катхак». Он до сих пор сам танцует, делает постановки, дает мастер-классы.

Слава Всевышнему, что Кадыр-ака Муминов с нами. Я желаю ему долгой-долгой жизни. Он еще как-то сохраняет настоящий узбекский танец, который у него и можно увидеть. А в остальных танцевальных группах — они сейчас растут как грибы после дождя — жалкая копия. У них практически все танцы поставлены под свадьбы. Да, жить по меркам нового века не легко. Всем хочется иметь машины, дома, Луи Виттоны, айпады, айфоны… Жизнь дорогая, вот и бегают танцовщицы по свадьбам. Я не против — зарабатывайте, но давайте уважать танец, который вас кормит. Не надо выносить на большую сцену ту манеру, которой пользуйтесь на свадьбах. Танец — это душа человека, а сцена — храм.

— Как быть? Есть ли свет в конце тоннеля?

— Надо бить в колокола, надо выходить в Министерство по делам культуры, писать Президенту. Приглашать хореографов, мастеров. Вот пример: в Санкт-Петербург главным хореографом Михайловского театра приглашен испанец Начо Дуато. С его приходом театр вышел на мировую арену.

Я себя никогда не предлагаю — обычно меня просят. Но, нарушив свои правила, я предложил театру Навои к открытию после реконструкции поставить балет «Тумарис», где хотел использовать национальный стиль в костюмах – хан-атлас, адрас, ювелирные изделия. Ответ был исчерпывающим: «Мы как-нибудь своими силами».

Понимаете, свет в конце тоннеля всегда есть, просто некоторые не хотят его видеть.

На этом мы завершаем нашу беседу с известным хореографом Олимджоном Бекназаровым.

Но у меня остались так и не прозвучавшие в ней вопросы.

Почему признанный во всем мире мастер, постановщик и, можно смело сказать, самый активный пропагандист узбекского танца за рубежом не имеет никаких званий и наград на родине? Ведь он выполняет миссию не только заслужившего славу узбекского хореографа, но и народного дипломата, который показывает миру узбекскую культуру и прививает людям самых разных национальностей любовь к узбекскому танцу, нашей стране, народу.

Почему наши вузы дают звания почетных докторов иностранным политикам и ученым, тогда как исследующий, сохраняющий и развивающий традиции узбекского танца единственный ведущий зарубежный хореограф-узбек не имеет подобного почетного титула, к примеру, в Высшей школе национального танца и хореографии в Узбекистане?

Почему не сохранены в Узбекистане три поставленных им практически за свой счет и безо всякого вознаграждения балета и не принимается предложение поставить новый балет?

Думаю, ответа нужно ждать от тех, кто может решать такие вопросы. Но право задавать их имеет и почитающая талант земляка публика.

Беседовала Тамара САНАЕВА.
Автор благодарит О. Бекназарова за фото,
любезно предоставленные им из личного архива.