Есть произведения, после прочтения которых начинаешь завидовать тем, кто еще не успел это прочитать, кому только предстоит получить ни с чем несравнимое удовольствие. К примеру, я всегда завидовал тем, кто впервые откроет “12 стульев” Ильфа и Петрова или рассказы О’ Генри.
Вот и книга, о которой я хочу рассказать, также относится к этому ряду. Это “Повесть о Ходже Насреддине” Леонида Соловьёва.
Но сначала об авторе, жизнь которого сама похожа на роман.
Леонид Васильевич Соловьёв родился очень далеко от мест, где происходит действие его главной книги. Родился он в 1906 году в ливанском городе Триполи, его отец служил там помощником инспектора северо-сирийских школ Императорского Православного Палестинского общества. В 1909 году все семейство Соловьёвых вместе с 3-летним Лёней возвращается в Россию, в Самарскую губернию. В 1921 году, пережив бурю социальных потрясений, Соловьёвы переселяются в Коканд.
Литературные способности Леонида проявились довольно рано, в семнадцать лет он становится спецкором газеты “Туркестанская правда” (впоследствии “Правда Востока”), где публикует свои первые литературные опыты.
Именно в этот период Леонид Соловьёв становится невольным автором одной из самых известных мистификаций в истории советской литературы. Вот что об этом рассказывает друг и соавтор Соловьёва Виктор Виткович в книге “Круги жизни”.
“Тяга к фольклору и народному языку у Лени проявилась очень рано. После уроков в Кокандском железнодорожном училище он любил побродить по знаменитому в те времена крытому базару Коканда — одному из самых больших базаров Средней Азии. И особенное удовольствие ему доставляли базарные певцы и рассказчики.
«Высокочтимый тигр, я говорю истинную правду!» Услышу фразу вроде этой и заливаюсь смехом…
Еще учеником он начал приспосабливать узбекский фольклор к русскому языку и очень этим забавлялся. В зрелом возрасте эти детские забавы воплотились в «Повести о Ходже Насреддине»: она написана словно бы от лица узбекского рассказчика, владеющего всем арсеналом народных поэтических оборотов и юмора. Кроме этой работы, получившей признание во всем мире, был в его жизни еще эпизод, связанный с фольклором.
Смерть Ленина потрясла всех.
Даже я хорошо это помню, хотя был моложе Лени: в день похорон Ленина вместе со всей школой ходил на ташкентскую Красную площадь, а на следующее утро мы с нашим учителем рисования начали лепить во дворе школы первый в Средней Азии памятник Владимиру Ильичу. Лене Соловьеву тогда было семнадцать, и он отозвался на смерть Ленина стихами. Он чувствовал: безыскусная народная речь сильней способна передать скорбь. В те дни все народные акыны, ашики и гафизы Средней Азии сложили песни на смерть Ленина, и одним из этих акынов был семнадцатилетний Соловьев:
Ленин дал гафизам право петь о чем угодно —
И они все сразу запели о нем.
Целиком не помню ни одного стихотворения, лишь строки:
Мы не знаем, откуда пришел Ленин,
Мы не знаем, куда ушел Ленин.
В 17-м году мы испугались его слов,
В 18-м — шли против него,
В 22-м — наши сердца бились любовью к нему,
В 24-м мы лили слезы о нем.
Знали мы его семь лет.
Исписал такими стихами объемистую тетрадь, потом всюду возил с собой и наконец привез в Москву, куда приехал учиться на сценарный факультет Института кинематографии. Здесь знакомые молодые литераторы прочли и восхитились.
— Смерть Ленина вас потрясла. Видно по стихам. Это настоящее!
— Допустим. Но кто поверит в издательстве, что их написал я? Они явно фольклорны!
— Ну, издайте как фольклор. Не все ли равно…
И тогда (бесшабашность юности!) в конце каждого стихотворения Леня сделал сноску «записано там-то»: назвал несколько кишлаков в районе Коканда и Ходжента, где довелось быть, а под двумя-тремя стихотворениями — для правдоподобия — указал выдуманные фамилии каких-то стариков и отнес книгу в издательство «Московский рабочий». Вышла она в 1929 году. Книгу встретили хорошо, хвалили талантливого молодого фольклориста. Но событие это послужило причиной трагикомической истории.
В Ташкенте научные сотрудники только что созданного Института языка и литературы были обескуражены: столько песен о Ленине, а они их в оригинале видеть не видывали. И летом 1933 года была отправлена на место фольклорная экспедиция — записать эти песни на узбекском и таджикском языках. Сначала об этом узнал я: от Миши Лоскутова. (Это был талантливый писатель, выпустивший две книги о Средней Азии: «Тринадцатый караван» и «Рассказы о дорогах». Лоскутов только что вернулся из Каракумского пробега, где испытывались первые автомобили советских марок, и мимоходом сообщил мне эту новость.)
Решил обрадовать Леню. Услыхав про это, Леня аж подскочил, несколько раз переспрашивал, что за человек Лоскутов, можно ли верить ему, и вдруг начал хохотать. И так же внезапно умолк, помрачнел и в конце концов мне все рассказал.
По его просьбе я написал Тане Емельяновой (вместе когда-то учились в школе, а в то время она организовала в Ташкенте «Театр чтеца»), просил разузнать, чем кончилась экспедиция. И потянулись для Лени недели ожиданий, тревог. Как он себя проклинал! Японцы говорят: за три года и новорожденный трехлетним становится. А тут прошло четыре года со дня выхода книги, а то и пять. И вдруг…
Леня то предавался мрачным видениям, что подделка обнаружится, он будет опозорен, и придется покинуть Москву. «Боюсь, Витя, как бы мне не пришлось бить в барабан отъезда!» То закрывал тревогу смешными рассказами:
— Ехал путник. Вдруг из-за забора голова в чалме: «Брат! Ты, наверное, устал — будь гостем!» — «А куда мне привязать лошадь?» — «Привяжи к моему длинному языку», — ответил смущенный хозяин. Так и мне — останется лишь отшучиваться.
Всякая ложь начинает гнить. Кто это сказал? Когда? Кому? По какому поводу? Именно в те дни мы со стереоскопической ясностью поняли: так оно и есть. И, пожалуй, как раз тогда впервые родился у Лени повышенный интерес к нравственным вопросам, который не оставлял его всю жизнь.
Ответ от Тани Емельяновой пришел через месяц. Она писала, что экспедиция задержалась, лишь теперь возвратилась и что, по наведенным справкам, съездила успешно: все песни, за исключением одной, найдены и записаны. Мы с Леней смотрели друг на друга, выпучив глаза. Потом Леня начал хохотать, задыхаясь от смеха и заливаясь слезами. Я поглядел-поглядел на него, все понял и тоже начал смеяться.
Фольклорная экспедиция — это ясно! — не захотела возвращаться ни с чем: время затрачено, командировочные съедены… И они попросту перевели песни с русского языка на узбекский и таджикский, а одну песню «не нашли» — для правдоподобия”.
Глубокое погружение в среднеазиатский фольклор, превосходное знание узбекского языка, незаурядный литературный талант и явились той волшебной смесью, что позволила Соловьёву создать это чудесное произведение о самом известном народном персонаже Востока.
Первая часть дилогии — “Возмутитель спокойствия” была опубликована в 1939 году.
Одной из главных причин, побудивших молодого писателя к написанию этой повести, по его собственному признанию, было то, что ему хотелось из огромного количества услышанных им анекдотов и устных рассказов создать цельный и полнокровный образ народного героя. Но сначала, конечно, нужно было найти такого героя, который бы олицетворял сам дух Востока. И когда этот герой был найден, Соловьев написал: «Какая широта открылась передо мной… все, что я любил в ней (Средней Азии), вливалось в мою тему: и быт, и фольклор, и природа».
Найдя замечательную интонацию, поместив действие повести в сказочную Бухару, соединив искрометный юмор и мудрость восточных притч, Соловьёв пронизал повествование тонкой иронией.
Свою повесть Соловьёв посвятил погибшему другу – Мумину Адылову.
“Памяти моего незабвенного друга Мумина Адылова, погибшего 18 апреля 1930 года в горном кишлаке Hамай от подлой вражеской пули посвящаю, благоговея перед его чистой памятью, эту книгу. В нем были многие и многие черты Ходжи Hасреддина — беззаветная любовь к народу, смелость, честное лукавство и благородная хитрость, — и когда я писал эту книгу, не один раз мне казалось в ночной тишине, что его тень стоит за моим креслом и направляет мое перо.
Он похоронен в Канибадаме. Я посетил недавно его могилу; дети играли вокруг холма, поросшего весенней травой и цветами, а он спал вечным сном и не ответил на призывы моего сердца…”
Так написано в посвящении.
Громадный материал, собранный Соловьёвым, – анекдоты, сказки, легенды не смогли вместиться в первую книгу, и писатель сразу начал готовиться к продолжению. Но этому замыслу помешала сначала война (в годы Великой отечественной Соловьёв служил военным корреспондентом газеты “Красный флот” на Чёрном море), а затем арест, по нелепому обвинению — «замысел террористического акта против главы государства».
Писателя осудили и отправили в Дубравлаг в Мордовии. Сначала хотели отправить еще дальше, на Колыму, но он написал начальнику лагеря письмо с обещанием, что если его оставят здесь, он напишет вторую книгу о Ходже Насреддине. Очевидно, начальник лагеря был поклонником повести о Насреддине и Соловьёв остался в Мордовии. В лагере он работал ночным сторожем в деревообрабатывающем цехе, поэтому времени заняться литературным трудом у него было в избытке. Правда, трудно было с бумагой, но выручали родные — родители и ссстры, посылавшие ее Соловьёву.
Если первая часть — “Возмутитель спокойствия” стала основой киносценария, по которому Яковом Протазановым был поставлен в 1943 году фильм “Насреддин в Бухаре” с блистательным Львом Свердлиным в главной роли, то со второй частью получилось ровно наоборот. Повесть «Очарованный принц» была написана на основе киносценария Соловьёва и Витковича “Похождения Насреддина” — фильм по этому сценарию был снят в 1946 году режиссером Наби Ганиевым — написана в не совсем комфортных условиях, но это никак не сказалось на ее литературных достоинствах.
В июне 1954 года Соловьёв был реабилитирован и вышел на свободу, оставив за спиной восемь лагерных лет.
А “Повесть о Ходже Насреддине” в двух книгах впервые вышла в 1956 году, переиздавалась с тех пор многократно и была переведена на десятки языков.
Книгу с удовольствием читают и перечитывают как дети, поскольку это сказка, так и взрослые, поскольку в ней намек.
И это не просто увлекательное чтение. Это произведение с захватывающим сюжетом, написанное ярким, сочным языком, кладезь афоризмов и мудрых мыслей.
Ходжа Hасреддин расплатился, хотел уходить, но сборщик заметил, что в его поясе осталось еще несколько монет.
– Подожди, – остановил он Ходжу Hасреддина. – А кто же будет платить пошлину за твоего ишака? Если ты едешь в гости к родственникам, значит, и твой ишак едет в гости к родственникам.
– Ты прав, о мудрый начальник, – смиренно ответил Ходжа Hасреддин, снова развязывая пояс. – У моего ишака в Бухаре действительно великое множество родственников, иначе наш эмир с такими порядками давным-давно полетел бы с трона, а ты, о почтенный, за свою жадность попал бы на кол!
— Пропусти, добрый человек, — кротко сказал Ходжа Насреддин. — На таких узких дорогах нужно ездить вдоль, а не поперек.
– Hу, значит, ты заранее можешь проститься со своей головой! – воскликнул чайханщик. – Да где же это видано, чтобы ишаки учились богословию и наизусть читали коран!
– Таких ишаков немало и сейчас в Бухаре, – ответил Ходжа Hасреддин. – Скажу еще, что получить пять тысяч таньга золотом и хорошего ишака в хозяйство – это человеку не каждый день удается. А голову мою не оплакивай, потому что за двадцать лет кто-нибудь из нас уж обязательно умрет – или я, или эмир, или этот ишак. А тогда, поди разбирайся, кто из нас троих лучше знал богословие!
— Ты вылечил девушку? — Старик задохнулся. — Но что ты понимаешь в болезнях, ты, невежда, плут и голодранец! — Я ничего не понимаю в болезнях, зато понимаю в девушках, — ответил Ходжа Насреддин.
— Кости, лошади, базар, а для меня… для меня нет места в твоем жестоком сердце! — закончила она с горькой обидой, — может быть, даже и не притворной, ибо женщины умеют убеждать в искренности своей лжи не только мужчин, но и самих себя, что придает их коварствам особую силу.
Помните строки Пушкина?
Как мысли черные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти «Женитьбу Фигаро».
Для меня таким лекарством от черных мыслей является “Повесть о Ходже Насреддине” — повесть, которая заставляет плакать и смеяться. И, боже мой, как я завидую тем, кто впервые откроет эту волшебную книгу!..
Владимир ФЕТИСОВ.
Предупреждение, сделанное израильской спецслужбой, вызывает сильнейшую тревогу, пишет Франко Грилли в статье, напечатанной в газете Il Giornale.
Не задумывались ли вы, уважаемый читатель, над тем, почему из сотен величайших людей планеты за все время цивилизации — деятелей науки и культуры, политиков и полководцев — поистине всенародной любовью и признательностью пользуются далеко не все? «Это зависит от степени их гениальности, от масштабов и эффективности содеянного ими», скажете вы и, наверное, будете правы. Но есть еще одно, обязательное, на мой взгляд, условие — глубина и чистота нравственности, которую они исповедовали и проповедовали в своей жизни и деятельности. 
Если рассматривать древнюю и славную историю узбекского народа как неисчерпаемый многовековой дастан, то героический эпос «Алпомыш» можно назвать главным украшением этого дастана. Вот уже более тысячи лет этот уникальный памятник устного творчества наших предков, состоящий из 14 тысяч строк, сохраняет свою привлекательность и завораживающую силу, служа источником гордости и вдохновения для новых и новых поколений.
Всё дорожает с каждым днём и часом —
В это воскресенье террористы атаковали башенные опоры линий электропередачи в округе Насирабад на юго-востоке провинции Белуджистан в Пакистане, в результате чего без электричества остались 80% населения страны.
Нет, не подумайте, что я каким-то образом примазываюсь к Анне Андреевне. Просто на ум пришло — удивительная точность высказывания. Когда б только знать, из каких пустяков, глупых мыслей, проскользнувших мимолетом, получается что-то вроде короткого рассказа…
