Какое имя носит сегодня площадь Хамида Алимджана? Что и при своём рождении?
Прежде было понятно: вот памятник, вот площадь и одноимённая станция метро.
Что ныне? Пятачок у метро имени Хамида Алимджана — это всего лишь небольшая площадка с фонтанами, напоминающими видавший виды бассейн с кафельной плиткой в клеточку. Он окаймлён пёстрой тротуарной плиткой и скромными газонами. По периметру — скамейки.
Именовать площадью сей уголок — язык не поворачивается. Значимость и архитектурную завершённость этому скромному пространству у четырёх домов-близнецов на перекрёстке бывших Пушкинской и Асакинской, придавал памятник узбекскому поэту. Пожалуй, самый удачный из монументов отечественным литераторам. Сейчас из достопримечательностей здесь лишь розовые, голубые и оранжевые канализационные люки с несмываемой пылью в металлических узорах.
Близится вечер. Сижу на бывшей (для меня – бывшей!) площади Хамида Алимджана за столиком у небольшой стекляшки с амбициозным названием Coffe King. Кофе заказать не решилась — чем круче название скромного заведения, тем больше вероятность нарваться на эрзац. Попросила принести чаю. Подали чёрный: элитного сорта, заварен на совесть, да и кофейное макарони, заказанное к нему, свежее и вкусное.
Кафе открыл, как оказалось, молодой человек, в недалёком прошлом журналист. За свою недолгую жизнь успел и коммерцией заняться, и вуз закончить, и в газете поработать. Редакцию перевели в область, ездить далеко, а молодую жену с ребёнком кормить надо – вскоре второй появится. И парень, продав авто, приобретённое с помощью родителей, открыл кафе. В профессию думает когда-нибудь вернуться. Пока чувствует себя на месте, старается развить новое для себя дело. В скором будущем обещает кроме кофе и пирожных предоставить посетителям фастфуд. Ну и самсу, пожалуй. В свой черёд я предложила пополнить меню свежими фруктами — в дополнение к отличному яблочному фрешу, который успела оценить. В Ташкенте живём – какой стол без фруктов? В этом мы сошлись с девушкой, покидавшей стекляшку в сопровождении кавалера.
— Я бы от яблок и хурмы сегодня не отказалась, — улыбнулась она в ответ на мой вопрос, быть или не быть плодам земли в кафе. – А летом, когда жарко, хорошо бы еще дыни и арбузы предлагать.
К закату в колледжах закончились занятия, и к кафе, сидя у которого я неторопливо попивала крепкий чай, потянулась стайками молодёжь. Девочки, известные сластёны, выпорхнули из стекляшки с шоколадными маффинами в руках, лакомясь ими на ходу, подставив лодочкой ладонь, чтобы не уронить ни крошки. Юноши, достав телефоны, заняли скамейки, шумно обсуждая нечто своё и наперегонки селфясь.
Две девчушки, которых углядела у скамьи поодаль, забрались на газон в поисках только им ведомых цветочков-листочков. Золотая пора — детство, когда запреты малоизвестны или легко преодолимы Да и где городским детишкам потрогать ладошками травинки, где поваляться, как не на газоне? Говорят, в Ташкенте это удовольствие с некоторых пор не возбраняется, хотя в Экопарке, к примеру, таблички настоятельно просят не ступать на газон, не мять нежную зелень.
Зашло солнце. Над зданием бывшего корпуса ТашПИ на Ульяновской (тоже бывшей?) встала луна. У здания зелёная крыша, а когда-то она была выкрашена коричневой краской, и я, молодой преподаватель русского языка, проводила под этой крышей практические занятия по русскому языку со студентами строительного факультета. Город к вечеру затих, и засветились фонари. Плещущий голос фонтанов стал слышнее в укрывающих Ташкент сумерках.
Вдруг засверкали всеми цветами радуги дома-близнецы, затмив своим сиянием полную луну, не способную соперничать с рукотворным светом. Лишь в тёмных, кое-где сохранившихся переулках и тупиках, изливала она свои серебристые лучи, вздыхая о сверкающих где-то там, над нею, алмазных россыпях звёзд и бархатной тьме на остывающей к осени земле. Далеко от освещённой площади, за чертой города, где нет ярких огней, она – царица ночи и единственное светлое пятно в подлунном мире.
В этот час вышли на прогулку жители близлежащих домов — тех самых высотных близнецов и спрятавшихся за ними реликтовых частных на старых ташкентских улочках. Вот молодая мама катит коляску с младенцем; неопытный отец качает на руках малыша, вышагивая по тротуару рядом с шумной и загазованной магистралью. Катаются на роликах две девочки. Святое семейство катит на велосипедах: папа с сынишкой по пешеходной зоне, а мама на размеченной узкой дорожке для велосипедистов, рискуя задеть бедром невысокое чугунное ограждение. Храбрая — защищает сына от желания проехать по узкой выделенной полоске.
Остальные, встреченные этим вечером велосипедисты (их немного, хватило бы пальцев на одной руке для подсчёта) не рисковали своей жизнью — ехали там же, где шли люди. Стоило ли огород городить на тротуарах, размечая для двухколёсного транспорта дорожки шириной не более 70 сантиметров? Кто же, кроме асов, отважится ехать по ним? Разве только мамы, не уступив своим чадам опасной тропы, да лихие подростки-эктремалы…
Помнится, когда расширяли пешеходную часть от площади (пятачка) Хамида Алимджана до Дархана, грозились поставить вдоль тротуара деревянные скамейки. Случайно очутившись в этих местах в июне, в разгар реконструкции, спрашивала кого-то из руководителей работ: будет ли где присесть. Обещали. Скамейки вдоль тротуаров поставили: одну перед площадью, а вторую — в конце БИЙ, как называют Буюк Ипак Йули. Следовательно, скамеек вдоль тротуаров, как убедилась сегодня, всего-навсего две, и стоят они друг от друга на расстоянии двух прогонов метро. Любители пеших прогулок, жаждущие передышки, конечно, могут посидеть и на металлических скамьях автобусных остановок. Ну что ж, если в жару они раскалённые, а в холод ледяные! Главное — имеются в наличии на каждые 500 метров. Не сломаешь и не унесёшь: накрепко приварены к остановке. Да и зачем на тротуарах скамейки? Разве сложно пройти полкилометра от одного остановочного привала до следующего? А там сиди, сколько влезет, если местечко найдётся или кто уступит, да считай (не ворон, конечно!), а дышащие выхлопными газами автобусы и авто.
Время идёт быстро. После восьми вечера прохожих становится всё меньше. Автобусные остановки пустеют — большая часть транспорта к 21 часу в автопарках. Так по всему городу. В октябре, к тому же, часть водителей вместе с малогабаритными машинами отправили на обслуживание хлопкоробов. Скоро обещают вернуть. Так что для прогулок переулки лучше выбирать поближе к дому.
Но сегодня я прогуливаюсь по бывшей Пушкинской. В студенчестве жила в этом районе и помню здесь каждую пядь. Смотрю на подсвеченные здания, украшенные красными огнями опоры дорожных фонарей. Мягко светятся над моей головой вызолоченные холодными октябрьскими ночами кроны чутких к перепадам температуры деревьев. Их, золотых, пока мало среди зелёных собратьев. Сверху смотрит мне в глаза луна.
Город отправляется на покой. Лишь редкие припозднившиеся горожане поднимаются, словно из-под земли, из метро Хамида Алимджана на пятачок, бывший некогда продуманным известными архитекторами прибежищем не менее известного памятника народному поэту. Люди спешат мимо фонтанов к светящимся неоновыми красками домам.
Вечер кончился. Впереди ночь, а завтра… Завтра наступит уже сегодня. И снова встанет над городом солнце или осенят его тучи. И как знать, может быть, когда-нибудь потомки догадаются поставить на этом месте памятник другому народному поэту – ташкентцу Александру Файнбергу. Вчера положила на его холмик цветы. Хотелось бы сюда, на эту площадь, которую он многие годы видел с балкона своего дома. Положить к установленному ему памятнику в городе, который он воспел, которому был верен в каждой строчке.
Неужто жить иначе не сумею?
За что дано такое сердце мне?
Зачем в нем отзвук во сто крат сильнее,
чем звук, его коснувшийся извне?
Ужели не придет он, миг желанный,
блаженный миг спасения, когда,
душе даруя отдых долгожданный,
взойдет моя спокойная звезда?
Ужель и вправду это недоступно
и некому огонь отдать за лед,
за миг, который кровь мою остудит
и сердце ненавистное уймет?
Тамара Санаева
Фото автора
