Как понимать Пушкина?

Не устарел ли Пушкин? Статья Григория Айрапетянца «Евгений Онегин – романтический герой?» еще одно свидетельство того, насколько великий поэт современен и неисчерпаем. Казалось бы, огромное количество книг, диссертаций, сценариев, статей, написанных на эту тему на многих языках, не оставляет места для новых изысканий. Тем не менее примечательно, что Г. Айрапетянц изъявил желание внести свою, как он «скромно» пишет, «лепту в пушкиниану путем развенчания образа главного героя – Онегина». Он написал резонансную статью с выводом: «какую сторону человеческой натуры не возьмешь везде Онегин несостоятелен, ничтожен».

Такой вердикт вызывает прежде всего вопросы логического характера. Первое недоумение — как Онегин, если он «абсолютно негативный», мог стать героем целого романа, неслучайно названного его именем? Ясно, что одними отрицательными чертами и уничижительными ярлыками невозможно удерживать внимание читателя. После первых же страниц с такими характеристиками закрывается любая книга, ибо станет понятно, что написано дальше. Даже в книжонках легкого жанра криминальные герои одариваются некоторыми достоинствами…

На первый взгляд вроде сам Пушкин дает повод для обсуждаемого вердикта. Он суров в оценке Онегина и не отождествляет себя с ним. В то же время нельзя не заметить, что поэт искренне называет его «моим Евгением»: он же «добрый мой приятель», переживает за него — «был ли он счастлив». Пушкин замечает у своего героя не только «неподражательную странность и резкий, охлажденный ум», но «чувство чести», «души прямое благородство». Онегину присуща способность к самоанализу и критическому отношению к самому себе: он явно «недоволен сам собой. На тайный суд себя призвав, он обвинял себя во многом…». Автор просит заметить и поддержать: «Вы согласитесь, мой читатель, что очень мило поступил с печальной Таней наш приятель». Кажется, и многие другие положительные эпитеты вроде бы не свидетельствуют, что Онегин однозначно отрицателен для Пушкина. В самой манере, на первый взгляд, легкого и вольного повествования чувствуется, насколько роман тщательно обдуман как результат не одного года раздумий, размышлений, напряженной работы поэта.

Обратим внимание на важную деталь — Онегина считает «несостоятельным, ничтожным», не слабо разбирающийся в литературных тонкостях читатель, а высококвалифицированный специалист – филолог, глубокий знаток русской литературы. Зная Г. Айрапетянца, как человека исключительной честности и порядочности, абсолютно лишенного даже малейших проявлений лукавства, всегда исходящего из открытого невосприятия нравственных пороков, верности принципу «в человеке все должно быть прекрасно», логично, понятно, честно, прозрачно, я не удивился его педагогически «суровой» оценке Онегина. В своем мнении он искренен и тверд: «никто не сможет меня переубедить» и просит «не расстраиваться» из-за того, что конкретно он видит в Онегине неположительного героя.

Следует заметить, что проблема здесь, скорее всего, не в литературном герое, а в более сложном психологическом явлении, а именно в особенностях идентификации художественных образов в соответствии с внутренним миром читателя, исходя из его критериев в оценке других людей, в принятии или отвержении конкретных человеческих качеств, в том числе негативных. Типичная картина: фильмы криминалистического характера, заполонившие каналы российского телевидения, вызывает у одних зрителей, особенно молодых, восхищения действиями явно отрицательных героев («мощным ударом выбил нос, глаз, сломал ему ногу, свалил насмерть, одной пулей убил троих), а у других эти же эпизоды – жалость, сострадание. Вердикт Г. Айрапетянца – это, скорее всего, его не желание видеть рядом с собой таких типов личности, как Онегин. В этом и ценность его статьи — она заставляет еще раз задуматься о том, какой же он — положительный герой в литературе и в жизни, в том числе в современных реалиях.

Естественно, ожидаемый горячий спор по этому поводу начался с категорического несогласия с Г. Айрапетянцем крупного эксперта по теории культуры Ало Ходжаева, тонкого ценителя поэзии – поэта по рождению, состоянию души и призванию. С присущей ему страстностью известный мастер пера раскрывает новые грани творения Пушкина, подвергая его роман тонкому психолого-лингвистическому анализу. Утверждая свое понимание истины, художественной правды А. Ходжаев преодолел психологически давящее чувство давней личной дружбы с автором статьи. И это похвально: «Григорий Иванович – друг, но истина дороже!». Нужна была именно такая статья Г. Айрапетянца, чтобы А. Ходжаев буквально «внутренне взорвался», «надумавшись выплеснуть свое негодование в моментальных комментариях» и справедливо призывая прилежнее вчитываться в каждую строку уникального произведения.

Интеллектуальный спор двух умнейших наших современников показывает, насколько величественен художественный гений Пушкина, который уже веками дарит новым поколениям, каждому читателю именно «его Онегина», соотносительно его пониманию: что хорошо, а что – не достойно. Красиво написала в своих комментариях Тамара, выражая мнения миллионов поклонников своего поэтического кумира: «героев Пушкина, как ни суди их за грехи, я по-прежнему, как в юности, люблю, со всеми их страстями и ошибками, потерями и обретениями». Рассуждения о героях Пушкина, особенно, как в данном случае — продуманные и выстраданные, пусть и диаметрально противоположные, настолько полезны, что будь моя воля, рекомендовал бы эти статьи в их совокупности для чтения школьниками, впервые изучающими творчество Пушкина. Надо помочь молодым людям глубже осмысливать и утверждаться в своем понимании классических образов, сопоставляя их с многообразием других мнений.

На самом деле здесь мы видим принципиальный спор не только о недопустимости «упрощенчества» в оценке произведений литературы и искусства, но и о необходимости нравственных и эстетических критериев, о том, что считать благонравным в человеке, а что – аморальным. То есть о тех исходных позициях и категориях, которые остаются главными инструментами в оценке всего художественного наследия.

Бессмертное творение Пушкина, начиная буквально со своего появления, вызывает широкую палитру чувств и оценок по отношению к его героям. Один из лучших пушкиноведов Юрий Лотман замечал, что «понимание такого произведения, как «Евгений Онегин» — задача, требующая труда, любви и культуры». Сам Пушкин был удивлен, когда его коллеги по перу не смогли сразу оценить уникальную архитектонику «Онегина», не повторенную, кстати, до сих пор. Узнав о недовольстве Николая Гоголя: «поэма вышла собранье разрозненных ощущений, нежных элегий, колких эпиграмм, картинных идиллий…», Пушкин был крайне раздосадован тем, что он не уловил главное — это же «не поэма, а роман в стихах – дьявольская разница!».

Известны примеры, раскрывающие психологически сложный процесс интерпретации и идентификации художественных образов. Длительными были творческие терзания Петра Ильича Чайковского по восприятию «Евгения Онегина», который в итоге написал одноименную оперу, ставшей легендой мировой музыки. По воспоминаниям современников, великий композитор был просто измучен поиском того необходимого ему нравственного облика музыкальных героев своей оперы, что соответствовало бы именно его моральным и эстетическим принципам в жизни и искусстве. Вслед за Пушкиным, так сильно любившим «Татьяну милую мою», Чайковский еще смолоду был влюблен в этот образ, ставший для него идеалом русской женщины, всегда говорил о ней с благоговением.

Хореограф мирового уровня Джон Крэнко долго мечтал о переложении пушкинского романа на язык балета. Над этим он неустанно работал 8 лет — столько, сколько Пушкин писал свой роман. Премьера балета Крэнко в 1965 году стала открытием в балетном искусстве. С тех пор его включают в свой репертуар ведущие балетные труппы мира, считая постановку «Онегина» абсолютным шедевром. Крэнко, как и Чайковский, вдохновлялся одним и тем же источником, но каждый из них черпал свое и по-своему. Если композитора поразила музыкальность поэзии Пушкина, то хореографа – театральность сюжета. Крэнко, объясняя замысел своего балета, подчеркивал важность для него самой трактовки образа Онегина: «он молод, богат, хорош собой – и ничего не добился в жизни. Онегин – это драма непризнания. Трагедия одиночества в толпе. Это страшно и очень современно». Если Пушкин всегда был «рад заметить разность» между собой и Онегиным, то внутренний мир Крэнко, видимо, глубоко соотносился со многими чертами характера его любимого образа. Незадолго перед внезапной кончиной в 1973 году от инфаркта прямо в самолете, на глазах боготворивших его артистов, в расцвете творческих сил – в возрасте 45 лет, он признавался близким друзьям, что в жизни стал все больше чувствовать себя Онегиным.

Другая знаменитость в мире балета Джон Ноймайер с репутацией гения, опытом более 100 театральных постановок, сделал по мотивам «Онегина» абсолютно авторский проект. Из проблематики романа в стихах он вынул только то, что ему показалось важным сегодня: о странностях любви, соотношении предопределенности и воли человека, что «на свете счастья нет, но есть покой и воля».

Спор о том, как оценивать и воспринимать художественных героев с позиций современных нравственных ценностей не утихает, если не сказать, что временами разгорается с новой силой. Театральная история 2006 года запомнилась и тем, что постановка «Онегина» режиссером Дмитрием Черняковым в Большом театре в новой интерпретации вызвала крайне гневную реакцию Галины Вишневской: «Новый «Онегин» заставил меня плакать от унижения при виде творившегося на сцене бесстыдства… До конца своих дней я не избавлюсь от стыда за свое присутствие при публичном осквернении наших национальных святынь”. Великая сопрано, из-за категорического не восприятия иного показа своих любимых героев, в воплощении которых на главной сцене страны она принимала личное участие, начиная еще с начало 50-х годов прошлого столетия, даже поклялась больше никогда не ступать ногой в родной театр. Ее возмущение было настолько велико, что она отменила тогда праздничный вечер в честь своего 80-летия, который буквально должен был состояться в Большом театре, и перенесла его в Концертный зал им. Чайковского. Правда, еще до появления нового “Онегина” в Большом театре примадонна считала такой подход «хулиганством»: «Ни у кого нет права обворовывать гения. Это переходит все границы. Они увечат и разрушают композиции, выдумывают абсолютно фальшивые ситуации, которых нет в оригинальных произведениях”. Тем временем, 36-летний Дмитрий Черняков, уже прославившийся к тому времени постановкой “Тристана и Изольды” Вагнера и “Аиды” Верди продолжал оставаться уверенным в своем праве на творческую интерпретацию пушкинских образов. Сказав в свою защиту, что «еще в 12-летнем возрасте был ошеломлен первым знакомством с “Онегиным», он, как бы давал знать, насколько долго он раздумывал о пушкинских героях.

Британский режиссер Марта Файнз в 1999 году в одноименном фильме впервые перевел «Онегина» на язык экрана, и, естественно, также продемонстрировал свой подход к раскрытию внутреннего мира главного героя, имеющего в его картине черты сходства с известными персонажами западноевропейских романов, и тем самым подчеркивая общеевропейский характер пушкинского творения.

Шедевры мировой классики раскрывают сложнейшую и противоречивую, к сожалению, в большинстве своих проявлений — греховную природу человеческой сущности. В лице многоликого Онегина создан реальный тип личности, получивший название «лишнего человека». Несмотря на самое разное понимание пушкинского героя, «лишние люди» продолжают жить во все времена, отражая в себе пороки самого общества. Дискуссия о пушкинских образах заставляет задумываться о том, что же остается тем неизменным стержнем, очищающим личность от всего недостойного для человека, созданного самим божеством с наилучшими намерениями. Думаю, что это разговор для всего постсоветского пространства, где отвергнуты и потеряны одни моральные ценности, но не найдены новые нравственные ориентиры.

Саидмухтар САИДКАСИМОВ, профессор