Для детей, внуков тех, кто благодаря своему мужеству и отваге в «сороковые-роковые» подарил нам мир нельзя забывать, насколько важно сохранять его в современном обществе, ведь война – всегда чье-то большое горе.
Тамара Константиновна Румако, тетя Тома (так я привыкла называть ее с детства) – одна из тех, кто был знаком с войной не понаслышке. Горе вошло и в ее дом. Всегда страшно растревожить душевную рану. Память невозможно уничтожить. Для близких Константин Румако, рабочий завода Ташсельмаш, навсегда остался молодым. Помню, как Тамара Константиновна, избегавшая разговоров об отце, в один из праздников 9 мая все же уступила моим просьбам написать небольшую статью о папе и поведала свою историю.
…Говорить ей было тяжело, почти невозможно. Ком в горле, голос предательски дрожал. «Зачем тебе про него писать? Таких, как он, было очень много. Да и мог ли он поступить по-другому?».
Жили возле вокзала в общежитии. В семье — мир и согласие. По вечерам любили собираться в тесном кругу. Скромная комнатка, отгороженная занавесками, общая кухня, двор, где собиралась детвора.
22 июня 1941 года. Утро. По репродуктору на улице (тогда и радио-то было непозволительной роскошью) объявили о начале войне с фашистской Германией. Началась всеобщая мобилизация. Сражаться за Родину шли все. И четырнадцатилетние мальчишки, и взрослые мужчины.
— Помню, папа крепко-крепко обнял нас – меня с братом, маму. Ведь он так нас любил, — прикладывает тетя Тома платок к глазам. – Мне тогда было пять лет, я не понимала, что происходит.
Уезжал Константин Румако первым эшелоном в Белоруссию все с того же вокзала, рядом с которым жили.
…Пожилая женщина, надев очки, достала связку пожелтевших газет: за продвижением войск семья Румако следила постоянно. Ждала вестей с фронта.
— Привезли раненных с передовой. Если не ошибаюсь, в 1942-м. Я и другие девочки и мальчики, многие из детских домов, пришли к ним в военный госпиталь. Принесли у кого что было – одежду, еду, выступали с детскими стихами, танцевали. На глазах у взрослых мужчин были слезы. Они смотрели на нас и представляли своих детей, которые, быть может, уже погибли… А мы, малышня, глядя на солдат, думали о своих папах. Поэтому и относились к ним с теплотой и заботой.
Время шло, война закончилась, но вестей от отца не было. Говорят, надежда умирает последней. Мама тети Томы — Нина Васильевна работала, воспитывала детей. Думала, наступит долгожданный момент. Дверь откроется и на пороге появится он, ее муж. Улыбнется, обнимет жену и детей, сядет за стол. Уж они постараются. Расстелют праздничную скатерть, напекут пирогов, совсем как раньше…
Но судьба распорядилась иначе… «Пропал без вести, могила не найдена», — отвечали чиновники. «Да забудь ты его. Выходи замуж, детей будет легче растить», — уговаривали знакомые. А Костя стоял перед глазами. Такой же жизнерадостный, любящий, родной.
…С обретением страной независимости Нина Румако была награждена орденом «Шухрат» как вдова погибшего во время Второй мировой войны. Имя Константина Румако занесено в книгу памяти «Хотира», выгравировано в Книге памяти на площади «Мустакиллик».
На протяжении долгих лет 9 мая тетя Тома вставала пораньше, брала с собой самые свежие, красивые цветы и шла на площадь «общаться с папой»…
Два года назад ее не стало.
В этом году в память об этой семье я подолгу с моей маленькой дочкой стояла у металлического листа с его именем, возвращаясь в прошлое. В этот момент всегда кажется, что не было войны, не было горя и потерь. Просто Константин Румако, как и тысячи наших соотечественников, сражавшихся за родину, не лег в землю от вражеских пуль, а превратился в белого журавля. Помните, как у Расула Гамзатова?..
Оксана Кадышева.
Фото автора.
