Грохот пушек продолжался. Несомненно, впереди завязалась нешуточная битва. Мак-Гахан решил направиться прямо туда, однако заставить своих спутников присоединиться к нему стоило большого труда. Те были страшно перепуганы, но всё же, понукаемые американцем, двинулись на вершину близлежащего холма. Но оттуда ничего разглядеть не удалось, на расстоянии полутора километров вид заслонял другой холм, откуда неожиданно выехало пять всадников. Завидев путешественников, они свернули к реке и исчезли из вида. На душе американца стало тревожно, и он приказал пришпорить лошадей. Скорости однако это не прибавило: песок был глубок, а животные слишком измучены, чтобы двигаться быстрее. Неожиданно пальба прекратилась и въехав на холм взору Януария открылась картина, бросившая его в дрожь. На расстоянии около четырёх километров в сторону путешественников быстро приближались сотни всадников. Растянувшись на целый километр, они были ещё плохо различимы, но сомнений нет – это не русские. Но кто туркмены или киргизы? От ответа на этот вопрос зависела жизнь Мак-Гахана и его людей.
Залегли в кустах саксаула, надеясь, что их не заметят. Внезапно двое всадников отделились от основной массы и, словно заметив что-то подозрительное, стали приближаться к месту, где залегли путники. Развязка приближалась. Отступать невозможно, на несколько километров вокруг нет ни одного укрытия. Януарий приказал приготовить оружие, благо вооружены были все достаточно хорошо: два револьвера, два двуствольных ружья и четыре охотничьих. Беда только в том, что спутники американца не были воинами, да и нельзя было поручиться что они не струсят в решительную минуту и не бросятся бежать. “В крайнем случае, — думал Мак-Гахан – подпущу врага на расстояние в несколько сажень, и дам по ним верный выстрел, а затем постараюсь завладеть лошадьми; с одной хорошей лошадью можно рискнуть добраться до русских”.
Расстояние между спрятавшимися путниками и всадниками, которые с галопа перешли на шаг, постепенно сокращалось. Мак-Гахан бесшумно взвёл курок револьвера, но в это время Мустров неожиданно вскочил на ноги и издал радостный вопль. В одном из всадников он узнал своего знакомого-киргиза. Отряд, который так испугал путешественников, оказался подразделением русской армии и состоял из киргизских джигитов. Он возвращался в Хала-Ату. Джигиты сообщили, что русские примерно в пяти километрах ведут огонь по неприятельскому укреплению. И как бы в подтверждение этих слов грохот пушек возобновился с новой силой.
Не теряя времени Мак-Гахан вскочил на коня и, приказав своему маленькому отряду двигаться за ним, устремился на звук боя. Через полчаса путешественникам с небольшой возвышенности у самого берега, открылся широкий обзор на боевые действия, происходящие в долине. На другой стороне Аму-Дарьи, которая в этом месте достигала около полутора километров, из стороны в сторону скакало множество всадников. Там же стояло небольшое укрепление с бойницами для ружей, которое подвергалось непрерывной бомбардировке из двух пушек с противоположного берега. Бросив взгляд вниз по реке Януарий увидел, в нескольких сотнях метров от себя русскую пехоту. Солдаты в белых мундирах рассыпавшись по берегу, спокойно наблюдали за разрушительным действием орудий. Мак-Гахан достал подзорную трубу и словно театральный зритель стал наблюдать за разворачивающимся у него на глазах действием.
Противоположный берег возвышался над водой метров на пятнадцать, к тому же Януарию показалось, что хивинцы надстроили над берегом дополнительный земляной вал. Впоследствии, впрочем, оказалось, что то был высокий берег канала Шейх-Арык, на котором было возведено укрепление для предотвращения переправы русских. За ним американец разглядел богатую зелень садов и возделанных полей.
На укреплении была установлена артиллерия, которая в свою очередь методично обстреливала берег, на котором находился русский отряд. К удивлению Мак-Гахана, хивинские снаряды не только не падали в воду, но и долетали до скопления русской пехоты. Правда, убойная сила их была не так велика, поскольку в отличие от гранат противника, массивные ядра хивинцев не разрывались. Перестрелка длилась более часа, и американский журналист зачарованный этой артиллерийской дуэлью впоследствии вспоминал: “Сцена была чрезвычайно оживленная, и я думаю, что старому Оксусу никогда еще не приводились слушать такой музыки. Пять раз со времен Петра Великого порывались русские добраться до этого места, и все пять раз безуспешно. Пять раз приходилось им отступать, изнемогая от трудности похода, суровости климата или предательства хивинцев; единственный отряд, которому удалось занять Хиву, был потом перерезан весь до последнего человека. Наконец-то опять в этот ясный майский день стояли Русские на берегах древней исторической реки, лицом к лицу со старым своим врагом”.
Отряд, о котором упоминает американец — это посланная Петром I экспедиция под началом князя Бековича-Черкасского (до крещения Девлет-Гирей-Мурза). Князя вместе с его людьми хитростью, под предлогом подписания мирного договора, заманили в Хиву, а ночью, распределив русских на ночлег в разные помещения, всех перерезали. Голову Бековича хивинский хан отправил в дар бухарскому эмиру, а из кожи несчастного был сделан барабан.
Художник Ф. А. Васильев. 1710-е годы
Но вернёмся к нашему герою. Мак-Гахан, сидя на коне, следил за развитием действий со всепоглощающим вниманием. Сознание того, через какие препятствия и опасности он прошёл, окончившаяся наконец тридцатидневная гонка за армией Кауфмана и возбуждающее действие сцены боя всё это привело военного корреспондента в восторженное состояние. Тем временем наступила развязка. Граната, разорвавшаяся на противоположной стороне среди скопления туркменской конницы, произвела там величайшую панику и смятение. Началось бегство, подвели лошадей и поспешно отвезли орудия от воды, а еще через несколько минут на неприятельской стороне уже не было видно ни одной живой души. Так закончилось сражение при Шейх-арыке.
Мак-Гахан пришпорил коня и поскакал в сторону русского отряда преодолевая множество канав и мелких каналов, которыми была изрезана долина. Вскоре показались остывающие после жаркого боя орудия.
– Вы кто? – неожиданно раздался голос.
Оглянувшись Януарий увидел подбегавшего к нему офицера.
– Я американский корреспондент.
– Тот самый что переехал один через Кизил-Кумы?
– Да.
– Хорошо. Пойдемте, я представлю вас генералу. Нам ещё несколько дней назад сообщили, что вы едете сюда.
Американец сошел с лошади и в сопровождении офицера подошёл к генералу Головачеву, который сидел тут же на пушке, куря папиросу. Рядом стояла ещё одна пушка, снятая с лафета, за ней лежали две убитые лошади – единственная потеря, понесенная здесь русскими, как впоследствии узнал журналист.
Николай Никитич Головачев, высокий, широкоплечий мужчина с длинными бакенбардами и открытым приятным выражением лица, приветливо пожал руку американцу. Заметив, что тот проявил немалое мужество совершив переход через пустыню, генерал пригласил Мак-Гахана позавтракать с ним.
“Со впалыми глазами и щеками, грязный, пыльный, неумытый и оборванный – винтовка, которую я носил в течении целого месяца на ремне через плечо истерла мне все платье – писал впоследствии корреспондент “Нью Йорк геральд” — я представлял своей фигурой совершенное пятно в среде щёголей Русских в их белых кителях и фуражках, с золотыми и серебряными пуговицами, которые все смотрелись такими чистыми и вылощенными, будто они выехали на парад на Исаакиевскую площадь”.
Завтрак, которым угостили иностранного гостя состоял из холодного отварного мяса, варёного цыпленка, коробки сардин и бутылки водки, расставленных на белой скатерти, расстеленной прямо на траве.
изд. Сытина, СПБ; 1912г
Во время завтрака офицеры, встретившие Януария, весьма дружелюбно закидали того вопросами об опасном путешествии через Кызыл-Кумы. Удивляясь, как он мог решиться предпринять такой безумный переезд, они очень живо описали все опасности, которые избежал военный корреспондент.
Дружеская трапеза ещё не закончилась, когда генералу Головачеву донесли, что часть неприятеля вернулась и поджигает в настоящую минуту большой каюк (лодку), стоящий на той стороне, у хивинского укрепления.
Вновь загремели выстрелы, стрелки принялись за дело, стараясь отогнать противника. Это им удалось — огонь не успел разгореться. Немедленно на ту сторону был отправлен офицер-топограф с двадцатью солдатами, чтобы забрать горящий каюк и быстро произвести топографическую съёмку реки и окружающей местности. Часа через три офицер вернулся с хивинским каюком, который оказался почти неповрежденным.
Расспросив генерала, Мак-Гахан узнал, что здесь расположилась только небольшое подразделение, отправленное Кауфманом для занятия укрепления противника. Главная же квартира с остальной частью армии расположилась километрах в десяти вниз по реке.
Головачев не стал занимать брошенное неприятелем укрепление, а отдал приказ идти обратно в лагерь, так как Кауфман предполагал переправляться через Аму-Дарью не в этом месте, а под Шураханом. Цель же утреннего боя было обеспечить проход нескольким каюкам, захваченным у Учь-Учака и предназначенных для переправы войск. Бой, собственно говоря, начался еще накануне вечером, когда командующий объезжал речной берег, посматривая, не видать ли каюков, и беспокоясь, какая причина могла их задержать. Когда он проезжал в этом месте, хивинцы неожиданно открыли по нему огонь. Стрельба была довольно точной, и Кауфман послал отряд для уничтожения препятствия. Тем временем каюки уже прибыли, неприятель больше не показывался, и Головачёв приказал отправляться обратно в главный лагерь.
По приезде туда, Мак-Гахана пригласил к себе офицер Чертков, оказавшийся старым приятелем Юджина Скайлера спутника Януария до Перовска, Первым делом американец захотел представиться генералу фон-Кауфману. Вот как он описывает свою первую встречу с туркестанским генерал-губернатором: “Я застал его за чаем в открытой палатке; одет он был в бухарский халат и курил папиросу. Это был человек лет 46 – 50, лысый и небольшого роста сравнительно с обыкновенным ростом русских; он носил одни усы, в голубых глазах его светилась веселость и добродушие. Пожав мне руку, он пригласил меня садиться, и начал разговор заявлением что я „молодец», опрашивая понятно ли мне значение этого слова. После нескольких вопросов касательно моих приключений, он сообщил о ходе кампании до этого времени. […] Позволение сопровождать армию в дальнейшем её следовании к Хиве он дал мне тут же, и без всякого, по-видимому, колебания”.
От главнокомандующего Януарий отправился к Великому Князю Николаю Константиновичу, который устроился недалеко от командующего в глиняном домике. Он также принял американца самым приветливым образом.
После столь необходимых аудиенций Мак-Гахан возвратился в палатку Черткова, и в первый раз за всё это время уснул спокойно.
С этого дня, вплоть до окончания Хивинской кампании, американский военный корреспондент неотлучно находился при русской армии. Об отношении к нему в отряде Януарий всегда вспоминал с чувством глубокой благодарности: “Здесь должен я сказать несколько слов о доброте, с которой ко мне относились со всех сторон. По приезде моем к армии я был в бедственном положении. Со мной не было никакой провизии, даже не осталось у меня ни чаю, ни сахару – этой необходимой поддержки людей в пустыне – но этого недостатка я и не почувствовал. […]. Мне ни разу не случалось пройти мимо какой бы то ни было палатки где они ели или пили без того чтобы меня не пригласили присоединиться к ним. Начиная с Великого Князя и кончая самым незначительным офицером в отряде — в этом отношении все были одинаковы.
Раз двадцать в день сыпались на меня со всех сторон приглашения закусить или пить чай. До самого нашего прибытия в Хиву мне ни разу не представилось случая заставить моих людей готовить что-нибудь для меня, все это время я жил на счет русских офицеров. И теперь, в ту минуту как я пишу эти строки, сердце мое переполняется благодарности при воспоминании об их широком гостеприимстве. Я рад воспользоваться настоящим случаем, чтобы выразить им свою признательность; поблагодарить не только тех, с которыми я сошелся потом на самую короткую ногу, но и многих других, которых я даже не знаю по фамилиям, хотя доброту и щедрость их я испытал на себе, а дружеские их лица никогда не изгладятся из моей памяти”.
Так закончилась эта безумная гонка за русской армией. А впереди была Хива, сказочный город Востока, и Мак-Гахану непременно нужно было увидеть его.
Конец первой части
Продолжение следует
На заставке: Рисунок В. В. Верещагина “Каяк”
В. ФЕТИСОВ
