…И ясень – растет

Заплаканная девица выскочила с экзамена по зарубежной литературе.
– Ну чего она от меня хочет? Ну не знаю я этого гардероба!
– Чего-чего? Про что спрашивали-то?
– Да про сервант какой-то!..
Оказалось – Сервантес.

Это было во времена моего студенчества, девица была будущий журналист. После окончания журфака отдала несколько лет полученной в вузе специальности, потом ушла в туристический бизнес, работает с иностранцами. Может, успела-таки выучить ту трудную фамилию, – положение обязывает.
Впрочем, не так чтобы уж очень обязывало это самое положение. Почему, в самом деле, должны рядовые газетчики, а тем паче все прочие, вовсе не имеющие отношения к литературе, быть более образованными, грамотными, одаренными, чем облеченный множеством регалий писатель, пишущий «черепно-мозговая коробка»? Или другой капитан Лебядкин от поэзии, не краснея рифмующий в лирическом стихотворении «зла – козла», а в патетическом – «жизни – Отчизны»? Профессиональный литератор, не отличающий Пегаса от Парнаса, зато одаривающий читателя вдохновенным образчиком жандармской лирики, почти целиком построенным на незатейливых рифмах «были – любили – убили – забыли»?..

…Передо мной – рассказ юного автора. На первой же странице вспыхивает редкостным, драгоценным блеском сочетание: «Тяжеловесное велелепие эпитафий». Что это? Откуда взялось у современного «продвинутого» мальчика столь изысканное чувство слова, культура вкуса, точное языковое чутье? Он учится в ТашГУ на гуманитарном факультете. И, в отличие от одного маститого писателя, «хранителя культуры» и «глашатая духовности», знает, например, что «Железная женщина» Берберовой – это не про Маргарет Тэтчер. Валера пишет фантастические рассказы и мечтает стать писателем. И собирается принести свои произведения на отзыв кому-нибудь из старших наставников в литературе. Может быть, тому самому, с «черепно-мозговой коробкой». Ах, как интересно было бы знать – каким будет этот отзыв?..

…Но в подавляющем большинстве новое поколение все-таки не читает. И скорее всего, не прочтет никогда ни «Четвертую прозу», ни «Уранию», ни ««Заповедник», ни «Даниэля Штайна», не откроет для себя описание заката из «Музы», строки о Боге из «Подвига». Они читают и пишут ВКонтакте. И еще комменты на Фейсбуке.

«праздник прошел, жж полон атчотами с дня вдв. Один мэн жжот:
«Под окном вдв-шники веселяццо. Судя по характеру воплей, кто-то из них рожает.»
правда запись подзамочная, так что сцылку давать не буду, ежли сам аффтар не захочет, есссна.
Из Живого журнала.

«Но забыли мы, что осиянно только Слово средь земных тревог, и в Евангельи от Иоанна сказано, что Слово – это Бог…»

А нужно ли, обязательно ли это – помнить о той самой «осиянности» слова, культуры в целом? Другие времена, другие ценности и, в конечном счете, иные жизненные цели. Неужели обязательно каждому быть талантом, какой-то выдающейся личностью? Разве не достаточно – просто хорошим человеком?

«…Он же гений.
Как ты да я. А гений и злодейство –
Две вещи несовместные…»

Вот так, чрезвычайно просто, чуть ли не мимоходом, обозначил Пушкин нерасторжимую, хоть и не всегда явную связь между гением – читай: духовностью – и нравственностью. То есть – готовностью к добру. Груз, который не по силам бездуховности и невежеству.

Тема эта – условно говоря, тема Моцарта, – выстрадана Пушкиным, как, может быть, никакая другая. Уж он-то знал, что посредственность и невежество умеют больно мстить. Что бездуховность предполагает и влечет за собой безнравственность.

…Ход истории. Мерные взмахи маятника: от полюса добра – к полюсу зла. Сколько размышляло человечество о проблемах нравственного совершенствования! Уйдя от каннибалов, человек шел по пути развития души, ежеминутно взвешивая на весах цену «гения» – добра – и злодейства. Кстати, если обратиться к семантической основе слова «гений»,– вспомним, что это маленькое божество (или полубожество) у древних греков служило именно хранителем души. Гений сопутствовал человеку с рождения до погребения, оберегая в нем разум, совесть, доброту. Гений – душа. Мы можем поставить знак равенства.

Ход истории убеждает нас, что всякая, или почти всякая, этическая система, дряхлая, закоснелая, из двигателя прогресса превращается в его тормоз. Перестав «властвовать умами», она вынуждена отстаивать право на свое господство с оружием в руках и, следовательно, неизбежно становится носителем зла. От радостного пантеизма древних аркадцев – к мрачным «бюрократическим» богам Рима времен Суллы и Нерона. От гуманистических идей раннего христианства – к пылающим в пол-Европы кострам инквизиции. Обесценивание, разрушение этического стереотипа.

И здесь на сцену выходит гений. Творец. Художник. Человек, способный отказаться от привычного мировосприятия, увидеть мир по-новому. Щедрый настолько, чтобы поделиться этим новым видением мира с современниками. Или, минуя фатальное непризнание, – с потомками.

Означает ли это отказ от сокровища многовекового опыта, накопленного человечеством? Ведь если «вы выстрелили в прошлое из пистолета – будущее выстрелит в вас из пушки». Взглянем попристальнее на наивные космогонические теории древних: даже самый убежденный новатор в искусстве вынужден будет признать их вершинами подлинной поэзии. На горизонте восходит раскаленное небесное тело – это поднимается в гору златая колесница Ра. Над водой проносится не просто маленькая птица зимородок – это верная Альциона бесстрашно бросается в волны, надеясь спасти своего возлюбленного.

Мир старинных скандинавских легенд насквозь древесен, наполнен шорохом листвы. Первыми предками своими варяги именовали древо-людей Аска и Эмблу(ясень и лоза), пробужденных к жизни чудесным колдовством великанов-йотунов. В центре же земли, согласно мифам народа викингов, возвышается гигантский ясень Иггдрасиль. Корни его опутывают мрачное подземное Царство теней, ствол же и крона, пронизывая семь небес, достигают лазурных чертогов Вальгаллы – обиталища богов. До неизбежного конца света будет стоять дерево жизни – могучий ясень Иггдрасиль, давая кров и пищу всему живому, укачивая на своих ветвях равно зверя, бога и человека.

Есть ли лучший поэтический образ, который мог бы стать символом всей мировой культуры в ее развитии, в ее единстве?..

Метафоричность сознания наших предков удивительна и прекрасна. Метафора – сверхправда. И лишь соединив в себе «век нынешний и век минувший», истинный художник перестает искать только новое и начинает постигать вечное. Он освобождается от банального страха быть банальным и выражает мир через чистую призму своего взгляда.

Я – человек. Я посредине мира.
За мною – мириады инфузорий.
Передо мною – мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост –
Два берега связующее море.
Два космоса соединивший мост.
(А. Тарковский)

«Подумаешь! – услышала недавно. – Написать можно все, что угодно».
Можно? Да, наверное. Каторжный труд постижения азов мастерства в конце концов должен смениться «неслыханной простотой» и божественной легкостью. Но оправдать все написанное, нарисованное, сыгранное творцом! Если это – настоящее, то оно поднимет личность до себя и уже не отпустит.
Моцарт, Сократ, Пушкин, Навои… Великие примеры оправдания искусства судьбой.

Преданный же ради конъюнктурной мишуры, зажатый в тиски сиюминутной потребы утилизаторов от искусства, талант мстит за себя. Не сразу. Но жестоко и неизбежно. Иногда крик удушающей совести становится невыносим. В итоге – гибель. Многим памятна история художника – маститого, обласканного властью, –который отправился на выставку своих ранних работ, написанных во времена, когда был он еще не ангажированным, неподкупным, – и не выдержал этой предстоящей встречи с юностью, со своей совестью, –сердце остановилось…

Впрочем, процесс может принять и хроническую форму. Тогда – глядящее с экрана телевизора постаревшее лицо недавнего «камертона эпохи», с сытым видом изрекающего прописные истины, в то время как глаза все скользят воровато в сторону, в сторону… Человек, переставший быть художником, неизбежно сознает это. И со всем рвением отдается уже новому любимому делу – громоздить рогатки на пути пришедших на смену.

Не из этого ли разряда борьба за следование исключительно узконациональным традициям и идеалам, – чтобы не пытался художник окинуть взглядом все великое древо мировой культуры? Не отсюда ли обвинения в отрыве от фольклорных основ, если эти основы не проявляются путем нагромождения деталей чисто внешних?

Для меня бесспорно явления того же ряда – и то, что уничтожаются сегодня бесценные исторические здания, бездарно закрашиваются белой краской выложенные когда-то прекрасной мозаикой фасады неповторимых зданий, унифицируется туристическим глянцем облик уникальных древних городов. Демон бездуховности и невежества продолжает бесноваться.

Но сейчас ему труднее, чем раньше: почти каждый акт вандализма, беззакония, насаждения тупой и равнодушной безвкусицы, в конечном счете – антикультуры получает сегодня огласку, вызывая, пусть пока не всегда действенные, протесты общественности.
«Мнение общественности», «гражданское самосознание» – слова, смысл которых еще вчера был не очень понятен даже нам, причисляющим себя к интеллигенции. Потому и «сдали», после нескольких беспомощных петиций, музей Савицкого, потому и протесты против нынешнего ужасающего состояния Государственного музея искусств, о котором с болью написал художник Бобур Исмаилов, остаются пока «одиноким голосом человека». Но за этими одиночками стоит, надежно подкрепляя их правоту, нечто очень мощное, хочется надеяться – непобедимое: проросшая корнями Иггдрасиля, растворенная у нас в крови многовековая гуманистическая культура, то самое «осиянное Слово». И ясень – растет.

Лейла Шахназарова.