Присуща была ей и такая замечательная черта характера, как отзывчивость на шутку, на веселый розыгрыш. Вот, вспоминаю, наступило наше следующее совместное дежурство по номеру. В ту пору строгой пропускной системы еще не ввели, и редакция была местом особого притяжения всякого интересного народа. Часто заходили к нам артисты после спектаклей, авторы, чтобы просмотреть свои материалы уже в полосе, чьи-то друзья, люди, желавшие узнать сегодня завтрашние новости. Но появлялись полосы на вычитку – и «клуб» закрывался: вычитка полос требовала большой сосредоточенности.
Читали полосы корректоры, дежурные по номеру. Да и главный редактор или его заместитель обязательно просматривали верстку. Где-то в полночь устраивали чаепитие, подтягивались в комнату дежурных все, кто находился в отделах, кто не успел уложиться с делами за день. Вот и в тот раз заварили пару чайников чая, разломили шоколадку, и тут Татьяна Сергеевна сказала: «А знаете, Рэмочка, чаем надо угостить и главного редактора, у нас так принято». – «Ну, ладно, – ответила я, – сейчас отнесу». Наполнила стакан, положила на блюдечко несколько долек шоколада, печенье и на маленьком подносе понесла все это в кабинет нашего главного – Степана Семеновича Черника. Кто-то услужливо приоткрыл дверь, и я шагнула за порог просторного кабинета. Степан Семенович сидел за письменным столом, недоуменно смотрел на меня поверх очков. «Что это?» – спросил удивленно. «Ну, так чай, горячий, только что заварили. Пейте на здоровье». – «Горячий чай, говоришь? Это неплохо. Спасибо!» – ответил Черник.
А когда я вернулась в отдел, народ хохотал: это был розыгрыш, никто главному редактору чая в кабинет по ночам не носил. Татьяна Сергеевна веселилась больше всех.
Но рано они развеселились. На другой день «свежим глазом» был Вася Седов, этакий увалень, совсем к розыгрышам не склонный. И где-то в полночь раздался звонок от главного. «Чего это он?» – удивленно обратился Вася к присутствующим, кладя телефонную трубку на рычаг. – Говорит: «Ты, Седов, спроворь-ка чайку горячего». И опять хохот стоял до потолка. Но чайку «спроворили». И потащил Вася чайничек Степану Семеновичу как миленький. «Исторический момент, ребята! – ликовал Камил. – Мы присутствуем при рождении новой редакционной традиции». А традиция и впрямь родилась: исправно с тех пор дежурные стали поить начальство по ночам горячим чаем.
Ах, Степан Семенович Черник… Первый мой главный редактор… Был он в ту пору уже немолод. Невысокий, с седым ежиком волос, с внимательными серыми глазами за толстыми стеклами очков. Немногословный. В речи чувствовался явный белорусский акцент. «Чаго хотел?». «Бяри, но вярни». «Пакажи паправки»… Руководить республиканской газетой был направлен из ЦК партии. Специального образования не имел, но в дело вгрызался глубоко, ценил журналистское мастерство. Очень скромный в быту, в редакционных делах был безукоризненно честен, смел, принципиален. Всю жизнь вспоминаю его только добром.
Вот вскоре после того совместного чаепития произошла со мной ужасная история. Утром просматривала свежий номер и с ужасом обнаружила, что в моей заметке о вчерашнем концерте в театре Навои допущена грубая ошибка: исполнительницей одного номера названа совсем не та актриса, отчего и дальше пошла путаница. И в редакцию из театра уже позвонили…
«Иди к главному. Объясняйся», – развел руками Дмитрий Николаевич Вольф.
Главного на месте не было. Его заместитель Анатолий Леонтьевич Стажило тоже отсутствовал. Отправилась в кабинет ответственного секретаря Ивана Капитоновича Костикова.
Удивительным человеком был наш «ответсек». В свои пятьдесят с хвостиком по-юношески стройный, без единой морщинки на гладком лице, с густой русой шевелюрой и даже задорным хохолком на макушке… При такой молодежно-спортивной внешности был он человеком дотошным, неукоснительно четким, разгильдяйства никакого в людях не терпел, особенно в виде допущенных в публикациях ошибок. «Это что же за безобразие такое! – сказал Иван Капитонович. – Заслуженные артистки по вашей милости там рыдают, дирекция театра возмущается…» – «Вы теперь меня уволите?» – обреченно спросила я. «Надо будет – и уволим. Объяснительную пишите», – закончил наш разговор Костиков.
И я пошла писать. Подумала: чего тянуть? И сразу написала заявление об увольнении. Тут прибежала секретарша, сообщила: приехал Черник, да вот опять куда-то собрался, машину вызвал.
Догнала главного в коридоре, на выходе со второго этажа, где располагалась наша редакция. Протянула ему листок. Посмотрел, вернул со словами: «Ерундой не майтесь!». И стал спускаться по лестнице.
А я пошла обдумывать произошедшее. И поняла: знавал Степан Семенович случаи и не таких ошибок. Ведь в редакции в ту пору работал в корректорской Валентин Александрович Аксенов. Тот самый, в чье дежурство в 1944 году в «Правде Востока» было опубликовано письмо Иосипа Броз Тито И.В Сталину, где в слове «Главнокомандующему» отсутствовала буква «л»… Вернулся Аксенов через несколько лет. Поседевший. Еще более тихий и замкнутый. На прежнюю должность этого прекрасного специалиста все-таки приняли. А в «Ташкентской правде» работал в это же время второй фигурант того рокового дежурства – Саша Теплов, отсидевший в лагерях свой срок. Работал хорошо, писал острые материалы. Только вот время от времени проходил курс лечения в специализированном медицинском учреждении…
Ну, а мне выговор, конечно, влепили. Думаю, пошло на пользу.
Через много лет, будучи сотрудником газеты «Комсомолец Узбекистана», я была направлена в командировку в Минск: приближалось столетие В.И. Ленина, и было решено ознаменовать его серией материалов из всех братских республик тогдашнего СССР. Мне досталась Белоруссия. А там готовилась к изданию республиканская энциклопедия, и меня попросили написать для нее статью о Степане Семеновиче Чернике, белорусе по национальности. Всего на 80-100 строк. Пошла в ЦК партии Узбекистана, выдали для просмотра личное дело Черника, и материал был в энциклопедию отправлен. На другой год в Ташкент пришел увесистый том. Степана Семеновича уже не было в живых. Позвонила его вдове Марии Семеновне Тутаевой, сказала, что хочу подарить этот том их семье. Та пришла ко мне на работу (уже в издательство «Внешторгиздат»), приняла подарок. Я проводила ее до выхода из нашего огромного здания на Навои, 30. Когда прощались, Мария Семеновна расплакалась, сказала сквозь слезы: «Дети-то как рады будут…». Детей в семье Черника было четверо. А уж как я была рада, что смогла таким образом еще раз почтить память этого мудрого человека, который был так терпим и великодушен ко мне, начинающему журналисту.
Ну, продолжу все-таки еще тему отзывчивости Татьяны Сергеевны на шутку. Она могла посмеяться и над обстоятельствами, в которые доводилось попадать ей самой. Вот я выше упомянула, что Всеволод Эмильевич определил маленькую Таню в балетную студию Большого театра. Казалось бы, судьбоносный момент, выбор жизненного пути. Но нет, не случилось Татьяне Есениной стать великой балериной. Рассказывала при большом скоплении народа: как-то довелось ей в составе нескольких студийных воспитанниц исполнять «танец цветов» (кажется, в «Щелкунчике»). Колыхались воздушные юбочки, разноцветные шапочки облегали завитые головки. А уж какие прелестные движения производили они поднятыми руками! И вдруг Таня почувствовала, что ослабла резинка ее крошечных трусиков и они предательски заскользили вниз. Прижала их сбоку одной рукой, другой же продолжала изящно крутить над головой. Услышала, как нарастает в зрительном зале какой-то непонятный гул, и вывалилась вместе с другими танцорками в боковую кулису. А там уже стояла их «надзирательница», уперев могучие руки в не менее могучие бедра.
«У кого из цветов свалились штаны?! – произнесла она свистящим шепотом. – Позор! Весь зал хохочет…»
Мы, слушатели, как и та публика, буквально «держались за животы».
Между тем, студийный опыт не пропал втуне. Много лет спустя Татьяна Сергеевна мне рассказывала: когда сын Сережа одарил ее первой внучкой, вскоре выяснилось, что эта обожаемая ею девочка не желала принимать никакую пищу. Просто не ела – и все тут. И тогда на кормление приглашалась бабушка. «Смотри-ка, Зиночка», – говорила она и принималась крутить всякие фуэте и арабески. Малоежка приоткрывала рот от удивления, а может, от восхищения, и молодые родители успевали засунуть в него ложку каши. Одну, другую, третью. О большем и не мечтали…
История эта абсолютно правдива: на какой-то встрече с читателями сама Зина, уже мама двоих детей, об этом рассказывала.
Да, история правдивая. Но если всерьез – четыре года занятий в прославленной балетной студии сослужили Тане Есениной добрую службу: была у этой женщины до конца ее дней особая стать, легкая походка, изящество жестов…
Всего три года довелось мне проработать в «Правде Востока», моей любимой редакции. Несколько последних месяцев – в отделе культуры, который возглавлял Борис Эммануилович Ковальчук. Ох, какие задумала я здесь осуществить грандиозные планы! Но – человек предполагает
…
Римма ВОЛКОВА.
Продолжение следует.
