Бах Ахмедов: загадки и таинства

Его любимый образ в искусстве – Ежик В Тумане. Его единственное оружие против несуразности, несправедливости, негармоничности мира – полная безоружность. Только ее, да еще Слово, – что иное может противопоставить грубости, жестокости, злу во всех его проявлениях поэт?.. И все-таки дважды я видела Баха в гневе. Оказывается, в редчайших случаях это возможно и для него, хотя и гневается он, как очень добрый человек. И оба раза это было связано с обидой не за себя. За друга. И за страну, в которой он живет.
И эта способность самого кроткого из людей неожиданно вспыхнуть гневом, эта готовность нежнейшего лирического поэта броситься в бой, со Словом наперевес, – одна из многих загадок, которыми не устает удивлять Бах Ахмедов.

Пусть меня однажды спросят,
как теряют высоту…
Жизнь моя летела в пропасть,
распадаясь на лету.

На мельчайшие частицы,
на секунды и слова.
На отдельные страницы,
что сгорали как листва.

На снежинки покаянья,
на осколки красоты.
На любовь и расстоянье
от нее до пустоты.

На извечное «быть может»,
на усталое «прости».
На стихи мои без кожи,
что замерзли по пути.

Распадаясь, превращаясь
в разноцветную пыльцу.
Жизнь летела, обещая
совершенной стать к концу.

Критики называют преобладающим лирическим жанром в поэзии Ахмедова элегию и указывают на близость его к йенским романтикам. Литературоведы отмечают множество глубинных аллюзий и связей его творчества с традициями Серебряного века. Журналисты раскапывают интересные факты биографии, начиная со школьных лет. Филологи изумляются его безграничной литературной и философской эрудиции – от Фолкнера, Пруста, Набокова, Вирджинии Вульф – до Паскаля, Хайдеггера, Юнга… Братья-поэты любовно и со знанием дела анализируют его творческий словарь и разбирают стихотворения по строчкам…
Похоже, мне, взявшейся писать о Бахе энной по счету в энном десятке, о нем просто уже нечего поведать.

– Слушай, ну помоги, подскажи сам – в каком ракурсе писать о тебе? Есть что-нибудь, о чем еще не писали и что ты хотел бы, чтобы сказал о тебе другой человек? В тех статьях, которые я читала, по-моему, сказано все…
– Мне кажется, можно попробовать оттолкнуться от темы, которую вы так удивительно угадали, когда говорили обо мне в интервью Данате Давроновой. То, что вы тогда сказали, меня просто поразило! Это было настолько точно и неожиданно для меня самого…
– Но что именно?
– Про кубики…

«Про кубики»!.. Большего он не скажет, надо попробовать вспомнить самой, что же я говорила тогда в радиоинтервью. Видимо, вот это: о грустной философии творчества поэта – при всем том счастливого, как Цветик и Незнайка вместе взятые! Сказать, что стихи Баха Ахмедова исполнены трагического мироощущения и затаенной горечи, – да, это будет правда, это все в них есть. И все-таки, все-таки: он – убеждена! – в «одиночество» и «тоску» играет, как дети играют в куклы или в кубики, – и при этом, так же совершенно по-детски, неосознанно купается в счастье. Право, это один из самых счастливых людей, каких я встречала. И это – при проницательном уме, остром взгляде, способности к трезвому анализу, позволяющих ясно видеть и точно оценивать все вокруг. Может быть, именно благодаря этому сплаву он уникален как поэт и неисчерпаем как человек.

Объявленье гласило: сдается
в одинокой душе уголок.
По утрам в нем надежды и солнце
и свободы прохладный глоток.

Ближе к полдню приходят вопросы…
Созерцанье, кофейные сны.
И живое присутствие прозы,
чьи шаги за стеною слышны.

А для ночи – набросок несмелый,
только несколько легких штрихов
на листе, ослепительно-белом,
где когда-то дышалось легко..

Что касается пункта оплаты…
Лишь за свет вам придется платить.
Можно было бы сдать и бесплатно,
но ведь надо на что-нибудь жить.

…Вечно атакуемый восторженными поклонницами, заполняющими его страницу в Фейсбуке пылкими излияниями, и находящий время и терпение кротко и уважительно отвечать чуть ли не каждой (как-то даже пришло в голову: если кинодива Мэри Пикфорд носила титул «возлюбленной Америки», то Баха, наверно, можно с полным правом назвать «возлюбленным Ташкента» в поэзии), – он, однако же, умеет быть и великолепно само- и просто ироничным, и проявляет порой качества вовсе не лирика, витающего в эмпиреях, а очень даже практичного технаря. Автор щемящих «стихов без кожи», одаривший мир строками такого высокого эротического накала:

На теле твоем обнаженном луна
Опять оставляет свои письмена.
Мерцают соски двоеточием ночи,
Язык мой скользит меж таинственных строчек,
Читая тебя, как стихи, как стихию,
В которую я погружаюсь впервые.
И каждый твой жест отразится во мне,
И в звездном мерцаньи, и в черном окне.
А бедра твои, и ключицы, и лоно
Не знают отныне иного закона,
Как быть воплощением страсти моей,
В себе растворяющей нежность ночей.
И каждое слово на теле твоем
Становится снова то явью, то сном.
А запах твой пряный сквозь время плывет…
………………………
Никто тебя лучше меня не прочтет!..

И вдруг – мгновение!– и вечно тоскующе-влюбленный поэт преображается в «потерявшего пирожковую невинность» сочинителя вот такого озорного стишка:

проконстатировала факты
и не осталось ничего
а ведь хотелось где-то как-то
его

Правда, чтобы узнать его таким, оценить блестящее остроумие этого «певца разлуки и печали», восхищаться его философскими парадоксами, смеяться его шуткам и подхватывать лукавые словесные игры, – надо входить в круг достаточно близких друзей Баха. А значит, «ракурс» для моего рассказа, пожалуй, найден: о Бахе-поэте и в самом деле написано почти все, – но есть еще Бах-друг… Со всеми его загадками.

Именно как бесценный знак дружбы и доверия я восприняла его просьбу, два года назад, выступить редактором готовившегося тогда к печати сборника стихов «Облако вероятности».

Моя беззащитная осень,
прости мне мою немоту.
Пусть день уходящий уносит
монетку надежды во рту….

В его одиночестве тихом
пространство находит приют.
И годы, уставшие тикать,
к иному пределу зовут.

И кажется, мир обретает
забытый и подлинный лик.
А если доходишь до края,
бессилен бывает язык.

Моя беззащитная осень,
прости мне мою немоту.
Мой вечер слова произносит,
а я просто рядом иду.

Конечно, нужно было быть доверчивым Бахом, чтобы думать, будто Лейла редактирует его стихи. На самом деле, честно скажу, целых три месяца я просто купалась в читательском наслаждении, которое может подарить лишь творец, способный так простодушно проговориться:

Мой вечер слова произносит,
А я просто рядом иду…

Как раз этим и обозначив ту свою отмеченность божественной искрой, о которой всю жизнь мечтают менее талантливые стихотворцы. Догадывается ли он об этом сам?.. За время многолетнего общения с литераторами самых разных уровней и мастей я убедилась: цену себе они, все без исключения, знают очень хорошо и гораздо чаще склонны завышать ее, нежели занижать. Но Бах – случай особый. О том, например, что в 2007 году он был назван «Королем поэтов» на проходившем в Лондоне престижнейшем фестивале «Пушкин в Британии», а в 2011 году вошел в шорт-лист конкурса «Литературная Вена», что его стихи и проза публикуются в России, Эстонии, Казахстане, Израиле, Англии, – обо всем этом можно узнать только из посвященных ему статей и биографических справок. Сам же он – не ждите, не обмолвится.

скажи словам скажи устали
скажи словам скажи уснули
скажи себе скажи едва ли
ты усидишь на этом стуле

он уменьшается шагренью
скажи еще скажи уже
беги скорей беги за тенью
живи на скользком вираже

скажи словам скажи отстали
скажи часам скажи стоять
скажи мерцанию печали
так сиротливо не мерцать

скажи что мир подобен бреду
нет ничего не говори
скажи что жизнь начнется в среду
скажи воскресни
и замри

Это стихотворение, новое для него по форме, написано сравнительно недавно и войдет, будем надеяться, в следующий, третий сборник, практически уже собранный. «Облако вероятности» же стало второй поэтической книгой Баха Ахмедова (первая, вышедшая в 2010 году, – «Молчание шара»). И все время моей – не поворачивается язык сказать «редакторской работы», лучше так: особой близости к его стихам, погруженности в них – не отпускала прочитанная когда-то строчка: «В каждом физике звучит Бах…».
Почему «физике»? О, об этом – его учебе на физфаке МГУ, аспирантуре, степени кандидата физико-математических наук, позже – работе в Институте химии и физики полимеров Академии наук Узбекистана, – обязательно упоминают все, кто писал о поэте Ахмедове. Обстоятельство, надо признать, и в самом деле колоритное: более совершенного примера воплощения лирика в физике, кажется, и представить нельзя. Даже само название его второго сборника отсылает, на ассоциативном уровне, к Эйнштейну и его великой теории.

…Разумеется, можно уйти в молчание.
Объявить его опыт вершиной творчества.
Убедить себя в том, что предел звучания
должен пройден быть раньше, чем жизнь закончится.

И взирать на землю с вершин безмолвия…
На губах улыбка почти надменная.
Ибо жизнь короче, чем вспышка молнии,
а в молчанье вмещается вся Вселенная.

Разумеется, можно уйти в бесстрастие
и сказать, что мир наш – лишь сновидение.
И неважно, «счастье» напишешь иль «счастие», –
все равно растает, как наваждение.

Отстраниться можно: мол, люди глупые
суетятся зачем-то, от боли корчатся.
Посмотреть на их суету через лупу и
осознать, что лучшее – одиночество.

Можно все, только мне почему-то верится,
что в моих блужданиях больше честности.
Что в ошибках больше судьбе доверия,
даже если идешь по знакомой местности.

И пускай усталость и боль отчаянья…
И слова как листья горят осенние.
Но, возможно, однажды строка случайная
хоть кому-то поможет найти спасение.

…Сейчас осознала удивительную вещь: большинство стихов Баха Ахмедова не получается цитировать отдельными строчками. Только вот так – целыми стихотворениями. Почему? Может быть, слишком неразрывно вытекает каждая следующая строфа из предыдущей, жестко держа главную мысль. Так, как не всегда умеют поэты, но как очень свойственно физикам-математикам… Интересно, размышлял ли кто-нибудь из писавших о Бахе и об этой очередной его загадке?..
А сколько их еще!.. Однажды, в личной переписке, он – он, «абсолютный поэт», если перефразировать сказанное о его любимой Маргерит Дюрас, – открылся мне совсем уж неожиданно (привожу эти слова с его разрешения):
«Если бы меня спросили, что мне хотелось бы сохранить в себе и не утратить, я бы сказал: умение и желание ставить человеческие отношения выше собственных творческих амбиций. Потому что для меня это действительно главное. А творчество – постольку поскольку… Понимаю, что не очень скромно, но больше не знаю, что сказать…»
Да уж, что и говорить, нескромность прямо-таки вопиющая. И в этом – тоже он, Бах Ахмедов. «Седой спартанский мальчик с лисенком на груди…» Нет, это написал не он, другой поэт. Но разве не про Баха?..

А ведь есть еще множество других Бахов, которых, может быть, только предстоит открывать для себя даже преданным поклонникам его поэзии. Например, такого, совсем особого, которого я узнала благодаря его сотрудничеству с журналом «Восток Свыше»: Ахмедова – публициста, эссеиста, критика.

«…Время в библиотеке имеет настолько высокую плотность, что практически как бы уничтожает само себя. Ведь на стеллажах лежат рядком не просто годы, но столетия и тысячелетия… Этакая воронка времени, поглощающая все, что к ней приближается, и не отпускающая обратно. …Времени в этом пространстве так много, что оно перестает быть, уступая все свои права Вечности, которая, в каком-то смысле, оказывается более милосердной, ибо ей до нас нет никакого дела.…Люди, зачарованные Библиотекой, без раздумий отдавали ей свою жизнь, время, дыхание, не заметив, что она давно стала для них сильнейшим наркотиком, зависимость от которого практически неизлечима. Однажды я разговорился с одним из посвященных – невысоким плотным, в бесцветной фуфайке, удивительно напоминавшим великого сценариста Тонино Гуэрру. В ответ на мою реплику о том, что я бы не отказался поселиться здесь и стать библиотечным бомжем, он усмехнулся и ответил, что я немного опоздал. «Как, значит, уже были прецеденты?» – «Один из них стоит перед вами»…».
(Из эссе Б. Ахмедова «Утраченный рай»).

«Написание хорошей прозы, как известно, – огромный труд по преодолению сопротивления материала, по укрощению языка. Создание же прозы на историческую тему представляет собой вдвойне сложную задачу. И не только потому, что требует от автора достоверной реконструкции событий: в конце концов, за исключением специалистов, мало кто из обычных читателей сможет поймать автора на исторической неточности. Задача усложняется другим. Писатель должен не просто придать картине историческую перспективу – он должен уловить сам воздух той эпохи, о которой пишет…»
(Из эссе Б. Ахмедова «Голографическая проза Алексея Устименко»)

«…Открылась дверь, вошел невысокого роста старик с окладистой бородой и прямой осанкой. Он был в простой серой рясе, на груди – крест. Это и был Владыка Антоний… Каждому, кто подходил к нему, Владыка смотрел в глаза. Несмотря на возраст, – а ему в то время было уже 84 года, – глаза его были удивительно живыми и буквально излучали радость… Держался он очень просто, участвовал в общей беседе на равных, шутил, иногда что-то рассказывал из своей жизни. Помню, как однажды пришел сын Бориса Пастернака, Евгений Борисович. Он подошел к Владыке, попросил благословения и поцеловал руку. И по его лицу было видно, что он испытывает не меньший трепет перед Владыкой, чем мы – перед ними обоими. Одна из прихожанок подошла к Евгению Борисовичу и, задыхаясь от волнения, стала сбивчивой скороговоркой изъясняться в любви к великому поэту. Пастернак-младший с покорным терпением слушал ее бессвязный монолог и благодарил, немного смущаясь…»
(Из очерка Б. Ахмедова «Живые встречи»).

Антоний Сурожский, Евгений Борисович Пастернак… Бах Ахмедов. Конечно, это не знак равенства, – но нельзя не ощутить, почти физически, помимо двух гигантских личностей, предстающих в этом отрывке, –взволнованное, трепетное присутствие и третьей: рассказчика. Мне не посчастливилось, как автору этого очерка, встречаться ни с владыкой Антонием, ни с сыном великого поэта, но – знала ли я когда-либо человека более глубокого, более духовного, наделенного более высоким строем души, чем поэт и мыслитель Бах Ахмедов?..

…Пропущенное слово в словаре…
Слепое притяжение к игре
И вечный страх внезапно постареть
В ловушках смысла.

Вот наш исход и, может быть, итог:
Ладошки времени и медленный песок.
Налево – осень, а направо – Бог,
И жизнь зависла.

Это – тоже из его второго сборника стихов, названного так странно и чудесно – «Облако вероятности». Кажется, использованное здесь понятие из квантовой механики для самого автора впрямую соотносится с представлением о человеке: страшно уязвимом – и столь же непобедимом; таком разном, непостижимом и непредсказуемом…

…как Бах Ахмедов.
С его сотней загадок и самым главным таинством – таинством Стихов.

Лейла Шахназарова.

Статья опубликована в номере 2 за 2017 год журнала «Звезда Востока».