«Опасная вакансия поэта»

Ровно 180 лет назад, 29 января (10 февраля по новому стилю) 1837 года не стало Александра Сергеевича Пушкина.

…День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
………………………………
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать…

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

Стихотворение «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» Пушкин написал в расцвете телесных и духовных сил, когда ему было всего лишь тридцать лет. А вот строки одного из писем поэта 1934 года:
«Меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку…».

…И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?

Да, о близкой смерти и о месте своего будущего упокоения великий провидец думал часто и отчетливо выразил свою волю: «Но ближе к милому пределу мне все б хотелось почивать…»
Что же это за «милый предел»? Какое место было так дорого и близко Пушкину?

29 марта 1836 года после тяжелой болезни скончалась мать поэта Надежда Осиповна. По настоянию Александра Сергеевича ее похоронили в Михайловском, в стенах Святогорского монастыря, рядом с могилами его деда Осипа Абрамовича Ганнибала и бабушки Марии Алексеевны. Пушкин один из всей семьи сопровождал гроб с телом матери в Михайловское. И вот тут поэт дал практическое подтверждение своим строкам: рядом с могилой матери он отметил место для себя и сделал за него вклад в монастырскую кассу…

По словам друзей, Пушкин в том году словно предчувствовал близость своей кончины. Вот воспоминания о последней лицейской годовщине, на которой присутствовал поэт, – 19 октября 1836 года:
«Пушкин извинился перед товарищами, что прочтет им пьесу, не вполне доделанную, развернул лист бумаги, помолчал немного и только что начал при всеобщей тишине свою удивительную строфу: «Была пора: наш праздник молодой сиял, шумел и розами венчался…», как слезы покатились из глаз его. Он положил бумагу на стол и отошел в угол комнаты…»

Отпущенного ему срока на земле тогда оставалось чуть более трех месяцев.

…«Здесь мерзкий климат. Так и не привык.
От ледяных ветров и брызг соленых
мутит. А этот варварский язык!
Не зря его стесняются в салонах.
В таком краю недолго до петли.
Начальство нас бранит из-за парада:
Затеяло – теперь само не радо.
Три дня закрыт балет. И Натали
не пишет, позабыла друга.
А Пушкина, ее супруга,
давно пора бы вызвать на дуэль.
Уж вот кто надоел так надоел».

* * *
Печалью поделиться бы. Но с кем?
Далекий след змеится за санями.
Как тяжело на цифре тридцать семь
Быть искренним лишь с милыми тенями…
Не пишется. Все мысли – о юнце
с улыбкою глумливой на лице,
о девочке с раскосыми глазами…
Теперь, мои стихи, ступайте сами
из книги в книгу и из уст в уста,
без правки и родительского взгляда…
О красных пятнах снежного холста
биографам заботиться не надо.
(Вадим Муратханов)

…«Условия дуэли между г. Пушкиным и г. бароном Жоржем Геккереном.

1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.
2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие.
3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять место для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники становятся на том же расстоянии в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила.
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми
полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

Константин Данзас, инженер-подполковник.
Виконт д’Аршиак, атташе французского посольства (фр.)».

Как видим, стороной, представляющей Пушкина на его последнем роковом поединке, выступал Константин Данзас. Быть секундантом Александр Сергеевич попросил своего давнего лицейского товарища не в самый день дуэли, а накануне – 26 января 1837 года. Так что у Константина Карловича было время обдумать просьбу и осознать, какой ценой придется расплатиться за этот шаг. Цена же была непомерно высокой – собственная жизнь. Ведь, согласно манифесту Екатерины II от 1787 года, секунданты на дуэлях признавались соучастниками «в умышленном причинении смерти», и их ждала неизбежная кара – смертная казнь. Но… была задета честь его лицейского брата, – и Данзас без колебаний дал свое согласие быть секундантом. И тяжкую эту миссию выполнил сполна, оставаясь рядом с Пушкиным до последних минут его жизни. Весь остаток отпущенных ему – очень печальных – лет Данзас не мог простить себе, что не сумел уберечь от гибели не просто любимого друга, но гениального поэта, гордость России. Он считал своим долгом оставить правдивые свидетельства о дуэли и смерти Пушкина. А потому все, что знал и помнил, Константин Карлович рассказал своему близкому другу А. Аммосову, который в 1863 году выпустил эти воспоминания отдельной книгой «К.К. Данзас. Последние дни жизни и кончина Александра Сергеевича Пушкина». Эти материалы многое проясняют в истории гибели великого русского поэта.

…Пуля в живот.
Красная клякса
Размером с монету.
Время менять кавалеров.
Но это –
Медленный, как паром через Лету,
Медленный танец гавот.

Гангренозный
Горячечный зной
На абиссинских губах
На спесивых.
Медленно высохли
Глаз черносливы.
Медленно так
Умирал некрасивый
Первый муж
Генеральши Ланской.
(Владимир Ферлегер)

…«Почему не положен в гроб в мундире?» – возмущался Бенкендорф.

Да, первый поэт России избежал уготованного ему унижения – быть похороненным в «полосатом кафтане» камер-юнкера. И воля его исполнена: последний приют Пушкина – в родном Михайловском, рядом с «отеческими гробами».

…И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

«…Услышав роковую весть, тысячи людей бросились к дому поэта и навсегда вместе со всей Россией там остались… и более полной, более лучезарной победы свет не видел», – написала спустя столетие Анна Ахматова.
Первый же вышедший после смерти поэта том журнала «Современник», посвященный памяти его великого основателя, открывался словами:
«…Россия потеряла Пушкина в ту минуту, когда гений его, созревший в опытах жизни… готовился действовать с полною силою. Потеря невозвратимая, невознаградимая…».

Ощущение невосполнимой потери горчит в каждом из нас и сегодня. Но… «Пока в России Пушкин длится, метелям не задуть свечу».
Пока длится Пушкин на земле, – поправим мы поэта Давида Самойлова, недавнего нашего современника. А имя и творения Пушкина, «любезные народу», пережили и переживут еще многие века. Не только жизнь, но и смерть его остались для потомков образцом высокой нравственной нормы, мерилом чести и человеческого достоинства.
Именно так, как и подобает жизни и смерти поэта.

Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.
(Борис Пастернак)

Г. Жданова.