О, донор-Ташкент…

…Сквозь огонь в Ташкент мы мчались
Через слезы, кровь и муки,
Детство Родина спасала –
Молодой питомник свой.

И, бедою опаленный,
Ты тянул навстречу руки –
Город, от войны далекий,
Но уже прифронтовой…

О фильме Бориса Бабаева и Келдиёра Хужаёрова «Большое сердце Ташкента», первый показ которого состоялся 28 июня в Национальной библиотеке Узбекистана, конечно же, будут еще писать – многие и много. И не потому, что это шедевр или не шедевр, – похоже, здесь мы имеем дело со случаем, когда приоритет художественных достоинств произведения уступает место ценностям иным. Затрагивающим душу каждого из зрителей некой – если не пра-, то пред-памятью.

«В самом начале войны узбекский народ принял полтора миллиона беженцев из оккупированных гитлеровцами районов России, Украины и Белоруссии и создал условия для их спасения и жизни в нашем благодатном крае. В Узбекистане нашли спасение 1,5 миллионов человек, детей и стариков, в том числе более 200 тысяч евреев, эвакуированных в Ташкент из оккупированных районов бывшего Союза. Здесь они обрели второй дом, получили заботу и внимание, спаслись от голодной смерти. О прожитом и пережитом в те дни рассказывают в фильме очевидцы и участники тех событий. Они выражают свою сердечную благодарность Узбекистану за всемерную помощь и поддержку в суровое время войны».

…«Я и сам – “фрукт и овощ” эвакуации евреев из Украины в Узбекистан. Родители мои поженились накануне войны. А дальше – отец в свои девятнадцать лет ушел на фронт, мама тогда же, в сорок первом, была эвакуирована в Узбекистан. Эшелон, в котором ехала в Туркестан семья со стороны отца, попал под бомбежку, и все погибли. А мамин поезд проскочил. …»

В фильме звучат голоса разных людей, смотрят в камеру и в душу зрителя глаза многих, кому есть что вспомнить и рассказать об эвакуации в Узбекистан в годы войны. Рассказы, по видимости, вполне спокойные, без слезливости и надрыва. Просто – так было… И осталось в памяти – теперь уже генетической – навсегда.

И знаете, что интересно, – оказывается, что та пронзительная страница нашей истории по-прежнему, по сей день служит неким «тестом», оселком, лакмусовой бумажкой для проверки… масштаба души. Так, один из тех, чьим родителям, в числе тысяч других, земля наша в войну дала «хлеб и кров», – человек очень известный, которым мы привыкли восхищаться, – в ответ на просьбу рассказать об этом в фильме узбекистанских кинематографистов поинтересовался размером гонорара за съемки…

И все-таки это, не приходится сомневаться, – случай единичный. Как не приходится сомневаться и в том, что каждому из тех, кто принял участие в этой пронзительной ленте, – Якову Шапиро, Эзро Малакову, Иосифу Кобзону, Дине Рубиной, Юрию Стоянову, другим замечательным деятелям науки и культуры, чьими устами говорят с экрана сотни тысяч спасенных нашим краем, – Ташкент навсегда подарил частицу своего большого сердца.

«…Их высадили в Янгиюле. Поселили в колхозе Наримановского района. Для столь большого числа семей новоприбывших не было жилья, и колхозники хашаром изготовили просторные землянки, крытые досками, соломой и землей. Там худо-бедно и перезимовали – мать, а с нею два ее братика, отец и ее мама.

Отец вернулся в Бердичев после армии и получил от военкомата разрешение на поездку к жене в Среднюю Азию в 1946-м. Я родился в октябре 1947-го…».

Я цитирую воспоминания бывшего ташкентца, живущего ныне в Соединенных Штатах, замечательного писателя Павла Шуфа. Строки из его писем и стихов проходят через весь фильм Б. Бабаева, служа своеобразным камертоном экранного действа. Так же, как память об узбекской земле стала на всю жизнь камертоном, многие годы определяющим творчество самого Павла Ефимовича:

«Черно-белый Нью-Йорк я по-русски пишу,
По-ташкентски тылы прикрывая»…

…У «Большого сердца Ташкента» много пластов, глубин, смыслов, иные из которых всплывают не сразу. Так, во время обсуждения, состоявшегося после премьерного показа, звучали, в числе других, и мнения, сопоставляющие и противопоставляющие тогдашний тыловой подвиг Ташкента нынешней Европе, оказавшейся беспомощной перед захлестнувшей ее волной эмиграции… Наверняка и впредь фильм будет рождать немало далеко не бесспорных суждений. Как и подобает интересному, состоявшемуся произведению искусства, которому, хочется верить, суждена долгая жизнь. Я же здесь хочу напомнить лишь об одной составляющей этого фильма – той, что прозвучала именем и строками Павла Шуфа. Нашего бывшего – нет, вечного, – земляка.

«Разрешите доложить, товарищ мама!
Пишет вам один из сыновей –
Виктор Глебский.
Озорник. И самый
Преданный из преданных детей.

Вспомнить нынче выпала охота,
Как покинул разоренный дом,
Как скитался в топких я болотах
Тринадцатилетним пацаном.

Я бойцов в тылы фашистов вывел,
И наш натиск был неотразим,
Мы огнем поговорили с ними
И пробились к вечеру к своим.

Но ждало иное на рассвете, –
Мне сказал полковник:
– Славный шкет,
Разве дело лезть под пули детям?
Решено: отправишься в Ташкент!..»

Каждая главка щемящей поэмы Шуфа «Война – Ташкент: Задание на дом», основанной на документальном материале, написана от лица одного из воспитанников детского дома № 22. Созданного в Ташкенте на второй год после начала войны и около полувека возглавлявшегося Антониной Павловной Хлебушкиной. Самого, вероятно, знаменитого из подобных учреждений.

Конечно, фильм о ташкентской эвакуации мог включить лишь небольшие фрагменты этой поэмы. Но эти несколько поэтических фрагментов воспринимаются как четко отбиваемый, структурообразующий ритм произведения. Схожий, может быть, со стуком сердца?..

Нет в детдоме лишней койки…
Но тревожит Наркомпрос:
– Нынче ночью снова поезд
Сотню беженцев привез.

…И навстречу мы выходим
На простуженный перрон.
Ветер свищет, хороводит,
Ударяется в вагон.

– Эй, в вагоне? Аль уснули?
Вылезай, – конец пути!..
И ребятки протянули:
– Нету, тетя, сил идти…

Обморожены… Опухли…
Обувь невозможно снять…
И ботиночки, и туфли –
Все придется разрезать…

Ташкент – город хлебный, это известно давно. Другое имя – «город спасения» – дал Ташкенту, уже на нашей памяти, поэт Александр Аркадьевич Файнберг. И его лицо тоже возникает на экране: ему также пришлось постичь азбуку военного сиротства. Но его младший современник Павел Шуф этой горькой науки не испытал, родился после войны. И потому особенно поражает в его поэме сила присутствия автора, а вслед за ним и читателя, там, где, казалось бы, «нас не стояло», сила зрения – и прозрения – вспять, сквозь время. Наверно, это и есть то, что называется генетической памятью?..

…Профессор был краток:
– Слабы ленинградцы,
Поднять их сумеет
Не только любовь.

Товарищ директор,
Я должен признаться:
Спасет ваших деток
Лишь свежая кровь.

Лишь донор сумеет,
Лишь донор поднимет.
Спасется лишь тот,
Кому в жилы вольют
Лекарство, которого
Нет в магазине
И даже по карточкам
Не выдают…

– Понятно, профессор!
Детей не оставим,
Дадим мы недугу
Блокадному бой.
Его отступить
Мы немедля заставим:
Ношу я такое
Лекарство с собой!

– Вы ради детей
Не щадите здоровья,
Готовы себя
В них до дна перелить.
Но только подходит ли
Группою крови
Лекарство, которым
Готовы дарить?

– Подходит?..
И руку она обнажила…
– Как долго тянули с анализом вы!..

…О, донор Ташкент!
Их спасла твоя сила
И группа
Твоей бескорыстной любви.

Город спасения. Город-донор. Город большого сердца.

Ташкент.

Лейла ШАХНАЗАРОВА.