Что было бы, если бы Грегори Хаус жил в Швейцарии XVI века? Время то было далеко не спокойное, Европу лихорадило от перемен — рушился феодальный строй, сходя с дистанции в экономической гонке, рушился сам уклад тогдашней жизни, включая столь важную для уходящего Средневековья религиозную составляющую. Лютер уже в начале века прибил свои «95 тезисов» к вратам виттенбергской церкви, создавая прецедент и порождая тем самым многочисленные волны последующего насилия, реформирующие христианство… Хотя не стоит забывать о том, что именно в такие времена неординарные личности и обретают масштаб титанов, возвышающихся на фоне общего развала и анархии.
И вот, практически на пороге всех этих перемен, и появился на свет наш герой, чей бескомпромиссный характер и незаурядные медицинские познания напомнили мне Грегори Хауса из столь популярного еще недавно американского сериала. Разумеется, это только мои ассоциации (современникам он представлялся «Лютером медицины», романтики, возможно, предпочли бы определение «странствующий доктор», а кому-то еще пришлось бы по душе сравнение с Фаустом), но позвольте сначала рассказать вам историю Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, куда более известного под своим псевдонимом Парацельс, а там вы и сами решите, на кого он похож (или не похож).
Итак, в 1492 году Колумб открыл Америку, а на следующий год в швейцарской деревушке, неподалеку от Чертова Моста в окрестностях Цюриха, родился потомок известного дворянского рода Бомбастов — Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм. Один из его дальних родственников в свое время даже был гроссмейстером ордена госпитальеров. Но на юном существе это обстоятельство сказалось крайне мало — ни воином, ни рыцарем он не стал (хотя успел немало поработать полевым хирургом). Так или иначе, отец его был хорошим доктором и весьма уважался своими пациентами. Это сказалось куда больше на выборе будущего призвания: отец с детства знакомил его с началами медицины и алхимии. Такие уроки вовсе не были в тягость мальчишке — спустя годы он очень тепло отзывался о своих родителях. Но детство закончилось, и он отправился получать «настоящее образование»: сначала в монастырь святого Андрея в Савоне, а по достижении шестнадцати лет — в Базельский университет. Молодому человеку повезло: по окончании первого университета его наставником оказался известный адепт алхимии, магии и астрологии монах Тритемий (поклонники Умберто Эко скорее вспомнят о его криптографических достижениях). А после он «стажировался» у другого известного алхимика — Сигизмунда Фуггера.
Годы учения плавно перетекли в годы странствий — молодой Гогенгейм отправляется путешествовать по странам Европы, начиная с соседней Германии. Потом приходит черед Италии (там он заканчивает Феррарский университет и становится «доктором обеих медицин», принимает участие в Венецианской войне в качестве полевого хирурга), Франции, Нидерландов, Дании и Швеции (в трех последних странах он тоже был полевым врачом). Имеется также апокрифическая история о том, что ему довелось побывать в России, добраться до Индии и быть плененным татаро-монголами. В плену он якобы пробыл 8 лет — с 1513 по 1521 годы. Рассказывают, что под конец хан отправил его в качестве сопровождающего своего сына, когда тот собрался по делам в Константинополь. И именно в этой поездке ему удалось обрести долгожданную свободу. Тогда же он вроде бы встретился с адептом Соломоном Трисмозином или Пфайфером, благодаря которому смог увидеть собственными глазами процесс трансмутации свинца в золото. Но все-таки это только легенды.
Реальные же странствия продолжаются до 1525 года, когда он вновь объявляется на родине. Но Зальцбург охвачен Крестьянской войной (это крестьяне неправильно поняли Лютера), и ему приходится бежать оттуда. Пару лет лечит богатых и бедных то здесь, то там, а в 1527 году его приглашают в Базель, на место профессора физики, медицины и хирургии в местном университете. Параллельно он получает должность главного городского врача. Несмотря на скитания, он прекрасно подготовлен к лекторской деятельности. А по мнению многих его современников, даже больше необходимого…
Собственно, все, что говорилось до настоящего момента, было лишь предысторией. Настоящая история начинается тогда, когда Теофраст Гогенгейм оказывается в Базеле. Позже, в Нюрнберге, он сам придумает себе псевдоним Парацельс — «превзошедший Цельса» (в то время не было нужды объяснять, кто такой этот Цельс, а сейчас скажем, что это был «Цицерон медицины» и просто замечательный врач, живший в Риме на рубеже тысячелетий и оставивший после себя много полезных сведений по хирургии и другим разделам медицинской науки).
Итак, Гогенгейм впервые в жизни получает в свое распоряжение профессорскую кафедру (читай: трибуну). И что же он торопится рассказать студентам? Его лекции весьма далеки от всего, что им доводилось слышать раньше. До прихода Гогенгейма их заставляли учить наизусть то, что сказали Авиценна, Гален и Гиппократ. В результате тогдашние медики лучше знали древние языки, чем саму медицину. Парацельс же врывается в это сонное царство схоластической науки и начинает проповедовать… собственный опыт. Как говорил он сам, «чтение еще никого не сделало врачом». И опыт действительно становится лучшим доказательством его правоты, потому что высокомерному доктору даются даже те болезни, которые считались неизлечимыми.
Но тут происходит один малоприятный случай, оказавший существенное влияние на дальнейшую жизнь этого великого человека. Во время его пребывания в Базеле врачи практически отказались от мысли излечить богатого каноника одной местной церкви. Парацельс, не слишком заботясь о том, что о нем думают коллеги и сам пациент, не просто вызвался излечить безнадежного больного, он еще и сделал это в рекордно короткие сроки, выдав больному всего две пилюли. Излечившийся каноник решил, что болезнь вовсе не была серьезной, и… отказался платить своему спасителю.
Первой ошибкой, конечно, было излечивать каноника так быстро. Эффект получился обратный ожидаемому — вместо того, чтобы поблагодарить врача и Бога за чудесное исцеление, каноник решил, что болезнь ему привиделась. Вторая ошибка стала следствием крайне неполиткорректного характера самого Парацельса. В процессе рассмотрения тяжбы между ним и каноником он неоднократно высказывал свое мнение об уме и прочих достоинствах присутствовавших в столь грубых выражениях, что под конец оскорбленными себя чувствовали многие члены городского магистрата. (Грубости своей он никогда не отрицал, говоря: «Я грубый человек, рожденный в грубой стране, я вырос в сосновых лесах и, возможно, получил в наследство их иголки».) Закончилась эта история и вовсе плачевно: суд приговорил Парацельса к регулярным(!) выплатам исцеленному канонику Корнелиусу фон Лихтенфельсу по шесть гульденов (при том, что годовой доход профессора составлял 60).
Впрочем, и это было не самое страшное. По мнению Майера, автора самой известной биографии Парацельса, худшим было то, что в итоге ему пришлось тайно бежать из Базеля. Потому что останься он там и продолжай читать лекции, мог стать ведущей фигурой немецкого Ренессанса в сфере науки.
Бежать же ему пришлось даже не из-за тяжбы с каноником. В бытность профессором он официально числился главным городским врачом. И, желая городу добра, предложил магистрату предоставить ему контроль над всеми городскими аптеками. Магистрат согласился, Парацельс взялся за дело: начались проверки, были унифицированы требования к приготовляемым препаратам, в общем, жизнь аптекарей была испорчена, а их доходы стали падать. Так он нажил себе множество врагов в этой среде. Но на деле их было куда больше. Парацельса ненавидели его коллеги-врачи и коллеги-преподаватели, а после суда — еще и оскорбленные члены магистрата. Успешный и бесцеремонный, он никого не устраивал.
Бегство из Базеля снова вывело Парацельса на дорогу странствий. В Нюрнберге ему запретили печатать собственные сочинения, что стало причиной его затяжной депрессии. Кроме того, там ему снова приходилось доказывать свои врачебные навыки, излечивая тех, кого считали неизлечимыми. В частности, магистрат этого города отправил к нему несколько больных, отобранных местными медиками, дабы лжец сам себя изобличил. Но позлорадствовать не вышло: Парацельс справился с задачкой, больные избавились от своего недуга, а вдобавок им еще и не пришлось платить доктору. (Здесь он сам отказался от оплаты, но случай каноника получил продолжение в лице столь же неблагодарного графа Филиппа Баденского.)
И снова он отправляется в путь… Но однажды его медицинское подвижничество все-таки закончилось: поскитавшись напоследок по немецким землям, Парацельс прибыл в Зальцбург. Оттуда он должен был отправиться в Штайермарк, где его ждал барон Ганс Унгнад фон Соннегг. Что именно произошло в Зальцбурге остается загадкой: одни биографы настаивают на том, что смерть Парацельса имела насильственный характер, другие винят во всем скопившуюся усталость и обострившиеся болезни. Как бы то ни было, за три дня до смерти Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм написал завещание. Вскоре оно пригодилось. Сторонники версии насильственной смерти считают, что Парацельса убили наемные бандиты, чье преступление было оплачено кем-то из давних завистников врача. Или это было отравление. Сведения о посмертном вскрытии, обнаружившем трещину височной кости, упоминаются только у Франца Гартманна. Смерть Парацельса стала началом его долгой посмертной истории, которая, впрочем, может закончиться уже в наше с вами равнодушное время.
Подводя итог, еще раз назову то, что роднит его с Хаусом: способность пробуждать антипатию в ближних, ничуть не заботясь о грядущих последствиях, блеск, с которым им решались труднейшие профессиональные задачи (в жизни, а не в легендах, появившихся позже), и, наконец, его упрямство, которое иначе можно назвать «верностью себе».
Напоследок я хочу познакомить вас с некоторыми из тех самых легенд, которыми обросла его биография после смерти.
Само собой разумеется, искусство Парацельса в народе вызывало обычные подозрения в дьявольском руководстве. И все-таки это был добрый доктор, даже если и знался с нечистой силой. Любопытно, что у него, как и Майкла Скота, о котором я писал раньше, был волшебный конь, способный летать по воздуху, перемещая своего седока на огромные (особенно по тем временам) расстояния. Хотя в одной из сказок он использовал его только для того, чтобы побыстрее домчать музыканта из Сент-Галлена в Баден (это не больше 20 миль), где в тот момент собрались вожди швейцарских кантонов. Но те же рассказчики говорят, что обычно Парацельс пользовался этим конем для того, чтобы летать в Москву, где его ждали пациенты. В других сказках его выставляли шарлатаном и неудачником, правда, и сами сказки при этом были весьма неуклюжими попытками сделать злободневным сюжет о Румпельштихцене (карлике или гноме, чье имя вечно забывают, а он этим коварно пользуется). Так вот, Парацельс лишь слегка обогатил сказку своим присутствием — он появляется, чтобы излечить княгиню, но его искусство бессильно, тогда приходит этот гном и дальше строго по сюжету, записанному братьями Гримм тремя веками позже.
Куда интересней истории, которые рассказывают на родине нашего героя. Во-первых, там его чаще зовут Растером или Растусом, или Кэлином. Во-вторых, там очень хорошо помнят о том, что он был не только врачом, но и алхимиком, и утверждают, что ему был ведом секрет изготовления золота и вечной молодости. Помимо этого у него были волшебные помощники: паук, любивший выпить яду (а недостатка в отравителях его господина, как мы знаем, не было), и змей, знавший все тайны мира. Еще у него якобы был меч, в рукояти которого он носил свои сокровища: жемчужное зерно и волшебный порошок. Кроме того, подобно Соломону, Парацельс легенд владел языком зверей и птиц.
И все же понадобились века, чтобы слуга дьявола стал народным святым. В 1831 году его могила стала местом паломничества жителей окрестных Альп. Как раньше святого Руперта, так теперь Парацельса просили они о заступничестве перед эпидемией холеры, разразившейся тогда в Европе. И что удивительно, это сработало: эпидемия обошла стороной Зальцбург, Штайермарк, Каринтию и Тироль. Кто знает, может быть однажды, после канонизации Лютера дело дойдет и до Парацельса?
В. Севастьянов.
