Тень… Кружевная, тающая в памяти тень парков нашего детства. И – свет дорогих людей, написавших об этом стихи. Два прекрасных поэта, два моих друга, очно пока между собой не знакомые, живущие сейчас в разных странах – один в Узбекистане, другой в Израиле. И при этом – братья. Братья великого, хоть и размётанного ныне по всему миру, Ордена ташкентцев.
Сухбат АФЛАТУНИ
БЫВШЕМУ ПАРКУ ГОРЬКОГО В ТАШКЕНТЕ
Парк Горького был горьким, как миндаль,
который в нем старухи, как скворчихи,
носили в клювах; хрупким, как мальчишки,
что дамам покупали тот миндаль,
а иногда прислушивались к небу –
там облака звучали, как хрусталь.
Миндаль завернут был в тетрадный лист
в линейку, на которой мыли раму.
И пели про войну под фонограмму…
Семь зерен и один измятый лист;
любовники хрустели, глядя в небо, –
там, между веток, спрятан был арфист.
Арфист, как крестовик, бродил по струнам.
Аттракционы бегали по кругу.
И прямо с неба сыпался миндаль.
………………..
Иное время разбросало зерна
и карусели вырывало с корнем;
и обмелело, оскудело небо…
Жаль горьких зерен?
Может быть, и жаль.
Феликс ХАРМАЦ
* * *
парк имени первого мая
прорезала трасса прямая
и зову эпохи внимая
парк стал отходить навсегда
в небес растворенные створки
куда умирают все парки
и ходят к вечерней поверке
забытые города
так хроноса резвые волки
расставив и смыслы и толки
рассеяли наши попойки
и летнее наше кино
в умчавшие ввысь карусели
запрыгнуть бы да не успели
замолвить бы да не просили
и только запомнить дано
Эти два стихотворения, Сухбата Афлатуни (Евгения Абдуллаева) и Феликса Хармаца, о старых ташкентских парках я опубликовала на своей странице в Фейсбуке. И, как оказалось, – всколыхнула тем самым целый пласт глубинных воспоминаний многих читателей, в чьей душе неизбывно живет и будет жить до последнего вздоха это «легкое, как щелчок» (С. А.) и неизбывно родное слово – Ташкент… Немолодые уже люди, в большинстве – давно переехавшие в другие края, вспоминают вроде бы пустяки, бытовые мелочи: старое кино в летнем кинотеатре, соленый миндаль и шашлыки, клетчатые ковбойки первых ташкентских стиляг в 1950-е… Ну а вкупе складывается – если не цельная картина, то, может быть, один из ее пазлов: облик прежнего, нашего, неотъединимого от души и стремительно уходящего города…
Тарон Авакимянц (Россия):
Парк Горького – мой парк. Я жил на Куйбышева, 7, до самого землетрясения 1966 года. Этот парк и Сквер Революции – места, где прошло самое начало моей жизни: мы там бывали с мамой и бабушкой едва ли не каждый день. А стихи эти… может быть, и неплохие, но они не про мой парк… Впрочем, каждый имеет право на свой взгляд, тем более что Евгений вообще из другого поколения, он все видел по-другому. Хотя миндаль в тетрадных кулёчках был и в мою эпоху. По правде сказать, «правильней» Файнберга о Ташкенте трудно написать. Мало кому удастся передать настроение так, как это делал Александр Аркадьевич. Наш коллега, кстати (он закончил журфак). Жаль, что не написал он ничего про «ПарГорького» – так скороговоркой мы его называли всегда. Там я катался на «лодках» – это такие качели были; там научился забираться вверх по вертикальной трубе, отполированной до блеска ладошками таких же, как я, мальчишек. Еще там был прокат и можно было покататься на игрушечном автомобиле с педалями вместо мотора. Или на лошадке (у меня сохранилось детское фото)…
В парке Горького я видел живого Михаила Водопьянова (если кто не знает, это легендарный лётчик – участник экспедиции по спасению экипажа парохода «Челюскин» из ледяного плена в 1934 году). В парке Горького (а точнее, в летнем кинотеатре «Хива») я в самом начале шестидесятых видел «Подвиги Геракла» и «Тарзана» с Джонни Вайсмюллером… А потом на другом конце парка построили роскошный по тем временам Дворец водного спорта, и мы ходили с мамой туда на новогодние елки на воде…
Светлана Кульбацкая (Белоруссия):
Особенно понятны и близки эти стихи для тех, кто застал тот парк Горького. Я сразу вспомнила летний кинотеатр: перед сеансом папа покупал миндаль – колотые абрикосовые косточки, мне – сладкие, а себе брал солёные. Такие вкусные воспоминания!..
Александр Волков (Россия):
А еще были парк Тельмана, парк ОДО (Окружного Дома офицеров), и во всех были танцплощадки, где мы проводили вечера. Каждая танцплощадка отличалась своим кругом завсегдатаев. В парке Горького в основном подростки из разных районов города, вперемежку с мелкотравчатой шпаной. В парке Тельмана, кроме танцплощадки, имелась серия пивных, где традиционно «оттягивались» многочисленные компании. Там часто возникали драки, весьма серьезные… На танцплощадку в этом парке приличные девушки не ходили, поскольку там царили криминальные авторитеты.
Самой престижной считалась танцплощадка ОДО: здесь бывали студентки и вообще «элитарные» девушки. Верх там тоже держала шпана приблатненная, но не столь жесткая, как в Тельмана. Первые стиляги ходили в основном туда, это была «продвинутая» молодежь – в плане раскрепощения от советского унифицирования. Там, когда появилась возможность, мы танцевали буги-вуги и рок-н-ролл, что, конечно, пресекалось милицией и концовка вечеров часто заканчивалась приводом в отделение. Ходить лучше было на свою танцплощадку, иначе могли накостылять – за необычный прикид, длинные волосы и вообще за то, что выпадаешь из общей массы.
Должен сказать, что «золотой молодежи», в отличие от Москвы, у нас практически не было. Не было среди нас и фарцовщиков, по причине отсутствия в Ташкенте иностранных туристов. Были в основном ребята, мечтающие слушать музыку, которую не навязывает официальное радио, одеваться свободно, как тебе нравится, читать то, что тебе интересно, рисовать по-своему, не так, как диктует официальная система. Потом эти ребята разлетелись по Союзу, многие добились немалых успехов. Навскидку: Георгий Юнгвальд-Хилькевич, кинорежиссёр. Aлексей Пьянов – поэт, зам. главного редактора журнала «Юность», позже – главный редактор «Крокодила». Владимир Рецептер – поэт и актёр товстоноговского БДТ. Поэт Николай Благов, скульптор Дамир Рузыбаев, живописец Евгений Кравченко… и еще многие другие.
Людмила Кодзаева (Узбекистан):
Саша, а еще вас – тебя, Дамира и Женю Кравченко – хотели выгнать из художественного училища за ношение клетчатых рубашек, узких брюк и беретов!
Александр Волков:
Было дело. Мы не вписывались в официальные рамки и как могли противостояли им. Наши наряды были весьма скромными, большей частью сшитые частными портными (это отдельная тема – о домашних умельцах, которые больше всего боялись фининспектора, поэтому обшивали только своих – соседей и знакомых), – но даже при всей своей скромности вызывали на улицах жесткое неприятие – от комментариев нам вслед до швыряния камнями. Не говоря уже о комсомольских патрулях, которые резали узкие брюки бритвой или пытались остричь нам волосы. Но патрули долго не продержались – за нас вступились блатные, тоже не любившие давления со стороны властей. Поколотили несколько бригад комсомольцев – и те быстро слиняли…
Это продолжалось с 1955-го и до года 58-го. Потом круг любителей современной моды расширился, и мы были в этой среде уже не так заметны. А клетчатая рубаха, так называемая ковбойка, со временем стала обычной для туристов, геологов, путешественников…
Сейчас смотрю на свои старые фото и думаю: какая же жесткая и косная была система, если так реагировала на нас. Судите сами – что могло возмущать в моем прикиде на этой фотографии? Разве только несколько вызывающая поза…
Тарон Авакимянц:
Только продержалось все это (я имею в виду нравы и характерные детали той ташкентской жизни) лишь до начала семидесятых, постепенно утрачивая свои выразительные черты. После землетрясения жители центра переехали в новые районы, и контингент парковых танцплощадок изменился…
Александр Волков:
Я уехал из Ташкента в 1959 году и потом приезжал каждый год в течение не одного десятка лет. Но на танцы больше не ходил, интересы изменились. Однако по-прежнему любил Ташкент до безумия. Землетрясение изменило городскую ауру, а Чиланзар и новые микрорайоны – это уже другие люди, другой город. Ну а когда в последние годы вырубили Сквер… я переживал сильнее, чем утрату родной улицы Советской. Кстати, для меня это название не ассоциировалось с властью, это было просто имя любимой улицы.
Александр Бизяк (Израиль):
«…в умчавшие ввысь карусели
запрыгнуть бы да не успели
замолвить бы да не просили
и только запомнить дано»
Спасибо за прекрасные стихи!
Алексей Белоцерковский (Россия):
Парк Горького запомнился еще и кручеными шашлыками. Помню дымовые завесы над мангалами… «Воспоминания – это рай, из которого нас никто не может выгнать». Кажется, Ремарк.
Зелина Искандерова (Канада):
«…Иное время – разбросало зерна,
и карусели вырывало с корнем;
и обмелело, оскудело небо.
Жаль горьких зерен?
Может быть, и жаль».
Как хорошо – до боли… Сухбат Афлатуни, такой талантливый азийский сын еврейской мамы… Все, что он пишет, всегда немножко с горчинкой, – как тот миндаль…
Владимир Васильев (Узбекистан):
Очень хорошо. Созвучно… О том же написал Джасур Исхаков – в «Снах о старом Ташкенте».
Прекрасно и грустно…
…И с каждым годом все грустнее. И, может быть, прекраснее.
Лейла Шахназарова.
На заставке: парк имени Тельмана. 1977 г. (Фото с сайта «Письма о Ташкенте».)
