Сегодня своё 75-летие отмечает Рахимжон Ахмедович Султанов — одна из заметных фигур в журналистике Узбекистана. Это человек, сумевший сохранить верность профессии и слову, не поддаваясь ни идеологическим конъюнктурам, ни давлению времени. Его профессиональный стаж составляет 55 лет — за этими цифрами скрывается не только долгая служба в печати и в эфире, но и редкая способность оставаться наблюдателем и летописцем эпохи, не изменяя человеческому достоинству и внутренней честности.
Образование Рахимжона Султанова охватывает как экономические, так и гуманитарные горизонты. Он окончил Экономический факультет Высшей школы профсоюзного движения ВЦСПС в Москве (1978), а позже — факультет журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова (1985), завершив затем обучение в Академии общественных наук в 1991 году. Это сочетание системного мышления и гуманитарной рефлексии стало характерной чертой его журналистского метода.
Первые шаги в профессии он сделал в Кашкадарьинской областной газете «Кашкадарьинская правда», работая с 1972 по 1974 год литературным сотрудником и заместителем ответственного секретаря. Также в этот период он был зав.сектором обкома комсомола. Уже тогда стало ясно: перед нами журналист, для которого не существует мелких тем, если в них присутствуют живые люди.
С 1978 по 1993 год Султанов работал специальным корреспондентом Узбекского телевидения и радио в Москве. Оперативность, достоверность, краткость были основными чертами его репортажей и сюжетов. За это время он подготовил свыше двух тысяч теле- и радиоматериалов о культурных, общественно-политических событиях, связанных с Узбекистаном. Его репортажи стали своеобразным мостом между Ташкентом и Москвой — подробный, аналитический, с чрезмерным присутствием идеологической составляющей, но полной глубокого человеческого участия. В этой связи уместно напомнить, что до него, да и после, у Узбекского телевидения и радио больше никогда не было представителя в столице некогда большой страны, а теперь России.
С распадом СССР он возвратился в Ташкент. С 1993 по 2013 год был специальным корреспондентом радиокомпании «Голос России» в Центральной Азии с офисом в Ташкенте. В этот период его работа приобрела новое измерение: акцент сместился на освещение отношений между Россией и странами Содружества, расширение гуманитарного сотрудничества, углубление взаимопонимания между народами постсоветского пространства. Он писал о сложном — доступно, о важном — без пафоса, о болезненном — с врачующей интонацией.
Султанов — автор множества очерков и статей, посвящённых значимым общественным деятелям Узбекистана, в том числе Шарафу Рашидову. В преддверии 100-летия со дня его рождения он опубликовал свыше десяти очерков, некоторые из которых вошли в тематические сборники. По его инициативе и участии в издательствах Узбекистана на узбекском (кириллица и латиница) и на русском языках были выпущены ряд значимых книг, в частности, исследование Федора Раззакова «Шараф Рашидов:Жизнь и судьба», автобиография Рафика Нишанова «Деревья зеленеют до метелей».
Сегодня Рахимжон Султанов продолжает свою работу в качестве обозревателя нашего издания. Его публикации посвящены как международным отношениям Узбекистана, так и хронике жизни поколений, чья судьба сплелась с историей страны. Особое внимание он уделяет сохранению памяти тех, кто внёс вклад в развитие республик бывшего СССР, укрепляя тем самым связь времён и поколений.
Журналистская и иная деятельность Р.Султанова никогда не была отмечена государственными наградами. Но был победителем некоторых профессиональных конкурсов. На волне демократизации и гласности односельчане, выразив ему огромное доверие, в 1990 году избрали его народным депутатом Узбекской ССР — Республики Узбекистан XII созыва.
В день его 75-летия мы публикуем одну из глав из его книги воспоминаний, над которым он сейчас работает. В этих строках Рахимжан-Ака перед читателем проявляется совсем с другой стороны — как депутат, выполняющий свой долг перед избирателями, и как журналист, рассказывающий о тех непростых событиях, предшествующих распаду СССР.
Итак:
УВОЛЬНИТЕЛЬНАЯ, ПРЕВРАТИВШАЯ В ПОБЕГ
ИЗ СОВЕТСКОЙ АРМИИ
Москва, 5 сентября 1991 года, четверг. Люди идут по своим делам, торопятся, стоят в очередях, ругаясь по поводу и без, покупают мороженое детям и, как всегда, смотрят на небо в поисках хорошей погоды. Но почти никто из них не осознаёт: страна, в которой они проснулись утром, постепенно уходит в историю. Незаметно, но безвозвратно.
Сегодня в КДС (Кремлёвский дворец съездов) последний день работы очередного, Y-го Съезда народных депутатов СССР. Три дня тому назад, во вторник, с трудом удалось собрать кворум — многие на съезд не приехали. В основном чиновники высокого ранга. То ли свои должности потеряли вследствие ГКЧП, то ли демонстративно самоустранились. Председатель Верховного совета А.И.Лукьянов на прошлой неделе с согласия Верховного Совета СССР был арестован по делу ГКЧП и сидел в «Матросской тишине». Но никто, ни председательствующий М.Горбачев, предложивший принять «Декларацию прав и свобод человека», где провозглашался переходный период для формирования новой системы межгосударственных отношений, подготовки и подписания Договора о Союзе Суверенных Государств, ни депутаты, даже самые активные, не представляли себе, что собираются в последний раз в таком составе. Все эти дни в зале витала усталость, горечь и тревожная неопределенность: всё, что казалось нерушимым, рушится. В этот четверг я уходил из Дворца съездов совершенно пустым, не записав ни одного интервью у депутата из нашей республики. С некоторыми да, поздоровался, но не более того. Как я сам любил говорить в таких случаях, даже «не заработав на пиалушку чая, ни то-что на обед!».
Выйдя из Кремлевского дворца съездов, на стоянке автомобилей на Ивановской площади, остановился. Куда дальше идти? Выехать из Боровицких ворот и через Большой Каменный мост, по Большой Полянке поехать в Постпредство? Пять минут езды. Может быть, через Спасскую башню выехать на Большой Москворецкий мост и оттуда на Пятницкую, 25 в Гостелерадио СССР? Тоже пять минут, не больше. Здесь, пообедав, потом заняться другими делами? Как и страна, я тоже в распутье. Кажется, я в большем.
Оставив в машине свой репортерский магнитофон и плащ, утром было очень прохладно, вернулся в КДС. На страже всех подъездов величественного КДС по-прежнему стояла спецохрана, прежняя девятка, после ГКЧП спешно реорганизованное в Управление охраны при аппарате Президента СССР. Все знакомые ребята, за эти два с половиной года работы депутатских съездов порядком примелькались перед друг-другом. Как обычно бывает при реорганизациях и всяких пертурбациях, среди них ещё со времен провала ГКЧП постоянно идут разговоры об увольнениях и назначениях и среди рядового и младшего офицерского состава, и соответственно, о повышении званий и зарплаты, которая пять лет, как никак не меняется.
При всех изменениях охрана никогда не меняет свою дислокацию. Пресса всегда, и во время партийных съездов, и в период бурных депутатских высоких собраний всегда заходила через очень удобные первый и второй боковые подъезды. Так вот старший лейтенант Виталик, с полуслова понимающий каждого, вопросительно смотрит на меня.
— В туалет.
— Проходите.
Иду в туалет, это в полуподвале КДС. После заворачиваю к многочисленным просторным переговорным будкам, где два стула и на столе четыре телефона: городской московский, ВЧ, АТС-1, АТС-2. Три последние из них с внушительными гербами СССР. Да, ещё ко всем аппаратам аккуратные справочники. Первым делом звоню в Ташкент, В.И.Волосевичу, зав.отделом «Последних известий» республиканского радио. Соединение моментальное, слышимость отличная. Владимиру Иосифовичу сообщаю, что сегодня никакого материала не будет.
— А что так?
— Депутаты не в духе. Да и я сам тоже. Кажется, всё кончается.
При этом не могу понять, смог ли донести до чуткого, всегда всё понимающего опытного редактора, свои мысли и тревоги, или нет?
Второй звонок сделал домой, супруге. Да, были звонки, больше всего из Постпредства, меня ищут.
Звоню в приемную Постпреда, секретарю Н.И.Гусевой, работающей здесь со времен Н.С.Хрущева и Н.А.Мухитдинова. Как правило, у неё сосредоточена вся информация. Что, где, как? Бывало, самые большие начальники республики, невзирая на свои высокие ранги, или их помощники, всегда звонили ей, первыми узнавая новости «не для всех», передавали поручения Постпреду, или тому или иному сотруднику. Для молодых читателей скажу, что тогда не было сотовых телефонов, Интернета тем более. От слаженной, четкой работы секретарей в приемных тогда очень многое зависело, если не всё.
Так вот Надежда Ивановна говорит, что из Балашихи, это город в Подмосковье, звонил неизвестный гражданский служащий воинской части: в стройбате ПВО, все знают, где это, после второго перекрёстка по Щелковскому шоссе налево, вблизи посёлка «Заря», в воинской части между солдатами, призванными из Узбекистана и славянами произошёл межэтнический конфликт. Есть много получивших увечья как раз среди выходцев из Узбекистана. И.о.Постпреда А.А.Саидов просит меня выехать в Балашиху и разобраться в произошедшем, так как среди пострадавших в основном выходцы из Самаркандской области.
Тут я должен объяснить, что за полтора года до этого при сильной поддержке своих земляков я был избран народным депутатом Узбекской ССР от 323-го избирательного округа Самаркандской области. И с этих пор какие бы проблемные вопросы с нуждами простого народа не возникали в Москве и области, тем более среди самаркандских, то Постпредство переадресовывало их мне. Ничего, мне это нравилось, помогать людям в решении тех или иных жизненных проблем.
Я согласился выехать в Балашиху. Но попросил дать мне машину, поскольку мой водитель Володя, из автокомбината №2 Мосгорисполкома, всю неделю просился отпускать на два часа раньше для проведения регламентного ТО-1.
— Сегодня, если не отпустите, то в понедельник меня из парка не выпустят, — ещё утром Володя меня снова предупредил.
Надежда Ивановна предложила мне выдавшие виды микроавтобус РАФ. Мне всё равно, лишь бы доехать. Как я потом благодарил Надежду Ивановну за эту машину с большим числом посадочных мест, вы бы знали. Почему? Скоро узнаете.
Выехав на этом РАФе в 15.00 из Москвы, сначала по Садовому кольцу, потом по Земляному валу и Большую Черкизовскую, вскоре оказались на Щелковском шоссе. Минут через 40 мы уже у железных ворот этого стройбата.
Дневальному на КПП я объяснил, что я по поводу драки, приехал из Узбекского постпредства, вызывай командира части или замполита. Вскоре пришёл замполит, капитан. Поздоровались. Попросил отвести меня к ребятам, где они, что с ними?
— Да ничего не было, да ребята малость поспорили, так часто бывает (!!!), всё в порядке.
Я настоял увидеться с ребятами. Замполит отсюда же, куда-то, кому-то позвонил. Вскоре подошёл командир части, подполковник средних лет с опознавательными знаками ПВО на пагонах и рукавах. Поздоровались. Представившись, я опять потребовал предъявить мне призывников из Узбекистана, предъявив при этом удостоверение «Народного депутата Узбекской ССР». А это было время, когда власть, после провала ГКЧП, постепенно переходила из Союзного центра в республиканские органы власти. Многие республики, а Узбекистан ещё 31 августа, объявили о своем полном суверенитете и независимости. Программа «Время» ЦТ начинала свои выпуски с озвучивания информаций о деятельности Верховных советов пока что союзных республик. В такой ситуации, любой чиновник, а военный тем более, во избежание проблем считался с народным избранником республики.
— Идёмте.
И мы пошли мимо плаца, одноэтажных казарм и штаба части. Вскоре вошли в огромный ангар, оказавший казармой для двух рот. Дневального на посту не было, никто командиру не рапортовал. Это ещё больше разозлило командира, потребовавшего от прибегавшего капитана письменного рапорта.
Мои земляки оказались справа в дальнем углу, все лежали на своих кроватях. У кого руки, у кого лицо, у кого голова перебинтована, а через марли видны красные вытекшие кровяные очертания. Почти у всех были подавленное состояние. Я попросил подполковника оставить нас одних, хочу поговорить с ребятами по душам, на своём языке. Он отошёл, но не совсем, стал стоять у тумбочки, где теперь появился дневальный.
Я стал разговаривать с пострадавшими. Действительно, все оказались из Самаркандской области, точнее, из Тайляка и Багизагана, а также Джамбайского района, и только один из Дехканабада Кашкадарьинской области. Разговор происходил с багизаганцами, джамбайцами и дехканабадцем — на узбекском языке, с тайлякцами — на таджикском. Всего их восемь человек. В части есть ещё один из Тайляка. Он повар – в драках никогда не участвует.
Всё случилось после завтрака, на объекте, во время распределения работ. Самые тяжелые работы, бетонирование основания сооружения, как вчера, так и было позавчера, давно стали поручать выходцам из Узбекистана. Ребята стали возражать, командир роты и прораб молчали, но тут агрессию стали проявлять солдаты из Украины и Молдавии, которым, как правило, давали легкие работы: опалубку установить, копать траншеи, выгружать машины на эстакаде, переносить доски… Но не бетонные работы. Ещё был случай, на прошлом объекте узбекских ребят несколько раз заставили работать после ужина, поскольку, видите ли, завтра приедет комиссия от заказчика. При этом ребята из других республик отдыхали, как положено. Ещё раньше были драки из-за отказа наших ребят не участвовать в коллективной пьянке.
Возникла перепалка, переросшая в серьёзную драку. Как-то сразу у соперников на руках появилась арматура и длинные палки, в ход пошли лопаты с цементом, песком, щебёнкой. У многих потекла кровь, боль стала проникать во все части тела. Всё сразу стало известно дежурному по части, прибежали офицеры, всех кровоточащих отвели в медпункт, обработали, обмотали бинтами.
Вижу, командир части проявляет нетерпимость: то приближается медленным шагом, то отходит к тумбочке дневального.
А ребята сильно подавлены. Один из них, как раз из Багизагана, сказал, «что драки бывают постоянно, в прошлый раз численное превосходство было за нами, мы их побили как следует. А сегодня они спровоцировали, давно они на нас зуб имели, их утром было больше».
Я спрашиваю ребят:
— Вы бываете на увольнение? Вас отпускают?
— Только в Балашиху, — говорит багизаганец. К врачу в военный госпиталь, в аптеку, к зубному, на рынок с поваром, если надо плов готовить для начальства.
— Я полтора года служу, — говорит другой. Служу как бы в столице, но в самой Москве ещё не бывал. Постоянно усиление. Со времен ГКЧП никакого увольнения никому не дали. Никуда нельзя. Мы как бы в тюрьме.
— А хотите на сутки увольнение в Москву? Деньги у вас есть, хотя бы на мороженое?
— Есть, есть! Хотим! — все в один голос, как бы хором подтвердили пострадавшие. Но не так громко, чтобы не слышал подполковник, всё ещё прохаживающий по большой казарме.
Я подошёл к командиру части.
— Скажите пожалуйста, вы докладываете о случившемся по команде? Например, о сегодняшнем?
— Ещё не успели. Сейчас как раз готовится рапорт. Обязательно доложим.
— А какие меры приняты по предыдущим таким случаям? До коли будете скрывать? А если летальный исход?
— Ну что вы? Никогда такого не будет! Я вам гарантирую.
— Вы же хорошо знаете, что, если пролилась кровь, надо сообщить в военную прокуратуру. Сообщили? Нет конечно!
Командир молчит, я продолжаю:
— Я, как и вы, закрою глаза на случившееся, но вы дадите сегодня увольнительные этим ребятам. Всего-навсего на одни сутки. Тем более завтра пятница, короткий день. Завтра же, к 18.00 на этой же машине я их верну обратно. Сегодня же в нашем медпункте (тут скажу, что в Постпредстве никакого медпункта никогда не было. Порой бинт с йодом найти было проблемой из проблем), им всем сделаем рентген, мы же не знаем, что у них с костями, тем более все в крови? Поменяем перевязку, завтра, а может быть сегодня, сделаем им баню, помоем. Завтра поедут на Красную площадь, сфотографируются, посетят мавзолей Владимира Ильича Ленина, там же помолятся, что остались живы, и ровно в 17.00 двинемся в сторону Балашихи.
— Вы что, усиление ещё не снято. Я не могу дать увольнение.
-Давайте, от вас сейчас позвоним дежурному по комендатуре Московского гарнизона и спросим: усиление действует или нет? Вообще-то всё это ваша выдумка, товарищ офицер. Тот, кто подписал приказ об усилении, уже целую неделю сидит в «Матросской тишине», а его приказ отменил нынешний министр обороны маршал Е.Шапошников. Идёт процесс демократизации общества, вот и КПСС запретили везде и в армии тоже, а вы говорите усиление, усиление.
— Восемь солдат, это много.
— Не восемь, а девять.
— А кто же девятый?
— Повар!
— Повар же не имеет никакого отношения ко всему этому. Я не могу его отпускать. Семьсот человек останутся без еды.
— Неужели у вас нет других поваров?
— Есть. Но он готовит лучше всех. Работяги сразу заметят. Давайте его в следующий раз. И вообще, давайте в два захода по четыре человека.
— Никаких два захода. Надо им срочно надо сделать рентген. Вы должны были этого сделать. Но не сделали, не организовали.
— У меня нет таких возможностей. С меня всегда план требуют. Часто бывают сдаточные объекты. Всё это не так просто.
— Я тогда уеду без ребят. Никто не нужен. Но завтра же утром на столе у генерал-полковника Прудникова будет лежать подробная справка с сопроводиловкой от самого Постпреда о случившемся в вашей части. Проинформируем Ташкент. И о предыдущих неуставных отношениях тоже скажем. Новому Главкому такие факты и нужны. (как раз, когда ехали в Балашиху, по «Маяку» передали информацию агентства Интерфакс о новых назначениях в Министерстве обороны).
— Мы к округу не относимся. Прудников к нам не имеет никакого отношения. У нас генерал армии Третьяк.
— Ошибаетесь, товарищ подполковник. Как раз Виктор Алексеевич Прудников с сегодняшнего дня Главком ПВО СССР. А Третьяк Иван Моисеевич уволен из-за причастности к ГКЧП.
— А вы точно знаете?
— Точнее не бывает. У меня нет времени. Я уезжаю. Уже по дороге в машине буду писать Справку о массовых неуставных взаимоотношениях в стройбате ПВО в Балашихе.
— Стойте. Давайте хотя бы половину. Завтра этих привезёте, вторую партию заберёте.
— Никаких вторых партий. Я же вам сказал – всем надо делать рентген. Откуда я вам в субботу или в воскресенье найду рентген? Повар, ладно, пусть останется. Так что давайте быстрее. Или всех сейчас, сегодня, или завтра Справка генералу Прудникову.
Услышав эти мои жесткие слова, позвал писаря строевой части, которому поручил выписать восьмерым увольнительные на сутки.
Собрав у всех военные билеты, медлительный сонный писарь ушел в штаб. Я поручил ребятам привести себя в порядок, но не снять перевязки. Где-то через полчаса вернулся писарь, я проверил все увольнительные на соответствие военным билетам, номеру части.
Посадив всех ребят в РАФик, начал искать подполковника. Но нет его. Всю дорогу, пока не добрались до автостанции Щелково, а это уже Москва, боялся какого-то подвоха, противодействия со стороны этого подполковника, исчезнувший каким-то странным образом. Мало ли что, куда-то позвонил, организовал патруль, звонок 02, проверка документов. Но нет, ехали мы спокойно, останавливаясь лишь на светофорах. На Садовом кольце я попросил водителя проехать по проспекту Маркса, чтобы ребята хоть с машины увидели Кремль, Красную площадь. Вот такое выражение патриотизма было в то время у всех нас.
Смотрю, у одного из них, Азиза из Тайляка, капают слезы с глаз.
— Что с тобой? Это же Москва, ты же мечтал все эти полтора года увидеть Москву.
— Нет, ничего. Да, увидел Москву, но скучаю по родителям. Ещё дома младшая сестренка. Она родилась в тот день, когда нас отправили из сборного пункта на вокзал. Зимой будет два года, как я служу. Командир в самом начале, если план всегда будете выполнять, обещал отпуск по окончании года службы. Но только обещает: вот после праздника, вот после выборов, вот после референдума…И нет конца-края этим обещаниям.
Слушая его, у меня созрела дерзкая мысль: а не отправить ли всех этих ребят сегодня же в Самарканд? Ведь в то время в обществе очень сильное негативное отношение сформировалось к Советской Армии. Что ни день, в областях, да и в Ташкенте, семьи постоянно получали «Груз 200». В армии было много случаев дедовщины, самовольное оставление частей. Когда я размышлял об этом, мы завернули на Большую Полянку, чуть погодя, на Погорельский переулок,12, где в новом здании размещалось Постпредство Узбекской ССР.
В хозчасти Постпредства на первом этаже взял лист бумаги, дал одному из них составить список военнослужащих, кто откуда, с какого времени служит? После поднялся на третий этаж в приемную Постпреда, где сидела Н.И.Гусева и попросил её заменить дневного на дежурного водителя, оставив эту же машину для поездки в аэропорт с пострадавшими солдатами. Позвонил в депутатскую аэропорта Внуково. Трубку подняла старший диспетчер Светлана Алексеевна, очень добрая и отзывчивая сотрудница, которую я часто одаривал дарами узбекской природы. Было за что. Она часто выручала меня в самые неординарные ситуации.
— Приезжайте. Что-нибудь придумаем.
— Так у меня восемь человек. Солдаты. Всех в Самарканд. Только билеты нужны. Регистрация через общий выход.
— Сейчас ничего не могу сказать. Приезжайте.
С другим водителем, они всегда менялись в 18-19.00 вечера, выехали из Постпредства. Когда начали двигаться по Ленинскому проспекту, я спросил ребят, как они смотрят на то, чтобы я сегодня же отправил их всех самолётом в Самарканд?
— Вы шутите?
-Никаких шуток? Главное, военный билет у всех вас с собой. А что осталось в казарме?
Один вспомнил купленный на свои деньги хороший какой-то стройинструмент, другой сменное бельё, а остальные в основном санитарно-гигиенические принадлежности. Так что ничего существенного. Обсудил с ребятами и вопрос оплаты авиабилета до Самарканда. У одного было 10 рублей, у другого 18 рублей, а так в основном по два-три рубля. Тогда билет из Самарканда в Москву стоил 52 рубля в день отлета, а если заранее купишь в кассе – 52.50 рублей. Так что, ни у одного из них денег до Самарканда не хватало. Но у меня всегда с собой была чековая книжка Гострудсберкасс СССР, где были деньги — не меньше, чем одна тысяча — полторы тысячи рублей. По ней оплата, по предъявлению паспорта, принималась везде. Договорились, что если действительно улетят, то дам адрес моих родителей в Самарканде, которым надо занести деньги за билет. Все согласились. Но по их глазам я чувствовал, что мало кто из них верил тому, что сегодня они вылетят на Родину.
Ближе к 21.00 я с ребятами приехал во Внуково, предварительно накормив их в дороге в столовой общежития на Лобачевского, дом 88, Высшей школы профсоюзного движения, которую я окончил в 1978 году, переименованной в 1990 году в Академию труда и социальных отношений.
Светлана Алексеевна, как увидела меня, сразу позвонила в военную комендатуру. По тому как она с комендантом разговаривала, я сделал вывод, что это её знакомый. А оказалось, что Виталий — это её муж, и скоро, в 21.00 у них смена заканчивается.
— Давай сюда, забирай свой контингент, отправь их в Самарканд.
Вскоре появился дежурный комендант, четыре билета из брони депутатской дала Светлана Алексеевна и мы с капитаном перебрались в общий зал вылета, где Виталик всем им помог без очереди выписать билеты до Самарканда с оплатой по моим чекам. Далее он поручил своему сменщику зарегистрировать всех их на рейс, проследить за посадкой. Как хорошо, что Светлана Алексеевна перепоручила всех нас офицеру комендатуры, который постоянно ходил с нами по аэропорту. А ведь аэропорт постоянно патрулировали несколько групп, в каждой по офицеру и двое солдат из комендатуры, проверяя у всех военнослужащих билеты, а также основания для вылета из столицы, недавно пережившего акцию ГКЧП. Увидев, что моих солдат сопровождает сам дежурный по смене, ни один из патрульных не посмел к нам не подойти.
У Виталика же я попросил десять листов бумаги стандартного размера, где ребята, в промежутке между регистрацией и посадкой на самолёт, написали заявления на имя Постпреда Республики Узбекистан в Москве о случившемся, о полученных увечьях. К делу ни какого отношения не имеет, но я вновь убедился, что в стройбат люди просто так не попадают. Вы бы видели, с каким трудом, а они писали на родном, узбекском языке, они писали свои объяснительные? А дехканабадец, оказывается, вообще не умеет ни читать, не писать. Он ухмылкой, как бы с гордостью сказал, что «мен моллар, кузичоклар ичида катта булганман» — «я вырос среди быков и коров, среди барашек». За него написал другой, он всего лишь поставил закорючку, так называемый подпись, которую он ставит при получении зарплаты.
Одним словом, в 23.00 с чем-то Ту-154 вылетел в Самарканд. Всех ребят посадили в передний салон, всех вместе. Перед посадкой каждому из них я дал свои визитки, на обороте написал адрес своих родителей в Самарканде и номер телефона, для передачи им моих расходов по авиабилетам. При этом строго указал, чтобы без вызова в свой военкомат никогда не поехали. Также попросил, чтобы хоть один из них завтра, по прибытии, из самаркандского аэропорта, из междугородного телефон-автомата позвонил мне, чтобы я был спокоен.
Куда там? В шесть утра с половиной я сам позвонил в справочную московского авиаузла, убедился, что самолёт благополучно сел в Самарканде, в 10.30 обратный будет в Москве. От них же, никакого звонка так и не было.
На следующий день, встретившись с и.о.Постпреда А.А.Саидовым, рассказал подробно о поездке, передал ему текст Справки о беспорядках в стройбате ПВО в Балашихе, с приложением личных заявлений всех военнослужащих.
А.А.Саидов, всего лишь заметил:
— А не погорячились ли вы, с отправкой их в Самарканд?
— Если бы они вернулись с увольнительной, обязательно одного-двух в тот же убили бы. Там не что ситуация непростая, там сам командир позволяет творится всему этому. Ведь сколько раз у них были такие ситуации, ни разу не сообщили ни своему командованию, ни в военную комендатуру.
Все документы с сопроводительным письмом от Постпредства, где было предложено найти правовую возможность уволить в запас всех этих военнослужащих, пострадавших от неуставных взаимоотношений во время службы в рядах Советской Армии, было готово для отправки в Ташкент. Долго думали, в чей адрес отправить? А.Саидов позвонил Г.А.Крайнову, помощнику президента. По его совету все эти бумаги в тот же день фельдсвязью были отправлены на имя Председателя Кабинета Министров, Президента Республики Узбекистан И.А.Каримова.
В понедельник, 9 сентября Г.А.Крайнов при первом телефонном разговоре сообщил, что ещё в субботу президенту было доложено о случившемся. По его поручению документы для решения переданы новоназначенному министру по делам обороны Р.У.Ахмедову, который вместе с республиканским военкомом найдёт решение.
У «беглецов» всё хорошо. Но проблемы начались у меня. В тот же день, в понедельник 9 сентября, в Постпредство несколько раз позвонил тот самый командир стройбата ПВО, грозился прокуратурой, комендатурой и прочими … урами. Опытная Надежда Ивановна кое-как успокоила его, взяла его телефон. Я перезвонил ему к вечеру. Я не успел ещё рта раскрыть, так он орёт:
— Где солдаты, что с ними?
— Они в республике, каждый у себя дома.
— Как? Кто это сделал?
— Министр обороны Узбекистана генерал Ахмедов (хотя его назначили только сегодня).
— Какое он имеет право?
— Я не знаю. Я человек маленький, как и вы.
— Да мы на вас в суд подадим!
— Что хотите, то и сделайте. Но в рамках закона.
В сентябре-октябре, более-менее, было спокойно. Были эпизодические звонки. Уточняли мой домашний адрес, телефоны моего начальства (постпреда). Я иногда давал ташкентский адрес, в основном Гостелерадио на Хорезмской, 49, иногда Пятницкую, 25, Гостелерадио СССР. Порой ничего не давал, выражая негодование, сколько же можно одно и тоже?
В ноябре были звонки уже из Центральной военной прокуратуры Войск ПВО. При этом, из этой организации всегда говорили вежливо, с тактом. Как-то изъявили желание приехать ко мне на работу, поговорить, как сказали, «снять показания». Я отнекивался, говорил, что «у нас пропускной режим, надо за сутки заказывать».
— Хорошо, давайте завтра.
— А завтра суббота, потом воскресенье. Выходные дни.
— «Снять показания» — это на бумаге написать или что-то? Давайте все ваши вопросы, я отвечу на них и отправлю фельдсвязью.
— Ооо, у вас и фельдсвязь есть?
— Есть.
— Записывайте тогда вопросы.
Обыкновенная канцелярская бумага. Я такой-то, родился там-то, 5 сентября 1991 года, в такой-то части, превышая свои полномочия, …то да сё.
— Скажите пожалуйста, товарищ следователь, каким же подполковникам и прочим вы доверяете безопасность страны, что из-под их носа уводят целый взвод боеспособных солдат?
— Разберёмся. Виновные будут наказаны.
Только через три недели я отправил ему свои так называемые «показания». Начало было написано, как он сказал. А далее в духе национального патриотизма, что «я спас жизнь своих соотечественников от царящего произвола в Советской Армии», хотя к тому времени она была преобразована в Российскую национальную армию. Так что череда событий работали на меня. В самом начале января 1992 года в Москве, в том самом КДС состоялось I Всеармейское совещание офицеров армий стран-членов СНГ, на одном из заседаний которого председательствовал незабвенный В.Р.Ниязматов, занимавший в то время значимую должность председателя комитета по делам обороны и безопасности Верховного совета Узбекистана. Он знал о моих тяжбах с теперь российской военной прокуратурой. В перерыве этого совещания мы встретились с генералом К.Кобец, который в то время являлся госсоветником президента России по оборонным вопросам. Не до конца выслушав нас, Константин Иванович предложил нам написать письмо от Верховного Совета Узбекистана, и добавил, что он даст указание кому надо, обращение будет под контролем, и меня оставят в покое. Буквально через несколько дней такое письмо из подписью председателя комитета по делам обороны и безопасности Верховного Совета Узбекистана за подписью В.Р.Ниязматова было отправлено в российскую столицу. Действительно, больше никаких звонков или вызовов из военной прокуратуры относительно моей персоны не было. В этой связи скажу, что сначала подобное обращение было подготовлено от имени руководства Верховного Совета. Но ни председатель Ш.М.Юлдашев, ни его первый заместитель Б.И.Бугров его не подписали, ссылаясь, на отсутствие у них полномочий.
Что касается насильно демобилизованных, то их всех, руководствуясь указанием президента теперь уже независимого Узбекистана, демобилизовали. Также и тех, кто самовольно оставлял свои воинские части, самостоятельно добираясь до республики. А самая массовая досрочная организованная демобилизация была в январе 1992 года. Тогда по указанию президента, под руководством тогдашнего министра обороны Р.У.Усманова два самолёта Ил-76, с солдатами внутренних войск, из подмосковного аэродрома Чкаловский в полночь прибыли в Узбекистан. Все прибывшие были уволены из советской армии с отметкой в военных билетах, там же на месте приземления, на военном аэродроме Тузель. Говорят, в неразберихе на этих самолетах оказались и призывники из Таджикистана и Юга Казахстана.
Самое приятное в этой истории для меня то, что ещё 8 сентября в наш дом в Сафеди приехали Азиз из Тайляка и его родители. У них с собой был баран достаточной упитанности. Отец Азиза у нас дома зарезал бедное животное. Мясо роздали соседям, нам, взяли и себе, в Тайляк. Он же моему отцу передал 52 рубля за авиабилет. Я был в это время в Москве, узнал об этом вечером по телефону.
Родители Азиза часто навещали моих родителей, в год один раз обязательно. Где-то через два-три года он женился, меня не было в Самарканде, на свадьбу ездили мой отец с одним из братьев. Когда в августе 2007 года отмечали юбилей моего отца, одна тысяча месяц исполнилось ему, они не смогли приехать, сославшись на нездоровье главы семьи. К слову сказать, от других семи ребят, беглецов–демобилизованных досрочно, никогда никаких известий не было. Что с ним стало, я не знаю. Но их увольнение из советской армии было оформлено в соответствии с указаниями президента. Об этом мне тогда же сообщил полковник, ранее служивший в ТуркВО, а в декабре 1991 года, начальник организационно-мобилизационного управления Министерства обороны Узбекистана. Его фамилию, к сожалению, не помню. Кто же знал тогда, что через тридцать три года я об этом напишу? В последние пятнадцать лет, когда всё больше пишу свои воспоминания, оказавшиеся интересными для читателей, глубоко сожалею, что не оставлял себе на память документы той эпохи или их копии. Тогда бы мои свидетельства о тех временах были бы более достоверными, более документированными. Хотя сам виноват, однажды три толстые папки, смалодушничав, сам же уничтожил. Но это тема, надеюсь, для другого рассказа.
От автора:
С тех пор прошло более чем три десятилетия. В КДС бываю, но очень редко, когда приходится бывать в Москве, и только на представления культурного характера. Туалеты на месте, они теперь отремонтированы, выглядят более чем презентабельно. Телефонных будок с массивными телефонами с гербами на дисках там больше нет — у всех сотовые телефоны. А балашихнинцы говорят, что на месте многих бывших казарм теперь торговые центры. Я нашел и того нашего земляка, который своевременно сообщил о случившемся. Тогда же была идея наградить его от имени республики, но большое начальство не поддержало. Но моя память — жива. И иногда она требует не просто рассказать, а объясниться. Чтобы молодое поколение знало: был небезучастный человек, уроженец Узбекистана, который не побоялся взять на себя ответственность, выйти за свои корпоративные рамки, поставить человеческое выше формального, сообщив по точному адресу о творящем произволе в одной из частей советской армии, где он работал в порядке гражданского служащего.
Увольнительная, ставшая побегом, в этой истории обернулась возвращением. Возвращением домой, к себе, к истокам, в семью. Этот текст — благодарность всем, кто не прошёл мимо, когда требовалось участие. И напоминание нам всем: солдаты остаются солдатами, да и человечность — вне званий и погон.
Пусть слова, написанные тогда и теперь, дойдут до ваших сердец. Ведь каждый поступок, совершённый по совести, становится частью нашей будущей истории.
Рахимжон Султанов
