Убийцы в смокингах, сыщики в манишках… Часть 2

Пути и лабиринты «джентльменского» детектива

• Часть 1

…Ну что же, как ни оттягивала я этот момент, пришло время рассказать о том серьезном ударе, который пришлось однажды пережить интеллектуальному детективу, чтобы уступить дорогу напористому заокеанскому младшему братцу – детективу сенсационному.

 …«Мы проводим теперь больше времени в отелях Майами и реже прогуливаемся вокруг старых солнечных часов в елизаветинском парке. Но в основе – тот же самый аккуратный набор подозреваемых, тот же самый невероятный способ убийства: кто-то взял и заколол миссис Поттингтон как раз в тот момент, когда она пустила петуха на верхней ноте в арии из «Лакме» в присутствии пятнадцати гостей, – та же самая девица в ночной пижаме издает истошный вопль в ночи, после чего вся компания начинает опрометью носиться по дому, что весьма затрудняет установить чье-либо алиби, все то же угрюмое молчание на следующий день, когда гости собираются опять вместе, попивают коктейли и с кривыми усмешками подпускают друг другу колкости, в то время как детективы в котелках ползают взад и вперед, что-то отыскивая под персидскими коврами»…

Это – цитата из знаменитого эссе Реймонда Чандлера «Простое искусство убивать» (1944). Столь же убедительно, сколь и беспощадно он развенчивает, прямо-таки уничтожает старый детектив с его фарсовыми сыщиками и злодеями из папье-маше, безошибочно избирающими самые неудобные способы преступления; с его английской утонченностью и американской псевдоутонченностью.

«Он (сыщик-любитель) всегда тут как тут, когда местная полиция заходит в тупик. Английские блюстители порядка терпят его штучки с поразительным стоицизмом, но я содрогаюсь при мысли, что сделали бы с ним ребята из отдела по особо тяжким преступлениям в моем родном городе».

Разгромив с убийственной логикой два признанных классических шедевра – «Загадку Редхауза» Милна и «Последнее дело Трента» Бентли, – Чандлер противопоставляет им произведения совсем, совсем другого – нет, не детективиста в прежнем понимании, но первоклассного мастера реалистической детективной прозы.

«Хеммет был настоящим асом, хотя в его произведениях нет ничего из того, что не содержалось бы в скрытой форме в ранних романах и новеллах Хемингуэя. Тем не менее, Хемингуэй мог вполне кое-что перенять у Хеммета…

Хеммет извлек убийство из венецианской вазы и вышвырнул его на улицу.

Хеммет вернул убийство той категории людей, которые совершают его, имея на то причины, а не для того лишь, чтобы снабдить автора детектива трупом, и пользуются тем орудием убийства, которое окажется под рукой, а не дуэльным пистолетом ручной работы, ядом кураре или тропической рыбой».

Впрочем, нет нужды пересказывать это блестящее эссе, оно давно уже стало такой же классикой, как романы самого Чандлера. Главное в том, что статья эта оказалась манифестом, возвестившим конец старого детектива и давшим зеленый свет так называемому «крутому» течению американской школы, в которое переродилось уже упоминавшееся «сенсационное» направление жанра.

 Вздыхать об этом можно, спорить – не приходится. Но вот что парадоксально: несравненно более жизнеспособный, жесткий реалистический детектив, пожалуй, нес в себе и зародыш самоистребления. Ибо рядом с его основоположником Дэшилом Хемметом поставить оказалось некого, – не считая, конечно, самого Чандлера. Ведь даже великолепный Чейз, – когда выступает детективистом, а не автором триллеров, – похоже, в свою очередь «вмещается» в этих двух писателей, продолжая, по сути, лишь раскручивать найденное ими.

«…Тот огромный успех, который имели оба писателя, начисто убил жанр «крутого» детектива. У этих двух появились десятки эпигонов. Как и все эпигоны, они рассчитывают превзойти свой образец для подражания, налегая на преувеличения. Они еще больше уснащают речь персонажей уголовным жаргоном – настолько, что без словаря сленга в конце книги читатель не поймет, о чем они говорят. Преступники у них еще более жестокие и грубые садисты; женщины – еще более яркие блондинки и страстные обольстительницы; сыщики – еще более неразборчивые в средствах пьяницы; полицейские – еще более тупые и продажные скоты…

И только одно из многочисленных достоинств двух писателей, о которых я говорил, эпигоны, судя по всему, не сочли заслуживающим подражания. Они не пытаются писать хорошим литературным английским языком.

Я не вижу, кто бы мог стать новым Реймондом Чандлером. По-моему, детективный роман, как построенный на чистой дедукции, так и «крутой» детектив, умер. Но это не помешает великому множеству авторов по-прежнему писать детективные романы, а мне – по-прежнему читать их»

(Сомерсет Моэм, «История упадка и разрушения детективного романа»).

Со смертью «крутого» детектива Моэм в 1940 году, как мы теперь знаем, поспешил: достаточно сегодня оглядеть книжные прилавки. (Кстати, не оказался ли парадоксом в английском вкусе тот факт, что и сам Моэм, суровый летописец «упадка и разрушения» детектива, оставил нам прекрасные образцы жанра, в том числе «Следы в джунглях» и знаменитую «Записку»?..)

Но нас сейчас интересует тот самый, старый и старомодный детектив, беспощадно развенчанный, но все же почему-то невыразимо милый. Неужели и впрямь ему место лишь среди литературных памятников, а имена и произведения его создателей могут вызвать сегодня не больше интереса, чем потемневшие фамильные портреты – у скучающих туристов, осматривающих средневековый замок?..

«Я не считаю, – отвечает на это современный исследователь Г. Анджапаридзе, – что критика Чандлера несправедлива… Но, скажем, Агата Кристи писала ту жизнь и тех персонажей, которых знала. Чандлер и Хеммет знали нечто другое и писали об этом превосходно… Согласен, что в сравнении с теми хитросплетениями сюжета, которые изобретают современные писатели, загадки Агаты Кристи кажутся пресноватыми… Но в произведениях «королевы детектива» читателей влекут не только тайны и интрига, но и исключительно точный, хотя и суховато написанный «фон», то есть, как теперь принято говорить, «качество жизни» английского общества первых десятилетий XX века… Ее романы – одновременно и немножко сказка, и гимнастика ума, и портрет эпохи, во всяком случае, один из возможных портретов…»

Добавить сюда, вероятно, можно еще, что как детектив вообще неоспоримо занимает в литературе свое собственное место, так и внутри жанра ничто другое не имеет никаких шансов заместить детектив классический. И, возможно, дело не только в неизъяснимом очаровании наивности нафталинных шедевров?..

(Хотя, к слову, встречаются среди них и весьма изощренные. Так, например, дядюшка Эбнер у Дэвидсона Поста распутывает убийство на основании фонетической ошибки в письме, якобы написанном глухонемым. В одном из романов Эллери Куина убийца выбирает свои жертвы, казалось бы, без всякой цели и смысла, не обращая внимания на пол, социальное положение, состояние и род занятий. И лишь то, что каждая новая жертва неизменно оказывается моложе предыдущей, дает нам ключ к разгадке. В «Преступлении с мандарином» тот же автор предлагает еще более элегантное решение, чтобы затруднить нахождение «ключа». В комнате, где совершено убийство, все находится на своем месте, но в перевернутом виде: зеркало висит отражающей стороной внутрь, мебель придвинута ящиками к стене, настенный ковер – на паркете, картины на стенах перевернуты, на трупе вся одежда надета наизнанку. Все это сделано лишь для того, чтобы отвлечь внимание от одной-единственной вещи, которая в своем нормальном положении производит впечатление перевернутой и которую убийца не мог ни скрыть, ни уничтожить. Однако если бы он не замаскировал этот предмет, сыщик с одного взгляда на него опознал бы жертву, а значит, в конце концов, и преступника.)

И однако, при всей занимательности подобных загадок и их решений, – все это было бы не более чем литературной ностальгией, если бы не существовали, как мне кажется, более глубинные причины нашей неувядающей – если не приверженности, то признательности этому, быть может, самому уязвимому из жанров.

Лейла ШАХНАЗАРОВА.

Окончание следует.