Эта история самая тяжкая из мною написанных. По сравнению с ней все злоключения меркнут, во всяком случае для меня, руководителя, умеющего любой факт оценить беспристрастно.
Дежурный офицер направил в мой кабинет двух заявителей. Сам он редко вникал в суть дела, полагая это пустой тратой времени, когда в РОВД днём и ночью находится шеф уголовного розыска.
Обычно капитан подводил мужчину или женщину к началу длинного коридора, вытягивал палец и говорил: «Во-он та дверь». Правда, толстый палец не всегда служил указателем. Офицер миловидную девушку галантно провожал сам, и по пути бывало успевал записать номер её домашнего телефона.
Мы дежурного сторонились. Он тему любого разговора сводил к интиму и похотливо сусолил свои амурные фортели. Блудника я называл моральным уродом, но капитан на это не реагировал.
Вокруг моего стола уселись хрупкая бабуля и молодой человек. Я им дружелюбно сказал:
— Что вас привело в кабинет начальника угро?
Щуплая дама неожиданно высоким голосом изрекла:
— Меня школа делегировала написать заявление, у нас пропал ученик. Ребята звонили ему домой, но телефон не отвечает.
Диалог подхватил парень:
— Моя фамилия Хон. Речь идёт о моём племяннике. Олег и его мать, Юн Ангелина, трубку не поднимают, на стук в дверь не реагируют.
Чем занимается Ангелина? — спросил я.
Мужик смутился:
— Она не работает… перепродаёт валюту. Доллары мы скупаем вместе…
— В какое время Юн возвращается домой, куда прячет дневной навар?
— Последние годы мы встречались в семь утра на Фархадском рынке. Расставались там же, поделив деньги. Затем сестра шла в продовольственный магазин.
— Едем к ней на квартиру, — решил я.
Исчезновение Ангелины меня встревожило. Преступления в отношении валютчиков нельзя было назвать частыми, но все зарегистрированные дела мы квалифицировали как убийства. В этом году таких фактов я насчитал семь, из них раскрыто — три. Минорная статистика не улучшалась: люди умирали при доставлении в больницу, не успев описать нам хотя бы внешность злодея.
Доход барыги опера знали хорошо. В среднем он составлял триста зелёных США ежедневно, а лица, набравшие ещё и постоянных клиентов, зарабатывали тысячу — деньги для ташкентца умопомрачительные. Валюту меняли на всех рынках города. Уже на подступах к ним сотни дельцов предлагали прохожим финаги Америки, Германии, России.
В условиях ажиотажа правители республики сложа руки не сидели. Кабинет министров опубликовал перечень банков, обязанных продавать доллары населению, и надо отметить, указ выполнялся. Но в мигом вытянувшиеся очереди запись шла на месяц вперёд, причём успех никто не гарантировал. Поэтому на рынке валюту хватали, так как узбекский сум девальвировал с бешеной силой.
Напряжение усиливала и абсурдная инструкция паспортным отделам. Документ гласил: … прибывших в Ташкент граждан Казахстана, Киргизии, Таджикистана… регистрировать в пятидневный срок… Оплата услуги взимается долларами США.
Говоря откровенно, сам я такое цэу не читал, однако милиция работала по этой схеме. Вот и бежали малограмотные люди, никогда не видевшие баксы, на рынок, а там каждому третьему из них аферюги вручали вместо подлинного доллара нехитро изготовленный фальшак.
Участковый инспектор ждал опергруппу напротив квартиры Юн.
— Лейтенант, вскрывай дверь, — сказал я.
Офицер глянул на сантехника ЖЭК и повторил команду:
— Вскрывай.
Нетрезвый кадр полез в холщовый мешок, достал короткий лом и сунул его меж дверной стойкой и замком. Своё дело парень выполнил квалифицированно. Он чуть поднатужился и, услышав треск, рапортовал:
— Готово, товарищ лейтенант.
Из комнаты вырвался смрад. Несмотря на тошнотный запах, я всё же переступил порог и… вздрогнул — у моих ног лежал окровавленный малец. Я действительно вздрогнул, ибо за годы работы сыщиком так и не привык лицезреть детский труп.
Порой, осматривая изуродованное тело ребёнка, мне мерещится, что он вот-вот шевельнётся, встанет и крикнет на весь белый свет: «Почему вы, взрослые дяди, не можете нас защитить?». Столь обвинительного вопроса я боюсь панически. Он адресован и мне персонально, и законодателям, а у нас внятного разъяснения нет.
В самом деле, почему? Кто даст ответ хотя бы родителям птенца? Ждать дальше некуда, ожидание смерти подобно.
Кошмарное зрелище этим не ограничивалось. В спальне Аршалуйсян обнаружил труп женщины, на котором успели зародиться мелкие черви.
Мы квартиру исследовали: размётанное бельё, вспоротый диван, рассыпанная крупа. Я щёлкнул затвором фотоаппарата и из хаты вышел.
Мы наметили пять версий. В них главенствовал довод: мокруха совершена с целью грабежа. Кроме того, старший опер Фалеев уверял, что мать и сын приняли смерть от руки близкого им человека. Майору вторил и Хон — Ангелина чужака в дом не впускала.
Аршалуйсян отрабатывал версию №1. В ней подозреваемыми были скупщики долларов. Карен приходил на валютный рынок и часами наблюдал за перемещением людей, но ничего, кроме фотографий набитых деньгами автомашин, в свой актив не внёс.
Не сыскал зацепок и Фалеев. Иван проверял гулявший в районе миф, согласно которого в числе убийц находился одноклассник Олега.
С 1990 года уровень криминала в школьной среде неудержимо полз вверх. За шесть лет количество регистрируемых преступлений возросло вдвое, поэтому мы, на первый взгляд несостоятельную брехню, со счёта не сбрасывали.
Сам я контролировал все линии и, кроме того, изучал алиби родни Юн.
В ходе беседы тёти, дяди, племянники жертвы убедили нас в том, что Ангелина даже им открывала дверь после предварительного звонка, да и то по неотложным делам, а таких дел она в день смерти не намечала.
Расследование убийства шло медленно. Я набрал два тома материалов с показаниями единокровников Юн, но документы и близко не отразили имени палача.
Карен многократно рассматривал фотоснимки места происшествия и сделал очередной вывод: родня Ангелины в убийстве не замешана. Тёти валютчицы теперь уверяли, мол, она ховала доллары на лоджии, под мешком картофеля. Этот секрет женщины знали, выходит, разбросал носильные вещи Юн человек, посетивший её квартиру впервые. На вопрос, под каким мотивом убийца проник в жильё, люди вспоминали не нарушенный дверной замок и терялись в догадках.
Утром беспрерывно лил дождь. Я взял бокал зелёного чая, подошёл к окну и стал наблюдать за спешившими в укрытие детьми.
Сзади меня кто-то кашлянул.
— Открыто, — не повернув головы, автоматически бросил я. И тут же спохватился, — входите.
Молодцеватый дед опустил грузное тело в кресло.
— Пенсионерам торопиться некуда, — изрёк он и сунул в рот массивную трубку.
Шумно выдохнув густой дым, незнакомец просипел:
— За семьдесят три года жизни впервые слышу об учителе-воре. Мне внук поведал, что в спортивной раздевалке Гурген Давлатович шарил в кармане одного пацана… У мальчика ценностей нет… Но сегодня препод лезет за мелочью, а завтра утащит какую-нибудь нужную вещь. Времена трудные, на оклад учителя не проживёшь. Это я говорю вам так, для информации, авось сгодится.
Дед положил на стол визитку:
— Честь имею.
Новость я рассказал Карену.
— Фамилия шестиклашки Тё? – брови майора округлились, — его маму инспектор доставил в опорный пункт. Баба торчала на рынке, она валютчица.
Пока я улавливал связь между Тё, спортивным залом и скупщицей долларов, Аршалуйсян проанализировал сведения и выдал интригующее объяснение:
— Чагиев Гурген искал в карманах пацана ключ от квартиры.
Тем временем Фалеев сидел в лаборатории криминалиста РОВД и агитировал Вадима ещё раз осмотреть вещи Юн.
Пономарёв не любил такие просьбы, так как считал, что в них заложено недоверие эксперту. Исходя из этого, он всегда отвечал стандартно: «Не буди во мне зверя. Мой письменный вывод подшит в уголовное дело. Тебе дадут ознакомиться». Но избранным коллегам мой друг отказать не мог.
Вадим достал ключ от квартиры Юн и сунул его под микроскоп.
— Меж зубцами видна липкая масса, — бурчал он, — скорее всего, Олег измазал ключ пластилином. Ну, ты доволен, теперь мокруху раскроешь? Беги, лови убивцу.
На иронический тон эксперта мы не обижались. Вадим был старше всех, мудрее, опытнее и, к сожалению, готовился уйти на пенсию.
Фалеев доложил мне результат проделанной работы и подвел итог:
— Зацепок нет.
Аршалуйсян повторил ему историю про Гургена, затем дал команду биографию «вора» изучить.
Фалеев сделал глоток чая, поставил пиалу на стол и забегал по комнате.
Карен воскликнул:
— Что случилось, ара? Сядь, дарагой, атдыхай.
Немного успокоившись, инспектор выдал странную фразу:
— Ребёнок пластилин не мазал.
Аршалуйсян глянул на меня, мол, человек заговаривается, однако сыскарь уже объяснял здраво:
— На ключе липкая масса… Гурген сделал с него оттиск, та же участь постигла и ключ Тё.
— Реальная версия, — сказал я, — физрук запоминал одежду юнца, входил в раздевалку, находил ключ, снимал оттиск…
Фалеев представил нам собственное видение картины убийства:
— Гурген залез в квартиру Юн, искал деньги. В этот момент домой вернулся школьник. Ему лиходей проломил череп, но из хаты не рванул, а дождался Ангелину… Прикончил её, возможно, пытал.
Взвесив все за и против Чагиева, мы договорились наш вывод держать в секрете.
Начальник уголовного розыска не спешит делиться информацией с руководством и, особенно, прокурором. Данных мне поступает вагон, любое сообщение требует изучения, порой длительного, и чем чаще докладывать свои мысли верхам, тем сложнее работать.
Нервотрепку всегда начинает местный прокурор. Ему дозволено через специальную телефонную связь выходить на правителей республики и министра внутренних дел. Этим людям он говорит о каком-либо «успехе» от своего имени, показывая собственную, ведущую роль в раскрытии преступления. Вскоре боссы звонят в РОВД. Каждому сыщик должен ответить минимум на десять вопросов, объяснить тонкости проведённой оперативной комбинации, сдать письменное донесение. Затем прибегает следователь.
— Где свидетель? — вопит он, — ты тормозишь ход розыска. Твоя апатия поразительна, она граничит с халатностью.
После таких глупых заявлений желание давать информацию советнику юстиции пропадает на корню.
Фалеев выписал из досье физрука его анкетные данные, сел напротив меня зачитал текст:
— Чагиев Гурген, 1950 года рождения. Холост. Диплом НН-109822. Ранее жил в Краснодаре, Тюмени, Уфе, Вологде, Тамбове.
Биография казалась рядовой. Попутный вопрос вызывала лишь частая смена городов, остальные прожитые мэном годы были безупречны: учился в институте, офицер запаса, спонсировал школьный музей.
— Идеальный мужик, — хохотнул я. — Отстучи запрос в УВД Краснодара, на родину Гургена, пусть подтвердят его данные.
Мы вели за Чагиевым наружку. Первые дни маршрут спортсмена интереса не вызывал: обедал в кафе, играл в бильярд, пил вино.
— И вдруг протоптанная дорога привела…, — Карен выдержал интригующую паузу, — в центральный банк. Там этот дядя нашёл управленца и нырнул в его кабинет.
— Ты беседу записал? — спросил я.
Он положил на стол микрокассету.
— И даже успел прослушать. Правда, помех уйма, в коридоре людей, как сельди в бочке . Все что-то ждут, шепчутся, переглядываются… В общем, учителя интересует способ перевода денег в надёжный банк России.
— Сумма большая?
— Количество зелёных я не уловил, но менеджер требовал за свою услугу двадцать процентов, на что педагог ответил: «Сто шестьдесят тысяч? Это чересчур много, харэ и ста».
— Выходит, его нал составляет… восемьсот штук.
Развить тему я не успел. В кабинет, потрясывая листом бумаги, влетел Фалеев:
— Глянь что нам пишет Краснодар!
— Читай, — сказал я.
Поступившие сведения оказались интересными, я назвал бы их даже захватывающими. Они всесторонне характеризовали Гургена, вернее того человека, документы которого «мэтр» использовал в Ташкенте.
— Чагиев работал в сельской школе, умер тринадцать лет назад, — взволнованно говорил опер, — тамошние сыскари утверждают, мол, на вклеенной в паспорт фотографии изображён разыскиваемый Дидиани.
Письмо краснодарцев было важным. Я собрал касающуюся трупа валютчицы документацию и направился в приёмную шефа. Действовать дальше без его согласия мы права не имели.
Едва я ступил в «предбанник», Холов бросил телефонную трубку и сказал:
— Ты мне как раз нужен. Общественный резонанс дела Юн столь велик, что заместителю министра предписано возглавить опергруппу лично. Генерал поселится в РОВД. Это для меня сильнейшая головная боль. Пере…
Заметив на моем лице улыбку, он осёкся на полуслове. Его беспокойная речь не вязалась с оскалом моих прокуренных зубов.
Я разложил материалы на столе:
— Добрый доктор Айболит передал для нас и замминистра таблетки от головной боли. Мы на след мокрушника напали.
Полковник вскинул бровь:
— Ну-ку, ну-ка, дай глянуть на лекарство!
Я протянул ему исписанный каракулями Фалеева лист. Когда шеф перестал восхвалять опера, я признался в установленной без ведома руководства наружке за Чагиевым.
Холов великодушно махнул рукой:
— На этот раз твоя взяла. Какая помощь требуется угрозыску? Проси.
Фалеев составил план мероприятий, направленных на розыск убийцы. Все пункты майор свёл к достижению главной цели — арестовать учителя в момент передачи денег служащему банка.
Шеф кивнул:
— Грамотный ход. Оставь документы мне. Я еду в министерство.
День, два, три… Навестить банк Чагиев не спешил. Он вёл уроки, хлестал пиво, дарил шлюхам цветы, а следивший за ним опер торчал у дома «любимой» Гургена, ожидая его появление с набитым зелёными дипломатом.
У меня в кабинете зазвонил телефон. Я взял трубку и услышал голос Фалеева:
— Наш друг купил авиабилет и движется в аэропорт. Что делать?
«Выходит, Гурген усыпил бдительность майора, перевёл деньги через другой банк и теперь линяет в Россию, — подумал я, а вслух жёстко сказал, — надень на него браслеты, когда он шагнёт к стойке регистрации».
Пока я смотрел вечерние новости, курил и слагал прошение о трудовом отпуске, минул час. Мне давно хотелось рвануть в горы, туда, где даже летом снега едва подтаивают. Я знал характер моего шефа, поэтому высчитал, что он завизирует рапорт лишь в ноябре, однако я планировал купить спецкомбинезон уже сегодня.
Внезапно проём двери заслонил дежурный РОВД. Лейтенант был не то озабочен, не то напуган. Офицер шевельнул пересохшими губами, но кроме «Георг…» ничего не молвил.
— Ты пьян что ли? — я указал на холодильник, — выпей воды.
Он глотнул слюну, нащупал диван:
— Автоавария… Фалеев погиб.
На служебном «Жигули» я преодолел километры за десять минут.
Панорама несчастья была столь ясна, что не требовала разъяснений: искорёженные машины, битое стекло, укрытые одеялом трупы.
— Фалеев и Чагиев скончались, — сказал мне инспектор ГАИ, — ещё троих отправили в больницу… Пьяный водила бензовоза успел горючее слить в хранилище, иначе все сгорели бы заживо.
Капитан говорил о превысившем скорость автомобилисте, траектории пути, дорожном знаке. Потом вложил мне в руку какие-то бумаги и дал распоряжение милиционеру: «Сбегай в дом, принеси холодной воды. Для Георгия».
Георгий Лахтер (Мирвали Гулямов)
апрель, 1996 год
