ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПАДЕНИЕ ХИВЫ
На рассвете следующего дня русский отряд вышел из лагеря и направился к месту предполагаемой переправы. К удивлению Мак-Гахана, это оказался не Шурахан, где предполагалось переправиться вначале, а место вчерашней битвы. Очевидно, после долгих размышлений генерал Кауфман передумал и решил форсировать реку у Шейх-арыка, откуда накануне был выбит неприятель.
Часа через два войска подошли к берегу и без промедления приступили к переправе.
Утро 18 мая 1873 года было ясное и не жаркое. Палатки разбили у самой воды и Януарий, расположившись на густой зеленой траве, с интересом наблюдал за происходившим перед ним действием. Сцена была чрезвычайно оживлённая. Солнечные лучи скользили, сверкая, по широкой речной глади. На той стороне смутно виднелись густые чащи вязов и фруктовых деревьев, за которыми виднелись серые стены жилищ и фасад кладбищенской мечети. “Ленивыми глазами оглядывал я раскрывшуюся предо мной богатую природу, — запишет позже американский журналист, — припоминая все слышанные мною до той поры рассказы об этой, облеченной какою-то сказочной таинственностью стране; об её жестоких деспотах ханах; её диком фанатичном магометанском населении; о красоте тамошних женщин; об уединенном положении этой страны среди песчаного океана, делавшего ее недоступной для европейцев”.
Сонное очарование противоположного берега находилось в резком контрасте с оживлением, шумом и упорядоченным движением на этой стороне. Весь берег был усыпан лошадьми, верблюдами, казаками и солдатами. Одни только подошли, другие спускались к воде и под задорные крики, с весёлыми шутками, приправленными острым словцом, влезали в каюки, тащили артиллерийские орудия, подгоняли упиравшихся лошадей, грузили поклажу.
Генерал Кауфман сидел на своей походной скамейке у самого берега и подбадривал солдат, приговаривая: „Молодцы… молодцы ребята!».
Средств для переправы было немного: три больших каюка в которые помещались от 50 до 75 человек и восемь маленьких максимум на десять воинов. Поэтому операция затянулась. Двадцать минут требовалось для того, чтобы достичь противоположного берега, и столько же обратно. К вечеру удалось переправить только четыре роты солдат и два горных орудия, которые были размещены в неприятельском укреплении в оборонительной позиции.
Наблюдая за действиями русских войск Мак-Гахан недоумевал, почему хивинцы дали возможность противнику спокойно переправиться. Ведь можно было укрывшись за стенами укрепления легко уничтожать каждую партию солдат, форсировавших реку.
Около двенадцати часов ночи, когда всё уже засыпало, внезапно затрубили тревогу. Вскочив на ноги, все бросились к оружию, ожидая ночного нападения врага. Но это оказались не хивинцы. Древняя Аму-Дарья, словно рассердившись за дерзкую переправу, стала стремительно затоплять берег. В течение трех часов вода в реке поднялась почти на 2 метра и грозила затопить рассердивших её людей. Прозвучал приказ сниматься и перейти на более высокое место.
На рассвете выяснилось, что Аму-Дарья разлилась так широко, а её течение было так стремительно, что генерал Кауфман вынужден был изменить план действий и передвинуться вверх по течению. Переправа продолжилась в новом месте, но занимала она теперь гораздо больше времени. На переезд лодки к тому берегу и обратно требовалось не менее трёх часов. Лошади по большей части переправлялись вплавь, а верблюдов решено было отправить назад, к отрядам, оставленным на Алты-Кудуке и Хала-Ате. 20-го мая переправа русских войск была завершена, в последней лодке вместе с генералом Кауфманом и его штабом, переправился и Мак-Гахан.
Высадившись на той стороне Януарий вместе с новым приятелем Чертковым отправились на базар, который в этот день был впервые открыт с начала военных действий. Жителей ханства успокоила выпущенная Кауфманом прокламация, в которой говорилось, что русские идут войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана, враждебно действовавшего против России. Всем жителям гарантировалась безопасность и предлагалось не покидать своих жилищ. Прокламация распространялась среди жителей кишлаков и селений специальными посланцами.
После долгих дней скудного питания изобилие продуктов поразило Мак-Гахана. Хивинцы вывезли на базар целые возы муки, риса, овощей, цыплят, овец, горячих пшеничных лепёшек, абрикосов, тутовых ягод. Был даже сахар и чай. Торговцы подвезли свои телеги к самому лагерю, и стояли среди толпы солдат, предлагая свой товар. Когда американец с Чертковым подошли, оживлённая торговля была в самом разгаре. Некоторые солдаты знали татарский или киргизский языки, другие же договаривались с помощью мимики. Януарий со своим товарищем – у голода глаза велики – накупили огромное количество снеди: несколько фунтов муки, барана, теленка, огромное количество лепёшек, бухарского мёда, абрикосов и тутовых ягод. Продуктов хватило бы на месяц, но оголодавшему Мак-Гахану казалось, что он способен проглотить всё это за один день. Утолив волчий голод горячими лепёшками с медом, журналист с любопытством стал оглядывать окружающих его местных жителей-узбеков.
“Они все по большей части были среднего роста, худые и мускулистые, с длинными черными бородами и каким-то злым выражением в лицах. — записал позднее американец. — Костюм их состоял из некогда белых, но теперь неопределенного цвета, шаровар и рубах какой-то бумажной материи, а сверх этого халат, доходивший до пяток. Хивинский халат очень безобразен, делается из какой-то материи вытканной мелкими желтыми и коричневыми полосами, и совсем не похож на красивые, яркие халаты бухарские. Большая часть выехавших теперь на базар людей были босоноги, и у каждого на голове была высокая черная мерлушковая шапка в целых 6-7 фунтов весом. […] К Русским относились они очень дружелюбно, и не только не боялись своих победителей, но не стесняясь еще требовали несообразные цены за все вывезенное на продажу. Вначале они думали, что Русские станут попросту, без всякой платы, брать все что пожелают, не исключая и жен туземцев, что по понятиям последних было бы совершенно в порядке вещей, представляло бы образ действий, которому они, конечно, последовали бы сами. Когда же они увидели, что бояться им нечего, то с истою азиатскою сметливостью стали вытягивать из Русских всевозможную для себя выгоду. Да говоря правду, я и сам удивлен был сдержанностью Русских и строгою законностью руководившею здесь всеми их действиями”.
Торговцы вначале отказывались от русских бумажных денег, которых никогда прежде не видели и не понимали их ценности. Мелкие же серебряные монеты: двугривенные, пятиалтынные и гривенники, которых у солдат было огромное количество, хивинцы брали с большим удовольствием. Русский двугривенный приравнивался к местной монете „таньга».
На третий день подвоз продуктов на базар внезапно прекратился, это грозило тем, что русская армия могла остаться без провизии. Выяснилось, что ханские войска оправившись после первых военных неудач вернулись в эти места и грозили смертью каждому, кто будет продавать что-либо русским.
Тогда главнокомандующий выслал на рекогносцировку и добычу фуража небольшой отряд из 300 человек пехоты, 250 казаков при двух четырехфунтовых орудиях, под командой полковника А. П. Чайковского (будущего военного губернатора Ферганской области). При этом было строго указано ничего не брать силой, а всё оплачивать. Из брошенных же домов, можно было забирать всё оставленное бежавшими хозяевами и оповещать население, что если немедленно не будут доставлены припасы на продажу, то отряд возьмёт их силой. Кроме того, была поставлена задача произвести рекогносцировку местности и попытаться вызвать неприятеля на бой.
Около полудня 22 мая отряд, к которому присоединился и Мак-Гахан, выступил из лагеря. Миновав пышные сады и небольшую полоску земли, всю изрезанную каналами, небольшое войско вступило на пыльную дорогу. Потянулись засеянные поля, фруктовые деревья, склонившиеся под тяжестью спелых или еще зеленых плодов, высокие столетние вязы, раскинувшие свои широкие ветви над маленькими прудами (хаусами). Из-за зелени выглядывали серые стены жилищ. Восторг американца вступившего в глубь страны, впервые открытой взорам европейцев, мог сравниться только с восторгом Колумба при виде Нового Света.
Въехав вместе с военными в первый попавшийся двор, ворота которого были распахнуты настежь, Януарий увидел в нём несколько мужчин сидящих у хауса под вязами. Увидев русских военных, они вначале перепугались, но затем встали и почтительно поклонились.
Полковник спросил отчего хивинцы перестали торговать, на что получил ответ, что хан обещал рубить головы всем, кто станет продавать что бы то ни было русским.
— Ничего не бойтесь. Везите всё, что есть у вас на продажу, а я уж позабочусь о вашей безопасности –
успокоил их Чайковский.
Та же сцена повторилась и в следующих домах.
Несколько домов были покинуты их обитателями, в таких жилищах забирали всё продовольствие какое там находилось.
Маленький отряд продолжал движение внутрь страны, не встречая никакого сопротивления. Изрытая колеями арб дорога была окаймлена зелёными полями пшеницы и ячменя, тутовыми деревьями, с которых солдаты срывали на ходу белые ягоды.
Продвинувшись вперёд километров на пятнадцать отряд стал встречать следы неприятеля. Встречалось множество покинутых домов, хозяева которых были обращены в бегство хивинскими войсками. Иногда из-за стены выскакивало несколько всадников и быстро, как метеор, исчезали поднимая на дороге облако пыли. Вскоре показалась и конница неприятеля, проскакивая между деревьями по обе стороны дороги. Чайковский выслал вперёд цепь стрелков и почти сразу затрещали винтовочные выстрелы. Тишина сменилась гиканьем и криками тысяч хивинцев, пытавшихся окружить русский отряд. Мак-Гахан с интересом, смешанным с некоторым страхом, наблюдал как туркменские всадники в высоких шапках, небольшими партиями в 15-20 человек, разъезжали на великолепных конях. Однако, точные выстрелы пехотинцев не давали неприятельской коннице приблизиться к русским.
Наконец отряд вышел на открытое место, по которому дорога пролегала узкой полосой. Вдали были видны сады и дома, возле которых выстроилось несколько тысяч всадников, очевидно собиравшихся дать бой. Туркмены начали стрелять из своих тяжелых фитильных ружей, но находились они слишком далеко, чтобы причинить какой-то вред.
Чайковский приказал выкатить артиллерийские орудия и открыть огонь. Два снаряда угодили точно в скопление хивинцев, вызвав панику. Рассыпавшись во все стороны, неприятель засел за стены, приготовившись, очевидно, выдержать осаду. Место этой стычки находилось недалеко от города и крепости Хазарасп. Однако сил, для того чтобы взять это укрепление у Чайковского было явно недостаточно. Отправив донесение Кауфману с просьбой о подкреплении, полковник стал ждать приказ для дальнейших действий.
фото из журнала “Разведчик”. 1901 г
Почти целый час хивинцы и русские стояли друг против друга. Наступил вечер, и Чайковский решил, что благоразумнее будет отступить. Отряд отправился обратно, беспрерывно преследуемый туркменами и арьергард вынужден был постоянно отстреливаться от наседающего противника.
На полпути к лагерю встретили Великого князя Николая Константиновича, который спешил с подкреплением. Он был чрезвычайно огорчён тому, что отряд уже повернул обратно и стал настаивать вернуться и взять Хазарасп приступом. Полковник Чайковский приложил немало усилий, чтобы его отговорить. Всё же Великий Князь захотел осмотреть место стычки и отряду пришлось вернуться.
По дороге наткнулись на тело убитого туркмена, лежавшее у самой дороги. Очевидно, он слишком близко подошел к отступающему арьергарду и ему прострелили голову. Труп лежал в грязи, словно страшный, отвратительный символ войны. Смерть эта, по-видимому, не была замечена товарищами павшего, иначе его обязательно бы забрали. Туркмены никогда не оставляют на поле боя тела своих убитых соплеменников.
На следующий день генерал Кауфман решил идти на Хазарасп. Накануне им было получено письмо от генерала Верёвкина, командующего Оренбургским отрядом. Тот извещал, что взял Кунград и уже скоро достигнет столицы ханства. Нужно было спешить.
На заставке: Художник Н. Н. Каразин. Переправа Туркестанского отряда через Аму-Дарью
Продолжение следует
В. ФЕТИСОВ
