ОЛЯ И ВАНДА
Оля и Ванда Княжевские жили во втором подъезде, в трехкомнатной квартире с двумя балконами. Правда «трехкомнатной» она была весьма условно. У нас тоже была такая, только с одним балконом. Входная дверь открывалась прямо в самую большую комнату, именуемую в домовых планах «кухня». Никаких прихожих. И никаких кухонь. Правда, раньше в этой комнате стояли солидные печки с духовками и конфорками, потом их сломали, заменив контрамарками, а керогазы и керосинки ставили на балконе. Еще позже балконы застеклили, поставили там газовые плиты, ванные и унитазы — отдельных ванн и туалетов тоже не было. Потому что здание раньше было административным с удобствами во дворе.
Из этой большой комнаты двери открывались в еще одну довольно большую комнату и маленькую. Когда-то такая маленькая была моей комнатой.
Семья в этой квартире была большая. Бабушка (не знаю, чьей она была матерью, и умерла, когда мне было лет пять: большая рыхлая старуха), Александр Васильевич Княжевский, горный инженер, страстный любитель всякой новой техники, его гражданская жена тетя Дуся, взрослая дочь Надежда с мужем Сергеем и его дочерью Галей, и две девочки-погодки, Оля и Ванда. Сначала я думала, что они сестры. Потом выяснилось, что Оля — дочь Надежды, внучка Александра Васильевича, а Ванда — его дочь, от тети Дуси и, следовательно, тетка Оли, хотя та была старше Ванды на год.
Надежда была шумной, яркой женщиной, ее муж — человеком молчаливым и тихим, Галя — умница и красавица, закончила школу с золотой медалью. А я ее помню хорошо, потому что она привела меня, первоклассницу в школу и дала в руки колокольчик. Это я звонила на последнем звонке Галиного выпуска….
Вскоре Надежда развелась с мужем. Галя тоже ушла. Больше я их не видела. А вскоре Надежда вышла замуж и уехала, по-моему, в Ангрен.
Оля осталась с дедом. Высокая плотная девочка, в противоположность маленькой и хрупкой Ванде. Характер у Оли был грубоватый и решительный, но и Ванда умела постоять за себя и ни в чем не уступала племяннице.
Все противоречия смягчала тетя Дуся. У этой простой и малообразованной женщины характер был ангельский и редчайшего благородства. Лора Осадчук недавно рассказывала мне, как во время войны и голода тетя Дуся устроилась в столовую, где ей ежедневно наливали бидончик супа. Она отдавала суп девочкам, а заодно и Лоре. Хотя казалось бы, чужая девочка, своим мало…. да вот нет. Делилась. Кто пережил войну, тот понимает цену такому поступку.
А голод был страшный. Во время войны Александр Васильевич работал на руднике. Как все горные инженеры. Но если папа взял с собой семью, которой просто было негде жить, — эвакуация, — семья Княжевских оставалась в Ташкенте. Как-то девочки, шарившие по полкам, наткнулись на кусок чего-то черного, принятого ими за хлеб. Оля откусила — это оказалось хозяйственное мыло.
Я всегда смотрела на Александра Васильевича, как на чудо. У него был кинопроектор! В те времена! И мы смотрели фильмы! Ну про диапроектор даже не говорю. Мало того, у него между этажами, как я уже сказала, была настоящая фотолаборатория. Остались снимки, им сделанные. Я все грожусь их оцифровать…
Мне не казалось, что девочки так уж дружили — у каждой были свои подруги и интересы. Ванда вообще обращала на меня мало внимания, а Оля — та чаще играла со мной и уж точно не гоняла. А когда мне было лет шестнадцать, мы с ней часто ездили на в парк Победы, купаться на Бозсу. Парк был замечательный, разросшийся, как лес, со множеством укромных уголков, с большим озером, с бурной речкой.
Пал жертвой советского тщеславия — чтобы не хуже, чем в Москве. Озеро осушили, парк облагородили, сделали рядом выставку достижений народного хозяйства Узбекистана. Выставки больше нет, из парка сделали японский сад, озеро не вернули, Бозсу превратилась в нечто застойное и зеленое…
…Девочки еще доучивались, когда я поступала. Оля вышла замуж и уехала в Ангрен. Она была учительницей. Очень скоро стала завучем и держала школу в железных рукавицах. Родила девочку. Ванда закончила текстильный институт, тоже вышла замуж, родила двух девочек, осталась на старой квартире.
Оли больше нет. Единственная, кто не дожил до наших дней. Умерла она в Санкт-Петербурге, куда уехала вслед за матерью. Ванда со старшей дочерью и внуками в Калининграде.
МИЛА
Мила. Мила Покровская. Как и Оля была старше меня на пять лет. Отец, Юрий Михайлович, тоже горный инженер. Мать, Екатерина Викторовна, заканчивала геолфак, но работать не стала. Была домохозяйкой — редкость по тем временам. Жили они под нами в двухкомнатной квартире, куда позже переехала тетя Фрося. А они перебрались в торцевую, прямо противоположную нашей квартиру, где раньше жили Волковы и Валя Ровнягина. Из обстановки (ну, какая там особенная обстановка — довоенная), я очень хорошо запомнила пианино. Не знаю, играл ли кто на нем, оно всегда было в парусиновом чехле, застегнутом на бельевые пуговицы.
Мила долго оставалась единственным ребенком, потом родился ее младший брат Саша. Мила училась прекрасно, дружила с Микой Кайдаловой, дочерью известного ташкентского художника, на меня внимания не обращала. Вообще была на мой взгляд человеком характера довольно сурового или мне так казалось по малолетству.
Правда, однажды вдруг подарила мне самую-самую любимую мою игрушку : картонную куклу со сменными одежками. Боже, как я любила ей играть! Часами переодевала. А когда бумажные ленточки, державшие костюмчик, рвались, приклеивала новые. Для меня это было настоящим чудом. Так и не знаю, что ее подвигло на такое благодеяние.
Позже, когда я стала постарше, у Покровских появилась совершенно необыкновенная по тому времени вещь — проигрыватель. Который включался в розетку. Были и другие — включавшиеся через радиоприемник. Таким премировали маму, но она, несмотря на все мои уговоры и мольбы, его продала, сказав, что купит радиолу. И купила. На проигрыватель можно было ставить долгоиграющие пластинки, которых раньше тоже не производили. Были пластинки на семьдесят восемь оборотов — обычные, тридцать три — долгоиграющие и очень нечасто встречающиеся на сорок пять. У меня есть одна — с Аве Марией Шуберта и Баха.
А еще у Покровских были пластинки с опереттами — очень любимым всеми жанром. Это сейчас оперетта не в чести, а тогда ее обожали. Часами сидели перед телевизором, когда приезжала знаменитая Свердловская оперетта. Помню, как обсуждали «Голубую мазурку» Легара, с тех пор я ее ни разу не слышала.
И также часами просиживали на крыльце Покровских, сколоченном из широких досок и слушали пластинки с опереттами. Времени это занимало очень много, но куда спешить — лето, делать все равно нечего, сиди себе, слушай….
Общались мы по-прежнему мало, я почти ничего не знала о взрослой жизни Милы, только недавно наткнулась на ролик о старом Ташкенте с видео однокурсников автора, и среди них увидела веселую, смеющуюся кудрявую Милу. Она довольно рано вышла замуж и уехала в Киев. Больше я ее не видела до последнего времени. Немного общаемся по скайпу. К сожалению, Мила почти никого не узнает, и не узнала меня. Я, в основном, говорю с ее мужем, человеком вменяемым во всех отношениях. Даже в том, что касается обстановки на его родине. У них есть прекрасная дочь и внучка. Все в порядке, если не считать здоровья Милы. Но тут уже ничего не поделать.
Живы и ладно. Долгих лет всем девочкам нашего двора.
ТАТЬЯНА ПЕРЦЕВА
