Часть 2
Среди сверстников до последнего времени Саша ни силой, ни решительностью не выделялся и заводилой в компаниях подростков не был. Но, по признанию родителей, отзывам преподавателей института, где учился на первом курсе, был сверх меры самолюбив. А еще точнее – себялюбив, самоуверен. Он пишет о собственной незаурядности и необыкновенной сложности своей натуры (заметим, что вера эта не подкреплялась никакими реальными делами, ни в учебе, ни спорте): «Я не такой, как все…», «Меня нельзя понять, шучу я или плачу…», «Раз я хочу, значит, так должно быть. И это будет, потому что я могу все!»
В дневнике он пишет еще о разбитых им женских сердцах. Родители и соседи утверждали, что Саша был домоседом, приятелей имел мало, а с девушками не знался вообще. Но ему хотелось, чтобы Ольга воспринимала его именно таким – сердцеедом, донжуаном. И он прилагал немало усилий для этого.
Родители Ольги поначалу неплохо относились к дружбе дочери с Александром. Парень показался им скромным, обходительным. Ребята вместе смотрели видео, что-то обсуждали…
В ходе предварительного следствия Темиргалиев старался всячески обелить Нагаеву, приуменьшить долю ее соучастия в преступлениях. А на суде это джентльменство уступило место единственному желанию – любой ценой спасти себя. Он отказался от своих прежних показаний: «Нет, неправду я говорил, будто она пыталась удержать меня от преступления…» «Это Ольга сказала мне, где ее тетка спрятала деньги, это она подбила меня взять чужое…»
Семья Темиргалиевых живет зажиточно: собственный дом, модная мебель, дорогие ковры. Во дворе – гараж с новой «Каптивой». И неудивительно: отец – заведующий стоматологическим отделением большой клиники, мать – менеджер частного торгового предприятия. Саша никогда ни в чем не нуждался. Младший в семье, он был самым любимым ребенком. «Такой этикетный ребенок! – ахали знакомые. – Умеет вести себя в обществе, за столом…»
Вот так, этикетным ребенком, и прожил Саша Темиргалиев до семнадцати лет. В институт поступил без охоты: в школе учился плохо, да родители настояли. Теперь они безропотно платили немалые деньги за его учебу по контракту. Но Саша к будущей специальности был равнодушен и если бы можно было, учебу бросил бы легко, не жалея.
На правах ребенка, который честен уже потому, что сдачу в магазине отдает сполна, а в остальном не ведает, что творит, была в семье и Ольга.
Чем же была наполнена ее жизнь? Вот записи из дневника Нагаевой: «В школе все нормально, пока не вызывают». «Посидела один урок, пришла домой, легла в постель, посмотрела телевизор». «Звонил Саша, договорились встретиться». «Приезжал Саша. Поцеловались, побесились, посмотрели телевизор. Потом проводила его на автобус». «Были в кино, фильм не понравился».
Весь мир девушки на протяжении трех месяцев (да и предшествующих им тоже) исчерпывался следующим: пошли к подружке, посидели в скверике, встретили Сашиного приятеля, проводили его и т.д. и т.п.
Ни слова об учебе, о занятиях спортом или музыкой, ни слова о любимых книгах, любимых киногероях, о поиске призвания, интересного дела… Больше сказать Ольге нечего. Одно лишь перечисление мелких событий, их фиксация. Мыслей, оценок, можно считать, нет.
В отличие от Ольги Александр увлекался музыкой. Насколько он в ней разбирался? Судить можно по одной строчке в дневнике: «Взять у Толика диск, где пищит: а-а-а…»
На занятия в институте он почти не ходил, рассчитывал, что нужные оценки на экзаменах родители все равно купят.
Безделье этих ребят не тяготило. Саша и Оля считали, что живут друг для друга, что вот такой и должна быть их жизнь – вся в удовольствиях, если любить по-настоящему.
А было ли по-настоящему? Искренне, во всяком случае? Хочется верить, что да. Но… высокое чувство предполагает духовное обогащение, сознание ответственности за любимого. Конечно, если у юного человека есть кое-что за душой. Порыв, стремление (пусть порой наивное) сделать что-то полезное, доброе для людей. В данном же случае…
Вспыхнуло чувство и ушло в вакуум – духовный, нравственный, интеллектуальный… А как хотелось самовыражаться, самоутверждаться, претендуя при этом на исключительное положение среди своих сверстников, которые учились, работали…
Саша и Ольга считали, что жить в свое удовольствие можно, не трудясь. Нравилось им расплачиваться за такую жизнь чужими деньгами. О расплате другой, которая грядет за нарушение закона, они не думали. Не хотелось думать ни о чем плохом.
* * *
Родителям Темиргалиева и Нагаевой совершенное их детьми казалось невероятным до неправдоподобия. Нагаевы были буквально раздавлены случившимся, в кабинете следователя разговаривали тихо, опустив глаза. Когда заходила речь о поступках Ольги, тут же предлагали возместить убытки.
Темиргалиевы были настроены более агрессивно. Мать, когда ее приглашали для дачи показаний, переступала порог кабинета с патетическими восклицаниями о том, что ее сына «подставили». Отец же категорически отказался возместить нанесенный сыном материальный ущерб. Он считал, что с сыном все было бы в порядке, если бы не Нагаева. Оказывается, это она во всем виновата. И еще…
– Руководство института виновато! – убежденно говорила мать. – Обидели парня, не взяли «на бюджет», вот он и пошел гулять. А Нагаева эта просто сети на него расставила. Девчонке всего шестнадцать, а вот надо же…
Родители Ольги, в свою очередь, обвиняли во всем Александра и его родителей. И, разумеется, меньше всего свою дочь. Дома ее считали девочкой тихой, нерешительной, ленивой. Училась из рук вон плохо, пропускала часто уроки. Отец и мать повлиять на нее никак не могли. Да и не очень-то много прилагали к тому усилий. А тем временем появился один-единственный непререкаемый авторитет – Саша.
И, словно сговорившись, родители обоих подростков дружно обвиняли школу, институт, общественные организации… Словом, всех и вся. Только себя считали виновными меньше всех. Их дети – это ведь вам не какая-нибудь шпана, шныряющая на рынке «Кадышева» между прилавками! Они ребята из приличных, уважаемых семей, их нельзя судить по тем же законам, что отпрысков родителей-алкоголиков или бомжей!..
…Вот еще две короткие дневниковые записи: «Ольга – человек! Исполняет все мои приказы».
«Поругалась с отцом. У него в голове одни уроки, аж надоело. И я пошла провожать Сашу на автобус…»
Сейчас уже трудно определить наверняка, когда именно эти подростки ушли из-под контроля родителей, когда и как стали деформироваться их души, развился эгоизм, появились изворотливость, лицемерие, претензия на своеобразное суперменство. Но совершенно очевидно, что ко времени преступления родители для них авторитетом уже не являлись. В этом убедились все, кто присутствовал на суде.
Говоря о своих поступках, и Ольга, и Саша не произнесли ни слова о том, что совершенное ими принесло горе самым близким людям. Просили только суд ни в чем не винить родителей. При чем тут родители? Они – сами по себе…
– После произошедшего вам не было жаль людей, в жизнь которых вы вторглись, доставили столько неприятностей? – спросил следователь у Саши Темиргалиева. – Спали вы спокойно?
– Да, в общем, спокойно…
* * *
…На скамье подсудимых сидели самые обычные ребята. Внушающие даже сочувствие: такие юные, так любят друг друга… Впрочем, и в этом суд расставил иные акценты, высветил все яснее: Ольга Нагаева раскаивается, но винит во всем только себя. Ни единого слова в адрес Саши или его родителей. А вот Темиргалиев… Он все еще пытается играть в супермена. Проклинает Ольгу, ее родителей, собственных приятелей… Всех, всех – кроме себя.
Стоило ли рассказывать об этой истории столь пространно? Ведь рядом с нами сегодня происходят десятки правонарушений, где фигурируют несовершеннолетние, да и преступления эти порой покруче, с грабежами и убийствами…
Да, в рассказанной истории, к счастью, нет человеческих жертв и «телесных повреждений». Чем же она привлекла наше внимание? Может быть, именно хладнокровной продуманностью преступлений, совершенных не в порыве эмоций, не по пьянке, не от материальной нужды, – ради целеустремленного осуществления «теории» легкой жизни на незаработанные деньги, достижения счастья благодаря умело подобранной «отмычке». Теории тем более страшной, что «идеологом» ее оказался человек, только начавший жить…
Дилором Нурмухамедова.
