Тридцать лет спустя, или Неопубликованное интервью

100-летие со дня рождения народного поэта Зульфии широко отмечалось в Узбекистане. Но и после того, как отшумели юбилейные торжества, в адрес сайта nuz.uz продолжают приходить письма о жизни и деятельности мастера пера, свидетельствующие о любви и высокой степени уважения к ее личности и творчеству.

Одно из таких писем прислал Геннадий Васильевич Чагин из Москвы. Доктор филологических наук, профессор, академик Академии РАЕН, член Союза писателей и Союза журналистов России, лауреат Всероссийской премии имени Ф.И. Тютчева, кавалер ордена «Элита культуры», Геннадий Васильевич недавно сам принимал поздравления коллег в честь своего 80-летия в стенах Института социально-экономического прогнозирования и моделирования, что в подмосковном городе Балашиха.

Многие годы профессор кафедры лингвистики и коммуникационных технологий Чагин учит студентов этого вуза любви к русскому слову и поддерживает в творческом становлении одаренную молодежь. Три десятилетия хранил он в своем домашнем архиве рукопись одной из своих журналистских работ, которая не была представлена на страницах печати. Недавно автор переслал этот материал в Узбекистан, сопроводив его письмом:
«Обращаюсь к Вам с большой просьбой передать для публикации интервью с Зульфией, которое было взято мною 30 лет назад в Ташкенте по просьбе газеты «Советская культура». По независящим от нас обстоятельствам интервью так и не увидело свет. Сейчас, когда в Узбекистане отмечается 100-летие со дня рождения этой Великой женщины и поэта, интервью звучит по-прежнему современно, и я считаю своим долгом донести до земляков, жителей Узбекистана, слова, которые в свое время не были опубликованы.

В ноябре 1985 года я поехал в Ташкент по просьбе газеты «Советская культура» взять интервью у Зульфии. Она не хотела встречаться с корреспондентом этой газеты по Узбекистану (вероятно, было за что — но запамятовал его фамилию). Я знаком с обычаями узбекского народа, имел также представление о поэте по ее стихам. К тому же был биографом Тютчева, а она очень любила этого поэта. Мы встретились, три часа нашей беседы пролетели незаметно, и я все записал. Потом на несколько дней улетел в Хиву по заданию журнала «Хлопководство». После поездки написал интервью, предварительно посоветовавшись с Зульфией. Шла вторая половина 80-х годов. Многие, наверное, помнят, как тогда пытались стравить народы СССР и их руководителей, были даже аресты и суды. И вот заведующая литературным отделом «Советской культуры» попыталась втянуть в эту грязь и Зульфию, и меня. На этом наши связи с редакцией газеты прекратились, что, естественно, мы правильно сделали.

Приехав в Ташкент в ноябре 1985 года, 12 числа я позвонил Зульфие, попросив о встрече для интервью. Она устало попросила перезвонить завтра. Когда наутро, 13 ноября, я вновь набрал номер ее телефона, услышал в трубке: «Приезжайте!» И голос у нее был уже звонкий, молодой. Я быстро собрался, купил в переходе метро у сквера три большие красивые хризантемы и пошел пешком, благо идти было недалеко.

Дом, где жила Зульфия, стоял за ЦУМом, в глубине квартала, огороженный забором. Я поднялся на третий этаж и позвонил в 47-ю квартиру. Дверь открыла хорошо одетая женщина, уже в годах, в красивом платье и с большой шалью на плечах. Это была сама Зульфия. Она чем-то сразу располагала к себе – наверное, все матери таковы. Говорили мы у нее в кабинете, сидя в глубоких плетеных креслах у такого же плетеного столика с традиционным, наполненным фруктами, узбекским блюдом посредине.

Моя собеседница все время разговора зябко куталась в шаль. За окном, шелестя последним золотом, стояли клены, насквозь просвеченные солнцем, и голубое, в легкой дымке небо простиралось над крышами. В комнату вошла внучка поэта и подала чай. Так незаметно пролетели еще два часа, в течение которых мы не только говорили, но и смотрели книги, фотографии сына и дочери Зульфии-апы и ее рано погибшего мужа, поэта Хамида Олимджана. Она поделилась, что на узбекском языке вскоре выходит собрание ее сочинений в 3-х томах. Порадовалась, что томики будут маленькие, аккуратные, в красивом зеленом переплете. Мы договорились, что пока я буду в Хиве, она поищет другие фотографии, может быть, найдет книгу своих стихов, изданную в Москве в 1975 году, и мы еще раз встретимся, когда я вернусь в Ташкент.

Разговор был неспешный и задушевный. Начала она его без наводящих вопросов, просто и откровенно.

— Я раньше очень любила ночь. – Занятая целыми днями работой, домашними делами, детьми, только ночью, когда затихнет город и все уснут, могла сесть за стол, за чистый лист бумаги. И тогда ничто уже не мешало моему разговору с воображаемыми слушателями, которым я писала стихи. Теперь боюсь ночи. Может быть, времени стало больше, когда освободилась от части прежних обязанностей. Да и дети выросли, и я могу теперь с утра садиться за работу, приветствуя новый день, который сулит мне новые впечатления, встречи с людьми, с солнцем, с любимыми…

Росла я, и росли женщины Узбекистана. Когда-то они были самыми забитыми и не могли даже показать людям свое лицо. Раньше о мечтах и чаяниях наших женщин никто и слушать не хотел. Затем началось движение худжум по освобождению женщин, то есть движение вперед, и все стало меняться. И мне захотелось с душевной полнотой выразить, о чем думали женщины.

С годами и обретаемой вместе с ними мудростью, начинаешь как-то отрешенно думать о долгих заседаниях на многих торжествах, собраниях, обсуждениях, которые, к сожалению, у нас никак не изживутся. А ведь писатель должен принадлежать себе, своим мыслям, творчеству, если у него есть, что сказать людям.

Обидно бывает, когда некоторые молодые, талантливые поэты с выходом одной-двух своих удачных книжек вдруг становятся руководящими работниками, администраторами и тогда у них уже не остается времени для поэтического творчества, гибнет хороший талант.

Я счастлива как мать, у меня прекрасные дети, внуки и даже правнук — так нравится наблюдать его первые шаги!.. Сын Амон — кандидат юридических наук, и у него — один к одному, как дубки, — растут четверо сыновей. Дочь Хулькар филолог, окончила университет и сама преподает в университете.

— Какие книги нужны сейчас, на Ваш взгляд? — спросил я.

— Нашей молодежи, да и гостям республики, не хватает умных, доходчивых книг, которые рассказывали бы о наших узбекских писателях, ставших гордостью литературы. Таких, как Гафур Гулям, Хамид Алимджан и другие.

— Почему бы вам не взяться за одну из них и, например, как другу и соратнику Хамида Алимджана не написать о нем в стихах или прозе?

— Боюсь признаться даже самой себе, что не успею завершить такую работу, — с грустью ответила Зульфия. — Так трудно писать о человеке, любовь к которому я пронесла сквозь всю свою жизнь и даже теперь, спустя сорок лет после гибели Хамида Алимджана, без глубокого волнения в сердце не могу ни писать, ни говорить о нем. К сожалению, пока не вижу никого из молодых, кто бы мог по-настоящему начать и завершить эту работу.

— Какие русские поэты вам наиболее близки?

— Первым из русских поэтов, с книгами которого мне посчастливилось познакомиться, был Н. А. Некрасов. Его поэзия потрясла меня. Читала я его произведения на русском языке. Но уже тогда, помнится, задумала непременно перевести что-то из его сочинений на узбекский. И вот как-то в начале 1950-х годов, заболев гриппом, вынуждена была не выходить из дому. Несмотря на температуру, все же села к столу с мыслью взяться за перевод некрасовских «Русских женщин». Судьбы этих женщин — Волконской, Трубецкой и других — их самоотверженность в любви, беззаветная преданность своим сосланным в Сибирь мужьям-декабристам — были так понятны мне, что работа шла легко, и я довольно быстро закончила переводить поэму. В то время «Русские женщины» переводились также другими нашими поэтами, и мой перевод был опубликован позже. Но зато, и я довольна этим, он был признан лучшим и потом неоднократно переиздавался.

— Как складывались Ваши отношения с современными Вам русскими писателями?

— В числе моих друзей А. Софронов, К. Симонов, Н. Тихонов, А. Сурков. Были и женщины — поэты О. Берггольц, В. М. Инбер. И Анна Андреевна Ахматова. Правда, я даже не решалась на нее смотреть. Она со мной разговаривала, а я только отвечала на ее вопросы.

— А с Вашими переводчиками — кто из них лучше других мог уловить мысль автора в произведении?

— С переводчиками? По-разному. Сложность перевода моих стихотворений на русский язык состоит в том, что я пишу на узбекском языке арабскими буквами, которые изучила еще в детстве. Мне так легче охватить всю страницу, все произведение. Да и старые привычки уже не изменишь. Арабский алфавит, естественно, сейчас мало кто из молодых знает. Поэтому приходится начитывать текст машинистке, которая печатает мои стихи на узбекском, и с них затем делается подстрочный перевод на русский. Дальше над ними работают переводчики. Над моими стихами со мной вместе трудятся многие русские переводчики и поэты. К сожалению, далеко не каждый удовлетворяет меня как соавтор. Лучшие переводчики в этом отношении Ю. Нейман, С. Осповат и некоторые другие. Особенно благодарна поэтам-переводчикам Семену Липкину, Владимиру Державину, Николаю Ушакову, Науму Гребневу, Новелле Матвеевой. Их переводы открыли моим стихам пути-дороги по стране и далеко за ее пределы.

— Вы ведь еще и редактор журнала?

— Да, и со страниц возглавляемого мною журнала «Саодат» начали свой путь в литературу известные ныне узбекские поэты Гульчехра Нуруллаева, Гульчехра Джураева, Халима Худайбердыева и другие. Я не оговорилась, назвав своих младших подруг поэтами, а не поэтессами. Не люблю слова «поэтесса». Это все равно, как производное от слова врач — врачиха. Уж больно вульгарно, на мой взгляд, звучит. Есть же в шахматах звание гроссмейстер, которого на равных с мужчинами нередко удостаиваются и женщины. Так же, мне кажется, должно быть и в поэзии.

Первый вариант интервью с Зульфией так и остался у меня, как и долг в душе перед нею. Не скрою, и сейчас кое-кто пытается набросить тень на отношения между людьми. Я родился в Ташкенте, и этот город до сих пор для меня земной рай! В земле Ташкента, на старом кладбище за парком Тельмана, у меня остались родные могилы. Так хотелось бы поклониться им и, конечно, положить цветы на могилу моему любимому поэту Зульфие.»

Интервью, как вы уже поняли, ждало публикации три десятилетия. Поблагодарив Геннадия Васильевича Чагина за любовь к узбекской земле и культуре нашего народа, попросила нашего земляка, заслуживающего самого высокого уважения, рассказать немного о себе читателям нашего сайта.

— Я родился 8 октября 1934 года, незадолго до убийства в Ленинграде Сергея Мироновича Кирова, — написал мне Геннадий Васильевич. — Суровые тогда времена наступили для поколения наших родителей. Но для детей были бесплатные ясли, обучение, пионерские летние лагеря. Мы дружили с детьми испанских коммунистов, спасавшихся от фашизма в Советском Союзе. Два-три часа трансляции радио из черных тарелок да кино в парке по воскресеньям — вот что связывало нас с миром. Еще штрих из детских военных лет — ломтик черного липкого хлеба с остяками, которые обдирали горло, и маленькой ложечкой желтого сахарного песку. Это был обед советского школьника в войну — на целый день.

Зато книги, которые приносила из библиотеки моя тетка Валентина, я запоем и почти без разбора читал уже с шестилетнего возраста. Не забыть запах керосиновой лампы на столе, скрип половиц и кровати с панцирной сеткой, жадное перелистывание книги «Как закалялась сталь»… Отец мой служил офицером погранвойск, семья часто переезжала, и мне пришлось сменить с десяток школ. Но книги вплоть до 6-го класса помогали учиться на пятерки, а мои школьные сочинения по литературе даже публиковали в газетах. С 15 лет я начал писать стихи и пишу их до сих пор, в том числе и о любви к Средней Азии.

По семейной традиции выбрал профессию военного. Выбор пал на Военно-инженерную академию в Москве, и с 1953 по 1958 год я жил и учился в Москве. Став военным корреспондентом, много ездил по стране. Куда только не заносила меня судьба спецкора! С фотоаппаратом и блокнотом побывал в армейских гарнизонах и флотилиях на Дальнем Востоке, в городе Находка, на острове Русский; плавал в Японском море, совершал перелеты по Средней Азии и Дальнему Северу, посетил Украину, Молдавию, Кавказ, Польшу и Венгрию. А сколько обрел друзей и встретил интересных людей!

С юности занимался спортом, не оставил своих увлечений и получив диплом. В 1968 году на Спартакиаде дружественных армий в Киеве получил звание судьи всесоюзного класса по легкой атлетике. Спортивная закалка и сейчас позволяет оставаться в рабочей форме и ежегодно издавать новые книги. Много сил и времени, начиная с 1972 года, посвятил своему любимому поэту Тютчеву, которого очень любила и Зульфия. Из 40 написанных мною книг половина – о нем. За издание биографии Ф.И. Тютчева удостоен звания лауреата Международной Академии педагогического образования, за цикл работ по исследованию творчества Тютчева Ф.И. и монографию «Ты, ты, мое земное провиденье» — звания лауреата РАЕН.

Являюсь также лауреатом литературного конкурса «Славься в веках, 1812 год». Участвую в Славянских встречах, Тютчевских днях в городе Балашиха, мероприятиях Государственного мемориального историко-литературного музея-заповедника Ф.И. Тютчева в Овстуге. Издал биографию Ф.И.Тютчева и Полное собрание сочинений его сына — Ф.Ф.Тютчева. Готовлю к изданию книгу «Тютчев и Москва», родословную рода Чагиных и продолжаю передавать свои знания студентам. Счастлив, что востребован в профессии и радуюсь правнукам.

Материал подготовила Тамара САНАЕВА.
На фото: Г.В. Чагин; портрет Зульфии кисти Чингиза Ахмарова.