Корнилов вступает в командование армией, в которую уже проникли бациллы разложения. Большевики и некоторые другие левые партии делают всё, чтобы подогреть неприязнь солдат к офицерству. В армейских подразделениях появляются солдатские комитеты, пытающиеся взять контроль над принятием оперативных решений, активно распространяется пропагандистская литература. В результате солдаты отказываются выполнять приказы командования. На передовой начинается братание с противником. Немцы, а инициатива таких контактов исходила чаще всего от них, обставляли эти замирения как праздники — с оркестрами и угощением.

Большая часть офицеров, в этой обстановке, попросту растерялась. Некоторые пытались заигрывать с солдатами, а кто-то просто самоустранился.
В такой очень непростой ситуации принимает армию новый командующий.
Вот, что вспоминает офицер разведывательного отдела штаба 8-й армии капитан Митрофан Осипович Неженцев, – «Знакомство нового командующего с личным составом началось с того, что построенные части резерва устроили митинг и на все доводы о необходимости наступления указывали на ненужность продолжения «буржуазной» войны, ведомой «милитарищиками»… Когда генерал Корнилов, после двухчасовой бесплодной беседы, измученный нравственно и физически, отправился в окопы, здесь ему представилась картина, какую вряд ли мог предвидеть любой воин эпохи. Мы вошли в систему укреплений, где линии окопов обеих сторон разъединялись, или, вернее сказать, были связаны проволочными заграждениями…

Появление генерала Корнилова было приветствуемо… группой германских офицеров, нагло рассматривавших командующего русской армией. За ними стояло несколько прусских солдат… Генерал взял у меня бинокль и, выйдя на бруствер, начал рассматривать район будущих боевых столкновений. На чье-то замечание, как бы пруссаки не застрелили русского командующего, последний ответил: «Я был бы бесконечно счастлив – быть может хоть это отрезвило бы наших солдат и прервало постыдное братание».

Для предстоящего наступления необходимо было усилить атакующие части, и когда через несколько дней после вступления Корнилова в командование на его стол легла записка Мезенцева с предложением создания ударного полка, Лавр Георгиевич горячо поддержал эту инициативу.

В конце мая началось формирование 1-го Ударного отряда при 8-й армии, названного впоследствии «корниловским». Он должен был своим примером внести перелом в пораженческие настроения на фронте.
БойцыУдарного отряда с чёрно-красными погонами, с черепом и скрещёнными мечами на рукаве, в стальных касках, одним своим видом должны были наводить страх на “разложенцев“.
Это была своего рода преторианская гвардия командующего.

Первое знамя “корниловцев” и нарукавная нашивка

Такую же роль стал играть и Текинский конный полк, состоящий в основном из туркмен-текинцев. В белых папахах, малиновых халатах, с огромными кинжалами на поясе, они имели весьма грозный вид. Своего командующего текинцы называли «Уллу Бояр» — что означало “Великий воин”.

Текинский полк

Но кроме военного, требовалось и политическое руководство армией. В связи с этим, большое значение приобретали должности комиссаров Временного правительства, появившиеся после февральской революции. Комиссаром 8-й армии был эсер, штабс-капитан Максимилиан Максимилианович Филоненко. Вскоре ему и его коллеге — комиссару Юго-Западного фронта Борису Савинкову предстояло сыграть роль своеобразных посредников между Керенским и Корниловым.

18 июня началось последнее наступление российской армии в этой войне. 8-я армия вступила в бой 25 июня, после того, как основные силы прорвали фронт врага. Корнилов, в течении последующих двух дней разгромил части 7-й австро-венгерской армии и занял Галич. Тот самый Галич, где его дивизия сражалась в начале войны. Особенно отличилсяУдарный полк, потерявший в боях почти половину своего состава. За этот подвиг сотни солдат и офицеров были награждены Георгиевскими медалями и орденами, а сам Корнилов получает звание генерала от инфантерии.

Однако развить дальнейшее наступление не смогли. Потери были огромны и срочно требовались резервы, которых не было.
Тем не менее, очевидный успех наступления «корниловской» армии произвёл впечатление. Представлялось возможным активизация всего Юго-Западного фронта. Филоненко и Савинков телеграфируют Керенскому о необходимости назначения Корнилова на должность командующего всем Юго-Западным фронтом. В результате, вопреки возражениям генерала Брусилова, Керенский 10 июля утверждает назначение Корнилова.
Но, несмотря на титанические усилия командующего фронтом, наступление провалилось.

Части 7-й и 11-й армии, практически безо всякого давления со стороны противника, начали отходить назад. Солдатские комитеты принимают решения об отходе в тыл. Этим тотчас воспользовался противник и 6 июля нанёс мощный контрудар под Тарнополем. Это и решило исход кампании 1917 года. Отступление 11-й, а затем и 7-й армии превратилось в бегство. Худшие опасения Корнилова подтвердились. «Армия обезумевших темных людей, не огражденных властью от систематического разложения и развращения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит… Меры правительственной кротости расшатали дисциплину, они вызывают беспорядочную жестокость ничем не сдерживаемых масс… Смертная казнь спасет многие невинные жизни, ценой гибели многих изменников, предателей и трусов…» Это из телеграммы Корнилова Керенскому, отправленной 11 июля.

Чтобы спасти положение, навести элементарный порядок, необходимо было принимать жесточайшие меры — введение смертной казни в отношении дезертиров и мародеров, возвращение единоначалия в армию, упразднения солдатских комитетов.
После «тарнопольского прорыва» слава Брусилова несколько померкла, и встал вопрос о новом Верховном Главнокомандующем. Савинков выдвигает кандидатуру Корнилова и 18 июля, пробыв в должности командующего фронтом всего неделю, Лавр Георгиевич вступает в должность Верховного Главнокомандующего Русской армии.

«Отношение генерала Корнилова к вопросу о смертной казни… его ясное понимание причин Тарнопольского разгрома, его хладнокровие в самые трудные и тяжкие дни, его твердость в борьбе с «большевизмом», наконец, его примерное гражданское мужество, поселили во мне чувство глубокого к нему уважения и укрепили уверенность, что именно генерал Корнилов призван реорганизовать нашу армию…Я был счастлив этим назначением. Дело возрождения русской армии вручалось человеку, непреклонная воля которого и прямота действий служила залогом успеха…» — так характеризовал Корнилова Савинков.

Л.Г. Корнилов и Б.В. Савинков

Вступив в должность, Корнилов начинает работать над законопроектом по устройству армии.
3 августа он самовольно прибывает в Петроград, чтобы лично доложить Временному правительства о положении на фронте.
В зимнем дворце Верховный главнокомандующий встречается с Керенским и передаёт тому доклад с изложением программы, которую, на его взгляд, необходимо было выполнить. В частности, там говорилось: Временное правительство должно признать свою вину в унижении, оскорблении, и лишении прав офицерского состава, во-вторых, оно должно передать функцию военного законотворчества в руки Верховного главнокомандующего, в-третьих, «…изгнать из армии всякую политику, уничтожить право митингов…отменить декларацию прав солдата, распустить войсковые комитеты, отозвать комиссаров».

По этому вопросу было созвано заседание, которое ярко описал Савинков.
«Керенский сидел в обычной позе с рукой за бортом френча, Авксентьев ерошил рукой волосы, а министр земледелия Чернов чистил нос”.
Взаимопонимание с правительством Лавр Георгиевич не встретил. Пробыв столице сутки и определив там обстановку как враждебную, он возвращается в Ставку. Требования, Корнилова, однако, просочились в прессу. Левые газеты,почувствовавдля себя угрозу, развернули против Главкома шумную кампанию.
12-15 августа в Москве состоялось Государственное совещание, на котором, несмотря на сопротивление Керенского выступил Корнилов. Лавр Георгиевич предъявляет Временному правительству требования, названные впоследствии «Корниловская военная программа».

Московское Государственное совещание. Август 1917 г.

Верховный главнокомандующий указал на катастрофическое положение на фронте, на губительное действие на солдатские массы законодательных мер, предпринимаемых Временным Правительством, на продолжающуюся разрушительную пропаганду большевиков, сеющую в Армии и стране анархию.

Керенский, сосредоточивший к тому времени в своих руках фактически всю правительственную власть, прекрасно понимал, что только жёсткие меры, предложенные Корниловым, могли ещё спасти Россию от падения в бездну, и установить, в конце концов, порядок в стране.
Но для этого нужно было поступиться властью, а добровольно отдать её даже ради блага России Керенский не хотел.

Судьбе было угодно, чтобы в это переломное для страны время, судьба её находилась в руках двух, по сути,туркестанцах. Керенский вырос в Ташкенте, а Корнилов многие годы прослужил в этом городе и крае. Но, несмотря на это между министром-председателем и Верховным главнокомандующим установилась прочная антипатия и они не стесняясь высказывали своё отношение друг к другу.

А дальше произошло то, что я бы назвал провокацией Керенского, хотя в историю это событие вошло под названием “Корниловский мятеж”.
20 августа Керенский, по предложению Корнилова и докладу Савинкова, соглашается на «объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками»
25 августа, в полном соответствии с распоряжением правительства, в Петроград направляется 3-й конный корпус и Туземная («Дикая») дивизия под командованием генерал-лейтенанта А.М. Крымова. Одновременно из Финляндии на Петроград двигается кавалерийский корпус генерал-майора А.Н. Долгорукова.

И Керенский испугался. По его словам, к нему приехал бывший депутат государственной думы В.Н Львов, якобы в качестве парламентёра от генерала Корнилова(что не соответствовало действительности) и предъявил председателю правительства ультиматум «передать всю власть военную и гражданскую в руки верховного главнокомандующего». При этом Львовзаявил, что Керенского в ставке Главнокомандующего «все ненавидят» и в случае его там появления «непременно убьют».

Керенский прекрасно знал, что Львов большой выдумщик и к тому же психически не адекватен. Тем не менее он в полной мере воспользовался фантазиями бывшего депутата. Вот, что пишет в своих воспоминаниях сам Керенский: «Было необходимо доказать немедленно формальную связь между Львовым и Корниловым настолько ясно, чтобы Временное правительство было в состоянии принять решительные меры в тот же вечер… заставив Львова повторить в присутствии третьего лица весь его разговор со мной».

С этой целью был приглашен помощник начальника милиции Булавинский, которого Керенский спрятал за занавеской (поистине шекспировская сцена) в своем кабинете и заставил Львова повторить, всё что тот ему говорил от имени Корнилова.
27 августа Керенский объявляет генерала Корнилова мятежником.

В сообщении министра-председателя о мятеже было сказано: «26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной».

Ответные действия Корнилова не заставили себя ждать. В «Воззвании к казакам», в частности, говорилось: «Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, клянусь довести народ, путем победы над врагом, до Учредительного собрания». Воззвание также обвиняло Временное правительство «в нерешительности действия, в неумении, неспособности управлять, в допущении немцев к полному хозяйничанью внутри нашей страны».

Однако широкой поддержки в войсках Корнилов не получил. Попытка генерала Крымова овладеть Петроградом завершилась неудачей, Крымов застрелился и 1 сентября Верховный главнокомандующий, генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов, вместе с другими офицерами Ставки был арестован. Кроме того, был арестован целый ряд командующих и начальников штабов.

Победа же Керенского, в конечном итоге оказалась “пирровой”. Своими действиями он расчистил большевикампуть к власти. И, по воспоминаниям тогдашнего английского посла Джорджа Бьюкенена, когда в день большевистского переворота 25 октября “Временное правительство вызвало казаков, последние отказались выступить, так как не могли простить Керенскому того, что после июльского восстания, во время которого многие из их товарищей были убиты, он помешал им раздавить большевиков, а также и того, что он объявил их любимого вождя Корнилова изменником»
А Лавр Георгиевич, находясь под арестом твёрдо знал – борьба ещё не закончена.

Продолжение следует

Источники, используемые в 10-й части

1. Дело генерала Корнилова, Т.2.
2. Савинков Б.В. К делу Корнилова. Париж, 1919.
3. Деникин А.И. Очерки русской смуты. “Наука”, 1990 г.
4. Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. М., 1924.
5. Керенский А. Ф. Потерянная Россия.- М.:ПРОЗАиК,2014
6. Бьюкенен Д. У. Мемуары дипломата. Госвоениздат, 1924.

Давно мечтал эту книгу прочитать — С.В.Чиркин,»Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата», изданную в Москве в 2006 г. издательством «Русский путь». Сергей Виссарионович Чиркин (1875-1943) являлся дипломатическим чиновником от МИДа при туркестанском генерал-губернаторе в 1914-1917 гг. и проживал в Ташкенте до 1920 г., впоследствии эмигрировав. Кроме того, он был женат на Н.Н.Ефремовой, дочери Н.В.Ефремова, управляющего канцелярией туркестанского генерал-губернатора, начинавшего службу еще при губернаторе А.В.Самсонове. Как видим, С.В.Чиркин жил и работал в Ташкенте в самые интересные для историков годы, к тому же по долгу службы и сложившимся семейным связям имел отношение к государственным секретам и инсайдерской информации; учитывая это, можно было не без оснований ожидать от царского дипломата обнародования богатого фактического материала.

К сожалению, три главы о туркестанском пребывании С.В.Чиркина оказались самыми слабыми в книге в информационном плане. Например, ташкентский период описывается загадками: «Наконец, мне приглянулась квартира из четырех комнат с кухней в отдельном домике с садом. Он был прекрасно расположен на К. улице, в одном из участков, выходивших из Казарменного сквера. Это был домик вдовы одного из пионеров Ташкента Михаила Севастьянова, дошедшего до чина действительного статского советника» (с.240). Но в Ташкенте не было Казарменного сквера, значит, следует читать — Кауфманского сквера. И улица тоже Кауфманская, что выясняется в позднее упоминаемых С.В.Чиркиным топографических привязках: он посещал баню на Джизакской (ориентир советского времени — театр Свердлова), откуда следовал домой через горсад (в советский период — парк Горького), где выпивал прохладительные напитки. Улица Кауфманская (в советское время улица Карла Маркса. — прим.Е.Р.) дальше возникает в мемуарах: «В общем, положение пленных австрийцев, особенно славян, было сравнительно сносно, а офицеры пользовались даже свободой: прогуливались по Кауфманской улице, делали покупки и собирали толпу праздных зевак» (с.250).

Поневоле мемуары С.В.Чиркина сравниваешь с книгой английского разведчика полковника Ф.М.Бейли «Миссия в Ташкент» (впервые издана на русском языке переводчиком А.Цапенко, уроженцем Ташкента, в 2013 г.: М., Языки славянской культуры, 2006 г. ). Фредерик Маршман Бейли (1882-1967) пробыл в Ташкенте, Туркестане и Бухарском эмирате два революционных года и написал документальные воспоминания на 350 страниц, где отображает события с фактографической и топографической точностью (не придирешься — ценный исторический источник, настоящий полковник и гениальный для Великобритании разведчик).

К слову, сам полковник Ф.М.Бейли присутствует в мемуарах С.В.Чиркина, закодированный автором под шифром Б.М. (Бейли Маршман?). Что легко декодифицируется. Например, на с.301: «В вагоне мы неожиданно встретили нашего старого знакомого по Ташкенту инженера М., в национализированном доме которого мы жили до нашей эскапады. Он ехал в Индию с особыми рекомендациями ввиду содействия его упоминавшемуся полковнику Б.М. (Б.М. — в оригинале в следующем предложении пропущено) исчез из Ташкента до нашего отъезда.» О переходе на нелегальное положение и бегстве английского разведчика полковника Ф.М.Бейли из Туркестанской АССР транзитом через Бухарский эмират в составе вооруженной группы с боем через российско-персидскую границу подробно рассказывалось в тексте «Бриллианты от диктатуры пролетариата»: https://nuz.uz/kolumnisty/7650-brillianty-ot-diktatury-proletariata.html

Далее в мемуарах С.В.Чиркина английский разведчик вновь появляется, но в тексте он уже фигурирует как полковник Бэм, с.302: «Я позволю себе сказать, что мы пользовались нашей привилегией не совсем заслуженно. В бытность нашу в Ташкенте во время гонений на иностранцев, когда были арестованы американский консул Тредуэлл, а также Брунс (на самом деле — датский капитан А.Г.Брюн из королевской датской артиллерии. — прим. Е.Р.), на которого было возложено какое-то попечение о военнопленных, а полковник Бэм принужден был скрываться под камуфляжем военнопленного, моя теща (а это ни много ни мало, а жена бывшего начальника канцелярии туркестанского генерал-губернатора Н.В.Ефремова. — прим. Е.Р.) пристроила в нашей общей квартире англичанку Эдвардс, жившую и кормившуюся в течение 2-3 недель, конечно, совершенно безвозмездно.»

Как же правильно — полковник Б.М. или полковник Бэм? Почему путаница? Ответ, оказывается, надо искать в предисловии публикатора К.С.Чиркина. А это сын самого автора воспоминаний. К работе над дешифровкой рукописи отца он привлек целую группу историков и редакторов, от докторов исторических наук до студентов. В частности, он пишет на с.6: «Я выражаю глубокую благодарность доктору исторических наук Сергею Владимировичу Волкову, который расшифровал заключительную часть мемуаров отца, начиная от его службы в Туркестане, и снабдил ее ценными комментариями». К сожалению, подобные недочеты неизбежны, когда рукопись не подготовлена самим автором к печати, а его почерк неразборчив; в частности, зашифрованные имена редакторам не удается декодифицировать, реконструируя те или иные исторические события. На самом деле полковник Б.М. (с.301) и полковник Бэм (с.302), фигурирующий в революционном Ташкенте — это одно и то же лицо, и лицо это — английский разведчик Ф.М.Бейли, с которым имперский дипломатический чиновник С.В.Чиркин вступил в плотные контакты. Да, это он скрывался под видом австрийского военнопленного, когда 26.10.1918 г. новое туркестанское коалиционное правительство левых эсеров и большевиков арестовало американского консула Роджера С.Тредуэлла. Правда, арест спровоцировал ввод британских войск в пределы Закаспийской области Туркестанской АССР (циркулировали также и другие названия: Туркестанская советская республика, Туркестанская советская федеративная республика) и непосредственное их участие в боевых действиях с красноармейскими отрядами ТуркАССР.

В ответ на действия ташкентской администрации советская миссия Бабушкина была арестована англичанами и содержалась в качестве заложников в персидском Мешхеде. Ф.М.Бейли также интересовался судьбой британских подданных, оказавшихся на тот момент в крае, и собирал информацию о положении и настроениях немецких и австро-венгерских военнопленных в ТуркАССР, возникшей на месте бывшего послефевральского Туркестанского края и царского генерал-губернаторства. К слову, рекомендации полковника Ф.М.Бейли помогли С.В.Чиркину устроиться, когда он после бегства оказался в Британской Индии. Ф.М.Бейли в своей книге «Миссия в Ташкент» также упоминает С.В.Чиркина с женой, скорее всего, под фамилией Павловых, с точностью определить невозможно, ввиду того, что Ф.М.Бейли, как опытный разведчик, под собственными именами вывел людей, которых уже не было в живых и которым подобное упоминание не могло навредить, все остальные действующие лица описаны под псевдонимами. Семейная чета Павловых, описанная Ф.М.Бейли, выполняла в Ташкенте мелкие поручения английского разведчика и давала ему временный приют, когда он перешел на нелегальное положение.

Неразборчивостью почерка автора можно также объяснить появившиеся в издании ошибки вроде замены Кауфманского сквера на Казарменный, станции Каган на «Кеган» и др.

Понятно. конечно же, желание С.В.Чиркина закодировать фамилии некоторых действующих лиц, чтобы невольно не навредить им, учитывая то, что они могли пострадать при новых властях. Но когда упоминается должность персонажа, то такая таинственность теряет смысл: «Ввиду какого-то, не помню, недоразумения необходимо было отправить телеграфом инструкции начальнику Закаспийской области. Вызвав меня и начальника штаба, генерал, обрисовав нам положение, приказал составить отдельно каждому по телеграмме. Я порядком струхнул; но когда Леш (действие происходит осенью 1914 г. — прим. Е.Р.) через четверть часа прочел наши проекты, то откровенно заявил, что дипломатией составлено лучше, на что был дан обычный ответ: «Так точно». Я впоследствии пользовался расположением начальника штаба генерала Б., который вскоре, впрочем, уехал на фронт.» Фамилия начальника штаба ТуркВО легко восстанавливается, так как при временно исполнявшем действия туркестанского генерал-губернатора генерал-лейтенанте Л.В.Леше (1862 — 1934, умер в эмиграции в Югославии) эту должность исполнял генерал-майор И.З.Одишелидзе (1865 — после 1924 г. умер в эмиграции в Турции).

Публикаторы и редакторы книги могли бы исправить следующие досадные ошибки: «Генерал Леш, как боевой генерал, покинул Ташкент в первые дни войны, будучи назначен начальником одной из армий» (с.243). На самом деле Л.В.Леш после начала войны последовательно был командиром 2-го Туркестанского армейского корпуса, 12-го армейского корпуса и только с 3.06.1915 г. командовал 3-ей армией. Об А.В.Самсонове: «его временное назначение в Ташкент, на место генерала Самсонова, получившего в свое командование корпус…» (с.243). А.В.Самсонов (1859-1914), во время губернаторства которого экономический рост губернии измерялся не процентами, а порядками, был назначен командовать 2-ой армией, с которой и погиб в Восточной Пруссии. Об А.Н.Куропаткине (1848-1925): «Возвращаясь к кратковременному пребыванию на посту генерал-губернатора А.Н.Куропаткина, я должен сказать, что военная карьера его в то время уже была, видимо, бесповоротно закончена. Он командовал где-то на германском фронте армией или корпусом, и деятельность его как стратега протекала совершенно незаметно» (с.257).

Очень тенденциозное мнение, потому что после начала Первой мировой войны рапорт А.Н.Куропаткина об отправке на фронт был оставлен без внимания верховным главнокомандущим великим князем Николаем Николаевичем по причине неприязненных отношений, и только когда сам царь Николай II вступил в должность верховного главнокомандующего 12.09.1915 г., А.Н.Куропаткин был назначен командовать гренадерским корпусом, в январе 1916 г. он уже командует 5-ой армией Северного фронта, а 6.02.1915 г. становится главнокомандующим армиями Северного фронта. Это неплохой карьерный сиквел для 67-летнего ветерана.

В ряде мест редакторы не исправили ошибки в рукописи. Так, автор пишет о Н.К.Искандер-Романове (1850-1918): «Сам Великий князь был одним из первых туркестанцев, поднявших красный флаг над своим жилищем при начале революции и пославшим соответственное приветствие Временному правительству. При приходе к власти большевиков он серьезно заболел и вскоре умер. Он похоронен около ташкентского кафедрального собора (к сожалению, точное место захоронения неизвестно, ряд ташкентских краеведов утверждает, что первоначальная могила все-таки была не около кафедрального Спасо-Преображенского собора, а рядом с Иосифо-Георгиевской церковью, примыкавшей ко дворцу. — прим. Е.Р.). Его жена Елизавета Александровна Искандер (на самом деле ее звали Надеждой Александровной. — прим. Е.Р.) осталась хранительницей музея во дворце, при котором она получила разрешение новых властей и жить» (с.252). На с.251 С.В.Чиркин называет Н.А.Искандер дочерью ташкентского полицмейстера, но это не так, она была дочерью оренбургского полицмейстера А.Г.Дрейера (1825-1897).

Ни с Н.К.Искандер-Романовым, ни с его супругой княгиней Н.А.Искандер за годы ташкентского пребывания С.В.Чиркин не удосужился познакомиться, хотя проживал, как говорится, в шаговой доступности от этих замечательных людей. Н.К.Искандер-Романов, в частности, был пионером освоения Голодной степи, о чем упоминалось в статье «Дворянство и ирригация»: https://nuz.uz/kolumnisty/4801-dvoryanstvo-i-irrigaciya.html Биографию Н.К.Искандер-Романова С.В.Чиркин пересказывает (с.251) с чужих слов и также с ошибками: «Еще молодым человеком он был замешан в каком-то серьезном семейном проступке в связи, как мне рассказывали с пропажей фамильных драгоценностей его матери Великой княгини Александры Иосифовны.

Об этом узнал строгий император Александр III (на самом деле — Александр II, дядя самого Н.К.Искандер-Романова и отец будущего Александра III. — прим. Е.Р.), и молодой Великий князь был удален от двора и выслан на жительство во вновь присоединенный Туркестанский край (это тоже не совсем так: исключение из венценосной семьи произошло в 1874 г., а в Ташкенте Н.К.Искандер-Романов оказался в 1881 г. после смерти Александра II, поменяв до этого 10 мест ссылок; официальное название — Туркестанское генерал-губернаторство, термин Туркестанский край стали употреблять после февральской революции. Обе даты: и 1874 г. — внутрисемейный романовский скандал, получивший огласку, и 1881 г. — ташкентское водворение (или даже выдворение) великого князя Николая Константиновича,- имеют для историков значение: 1874 г. — террористы усиливают напор, покушения на Александра II становятся все более подготовленными и финансовоемкими (кто финансировал?), самое время убрать конкурента из Константиновичей на пути воцарения второго сына Александра II, находившегося в неприязненных отношениях со своим двоюродным братом великим князем Николаем Константиновичем, 1881 г. — цепь покушений народовольцев смыкается над головой Александра II, да здравствует новый царь Александр III, а его оклеветанный соперник отправляется в Ташкент. — прим. Е.Р.)».

Лично знаком С.В.Чиркин был только с младшим сыном Н.К.Искандер-Романова князем Александром Николаевичем Искандером (1883, Ташкент -1957, умер в эмиграции во Франции), о чем пишет: «Мне приходилось, однако, довольно часто встречаться в Ташкенте уже во время большевиков с его сыном Александром Николаевичем Искандером, офицером лейб-гвардии Кирасирского Ее величества полка в Гатчине. Это был застенчивый, еще очень молодой, хотя уже и женатый человек» (с.252). Не хватает в книге, конечно, описаний этих частых встреч, тем более что Ал.Н.Искандер обладал несомненным литературным талантом и оставил несколько любопытных рассказов.

Временно исполнявшего обязанности губернатора В.Л.Леша сменил генерал от инфантерии Ф.В.Мартсон (1853-1916). Главным недостатком этого возрастного губернатора была болезнь сердца. Дипломат С.В.Чиркин прибавляет к этому недугу упрямство и нелюбовь к МИДу. Всего несколько страниц посвящает он правлению Ф.В.Мартсона, вся фабула которых сводится к казусу «Золотого письма» от мятежного индийского раджи Пражана. Российско-афганскую границу в районе Кушки пересекли два посланца из Индии, Ф.В.Мартсон пообещал им иммунитет. Суть «Золотого письма» сводилась к призыву России в союзе с Индией и с помощью войск ТурВО освободить Индию от британского владычества. Однако Россия в это время находилась в союзе с Великобританией после многолетнего накала Большой игры и вела кровопролитные военные действия против Германии, Австро-Венгрии и Турции одновременно плюс еще экспедиционными корпусами во Франции и Персии, что с логической точки зрения было абсолютным нонсенсом.

Призывы мятежного раджи Пражана в этот момент нервировали Великобританию как члена Антанты и соответствовали интересам Германии. С.В.Чиркин срочно телеграфирует в МИД об инцинденте. «Из министерства я немедленно получил телеграмму с указанием, что британское командование хорошо знает этого мелкого раджу и, считая, что он может быть вреден своей антибританской пропагандой, требует арестовать посланцев, а если удастся, то и самого Пражана» (с.245).

Такое впечатление, что после присоединения Российской империи к Антанте англичане полностью контролировали российский МИД. Но Ф.В.Мартсон воспротивился этому нажиму петроградского МИДа, ведь он же давал индийским посланникам слово офицера, обещал им иммунитет. С.В.Чиркин пишет: «В конце концов, их отправили под конвоем в Кушку и перевели через границу. В такое трудное для союзников время генерал Мартсон поступил, по-моему, очень опрометчиво. Он должен был немедленно арестовать их и выдать англичанам, стоявшим в Мешхеде. Но по-человечески нельзя было не удивляться благородству характера Мартсона, не только рисковавшего своей карьерой, но, может быть, и вредившего общему делу и, однако же, не нарушившего честного слова!» (с.246). Знакомишься с таким мнением, и думаешь, что сам С.В.Чиркин может считаться если не родителем, то адептом двойных стандартов. В 1918 г. коалиционное правительство ТуркАССР поместило под домашний арест американского консула Р.Тредуэлла, а английский эмиссар без полномочий и дипломатического иммунитета полковник Ф.М.Бейли перешел на нелегальное положение. Это с точки зрения С.В.Чиркина плохо. А вот арестовать индийских посланников в 1914 г. по приказу англичан на территории России,- это хорошо и правомерно.

Ф.В.Мартсон, ссылаясь на болезнь сердца, в 1916 г. просился в отставку и вскоре умер в Петрограде. На его место прислали старого туркестанца А.Н.Куропаткина (1848-1925).

С.В.Чиркин, описывая правление губернатора А.Н.Куропаткина, пытается быть объективным и критикует кадровую политику А.Н.Куропаткина. Но вот что из этого выходит. Начинает за здравие, а кончает за упокой: «Он привлекал к себе в сотрудники многих влиятельных туземцев (по терминологии того периода — местных жителей. — прим. Е.Р.) из разных частей края, но привезенный им с собой русский антураж поражал своей слабостью и ничтожеством: так, например, его адъютант, поручик С., был рядовой армейский офицер, видимо, очень невысокого класса, недалекий и лишенный всякого лоска и манер.

Несколько более воспитанным представлялся дежурный штаб-офицер поручик У., личность совершенно незаметная. Все старое он заменял своей креатурой. Так, по его желанию был смещен сыр-дарьинский губернатор генерал-лейтенант Галкин, замененный известным во время русско-японской войны налетами в Корею генералом Мадритовым, не имевшим никакого административного стажа. По его же настоянию был смещен начальник (правильно — военный губернатор. — прим. Е.Р.) Ферганской области генерал Гиппиус, правда, как говорили, не лишенный странностей» (с.255). Однако незадолго до этого С.В.Чиркин акцентирует внимание на том, что военный губернатор Сыр-дарьинской области А.С.Галкин (1855-1920, убит бандитами на глазах семьи в Сочи) страдал от алкоголизма. А.Н.Куропаткин же на дух не переносил спиртное и был ярым борцом за трезвый образ жизни, о чем даже написал книгу. Об А.И.Гиппиусе (1855 — после 1917) С.В.Чиркин замечает, что тот был не без странностей. Кроме того, военный губернатор Ферганской области А.И.Гиппиус допустил несколько некорректных высказываний во время волнений 1916 г. по поводу призыва местных жителей на тыловые работы. Начальника штаба ТуркВО Д.Н. Воронца (1852-1934, умер в эмиграции во Франции) А.Н.Куропаткин заменил на молодого генерал-лейтенанта Н.Н.Сиверса (1869-1919, добровольно вступил в РККА, умер от тифа по пути в Ташкент в г.Казалинске после демобилизации). А.Н.Куропаткин обвиняется С.В.Чиркиным в этой кадровой перестановке, потому что новый генерал-губернатор не терпел Д.Н.Воронца еще со времен русско-японской войны, когда Д.Н.Воронец был начальником Владивостокской крепости, но автор сам пишет, что Д.Н.Воронец страдал рассеянным склерозом: «Он был забывчив и неуверен в себе и на доклады возил обычно с собою всех офицеров, заведовавших отдельными частями штаба» (с.255).

Выходит, что поводы для замены А.С.Галкина, А.И.Гиппиуса и Д.Н.Воронца были. Тесть С.В.Чиркина заведующий канцелярией генерал-губернатора «Н.В.Ефремов уже готовился к отставке или перемещению, но его деловитость и независимый характер превозмогли, и Куропаткин не только оставил его на месте, но сделал одним из ближайших своих советников» (с.255). Вырисовывается совершенно обратная характеристика деятельности А.Н.Куропаткина, во всяком случае в кадровой политике он руководствовался здравым смыслом.

Нельзя не ообратить внимание на то, что С.В.Чиркин — один из немногих — пытается объективно оценить деятельность А.Н.Куропаткина на посту Туркестанского генерал-губернатора. Он, в частности, пишет: «Назначение А.Н.Куропаткина главным начальником Туркестанского края (тогда, правда, это было Туркестанское генерал-губернаторство. — прим. Е.Р.) нельзя было не признать крайне своевременным и удачным. Он был уже по прежней своей деятельности очень популярен среди всех народностей, населяющих Туркестан. Он любил туземцев (повторюсь: это термин ХIX-начала ХХ вв. для обозначения местных жителей. — прим. Е.Р.) , был доступен (!!!) для них и внимательно входил во все их нужды, зная хорошо их быт.

Менее через два месяца по прибытии в Ташкент рядом мягких мер при посредстве преданных ему влиятельных туземцев он добился не только того, что вызванное вышеуказанными распоряжениями брожение среди населения прекратилось, но даже своевременно без ропота формировались этапные тыловые рабочие отряды и отправлялись на фронт» (с.257). В советской историографии нигде подобная объективная оценка не могла встретиться, несмотря даже на то, что А.Н.Куропаткин открыто не выступал против советской власти (сын его был расстрелян без суда в 1919 г., сам он скончался в 1925 г. в селе Шешурино Тверской (ныне) области. По правдоподобной версии «охранную грамоту» при большевиках А.Н.Куропаткину дал сам М.Д.Бонч-Бруевич (1870-1956), бывший во время Первой мировой войны начальником штаба Северного фронта при главнокомандующем фронтом А.Н.Куропаткине.

Объективности ради С.В.Чиркин отмечает, что А.Н.Куропаткин в силу своих полномочий успел за небольшой срок службы инициировать два важных государственных начинания. Во-первых, перенес линию российско-персидской границы за Аракс на Хороссанский хребет в явочном порядке, чтобы обезопасить положение российских колонистов в Гюргисском районе, «терпевших большие неудобства от произвола персидских властей и своеволия кочевников-туркмен»(с.258) и предотвращать силами пограничной стражи грабительские набеги шаек, состоящих из представителей некоторых туркменских племен. Во-вторых, был подготовлен новый договор с Хивинским ханом Асфандияр-ханом (1871-1918) о созданиии в Хиве должности российского представителя, «которому вменялось в обязанность быть советником и руководителем хана во всех его действиях и начинаниях» (с.258). Договор не был претворен в жизнь в связи с произошедшей февральской революцией.

А.Н.Куропаткин получил телеграммой подтверждение своих полномочий от Временного правительства. Но в Ташкенте уже возник Совет солдатских и рабочих депутатов и исполком во главе с В.П.Наливкиным (1851-1918). Со слов А.Н.Куропаткина С.В.Чиркин записывает: «Он рассказывал мне о своей первой встрече с представителями Исполнительного комитета, когда он очаровал депутатов своей обходительностью, облобызавшись с председателем комитета стариком (?) Наливкиным, членом I Государственной Думы от Туркестана» (с.260). Однако А.Н.Куропаткин (1848-1925) был на четыре года старше выдающегося ташкентского этнографа, лексикографа и просвещенца В.П.Наливкина, одного из немногих ташкентцев, награжденных большой золотой медалью Русского географического общества (1852 — 20.01.1918, покончил жизнь самоубийством на Боткинском кладбище в Ташкенте; о его жизненном пути рассказывалось в тексте «Уникальное фото И.Лозинского (пятая часть)»: https://nuz.uz/moi-uzbekistancy/6124-unikalnoe-foto-ilozinskogo-pyataya-chast.html ).

Образовался второй управленческий центр в лице советов, и реальная власть стала немедленно перетекать в этот центр. С.В.Чиркин описывает народное празднество по поводу февральской революции с парадом войск гарнизона: «Генерал Куропаткин прибыл на парад в сопровождении своего помощника генерала Ерофеева, начальника штаба генерала Сиверса и большой свиты, но порядок на площади поддерживался уже не полицией, устраненной от исполнений обязанностей в первые дни революции, а народной милицией под начальством еврея-выкреста Бройдо, впоследствии при большевиках игравшего большую роль в составе так называемой Турккомиссии. Бройдо, по профессии присяжный поверенный, был юрисконсультом Чуйской ирригационной организации в Ташкенте, удачно уклоняясь от призыва на военную службу. Привлеченный все же в конце концов в ряды, он попал в запасной батальон одного из расквартированных в Ташкенте стрелковых полков. Прекрасный оратор и ловкий человек, он сразу же занял место в ряду вожаков-революционного гарнизона и был в первую голову выбран начальником милиции города Ташкента. Странно было видеть эту неумело сидящую на лошади фигуру в солдатской форме, разъезжавшую по площади и отдававшую распоряжения наравне с высшими предствителями власти» (с.261).

Григорий Исаакович Бройдо (1885-1956) — это уникальный партийный деятель. Жаль, что С.В.Чиркин так скупо описал его. Кажется, его точной документально подтвержденной биографии нигде нет. В большевики Г.И.Бройдо вступил в 1918 г. А к какой партии он принадлежал в феврале-марте 1917 г., когда гарцевал на лошади по Соборной площади Ташкента? Разные источники приписывают его к Бунду и к меньшевикам. Однако смотрите, какие должности он занимает в мае 1917 г.: председатель Туркестанского краевого Совета, председатель Сыр-Дарьинского областного Совета, начальник и командующий вооруженными силами Ташкента, главный редактор ташкентской «Нашей газеты». А.Н.Куропаткину и не снилась такая концентрация власти. Складывается впечатление, что Г.И.Бройдо в постреволюционный период все свои должности исполнял в вагоне поезда, и никто не мог его зафиксировать на местности. Он стремительно перемещался в пространстве между Петроградом и Туркестаном.

«Ловкий человек»,- это С.В.Чиркин точно подметил, он как бы везде, и в то же время нигде. Единственная должность после революционных перемещений, где он документально и сравнительно надолго фиксируется,- это первый секретарь Таджикского ЦК ВКП(б) в 1933-1934 гг. Т.е. он был «королем» Туркестана в мае 1917 г., затем перемещался в пространстве, меняя должности как перчатки, потом в 1933 г. стал «королем» Таджикской ССР, выделившейся из Узбекской ССР. Так быстро лавировал, что даже чекисты в годы большой чистки 1937 г. не могли его зацепить, он только при Берии в 1941 г. был арестован и в 1945 г. осужден на 10 лет, но уже в 1951 г. был на поселении в Казахской ССР, в 1953 г. его амнистировали, а в 1955 г. он уже восстановился в большевиках. С такими способностями Г.И.Бройдо уже в апреле 1917 г. арестовал А.Н.Куропаткина и начальника штаба ТуркВО Н.Н.Сиверса и выслал в Петроград, правда, оба позднее были лояльны новой власти, а Н.Н.Сиверс даже вступил в РККА.

После Октября тучи над головой бывшего царского дипломата С.В.Чиркина стали сгущаться. Он правдиво об этом пишет: » Дома меня встретил крайне довольный моим возвращением, но растерянный Махмуд, сообщивший, что у меня было несколько обысков с изъятием, однако, не дел, а ценностей вроде золотых запонок, булавок и т.п.» (с.289). Да, это сущая правда, революция вынесла на поверхность бандитскую пену. Кто пользовался этим обстоятельством? Да тот же английский разведчик полковник Ф.М.Бейли. Он сам и князь Ал.Н.Искандер об этом пишут. Надо только анализировать. Кто помогал Ф.М.Бейли скрываться в Ташкенте в предверии и после осиповского мятежа? Кто помогал ему выехать в Бухарский эмират? Кто вместе с ним с боем пересекал российско-персидскую границу? Интернациональная семейная парочка большевиков-бандитов Мандич, состоявшая из мужа чекиста бывшего австрийского военнопленного этнического серба Мандича и его жены-польки Ядвиги. При пересечении границы они уронили целый мешок золота и бриллиантов.

Об этом подробно рассказывалось в тексте «Бриллианты от диктатутры пролетариата»: https://nuz.uz/kolumnisty/7650-brillianty-ot-diktatury-proletariata.html Ф.М.Бейли делает хорошую мину при плохой игре. Он пытается убедить нас, что не знал, чем занималась в Ташкенте интернациональная парочка большевиков-бандитов. Ему выгоднее было закрывать глаза на их деятельность, главное — что они помогали ему. А С.В.Чиркин прямо пишет о стиле их послереволюционной вакханалии: обыск и изъятие ценностей по заветам Ильича — «экспроприация экспроприаторов».

Создавшаяся послереволюционная реальность никаких шансов на выживание у царского дипломата С.В.Чиркина не оставляла, и он решает бежать через российско-персидскую границу вместе с женой под крыло английской разведки, пользуясь рекомендациями Ф.М.Бейли, которому он оказывал помощь в Ташкенте. В отличие от Ф.М.Бейли ему удалось сравнительно спокойно пересечь границу, подкупив проводников-туркмен.

Остается добавить, что царский дипломат С.В.Чиркин удивительным образом был знаком с молодым талантливым разведчиком подпоручиком Владимиром Владимировичем Лосевым (1882, Оренбург — дата смерти пока неизвестна). В 1906 г. он сталкивался с ним в Индии. Вот как он описывает эту встречу: «В один из ближайших по моем приезде дней я познакомился в консульстве с молодым офицером ташкентского курса индустани, прибывшим в Индию для практической занятий этим языком и уже закончившим срок своей командировки. Он возвращался в Россию через Бушир — Тегеран. Несмотря на невинность преследуемой им задачи, он проживал в Индии, скрывая свое военное звание и называя себя студентом восточных языков, хотя, надо думать, местные полицейские и военные власти не сомневались в его истинной профессии, что и подтвердил проезжавший в это же время в Бомбей с Дальнего Востока наш флотский офицер лейтенант Веселкин. Клемм пригласил нас всех завтракать в местном яхт-клубе, и Веселкин, только что познакомившись с Лосевым, спросил его, к какому роду оружия он принадлежит. Лосев остолбенел.

— Посмотрите на вязку вашего галстука,- сказал Веселкин. — Всякий поймет, что вы русский офицер, никогда не носивший статского платья.

Действительно, галстук Лосева был завязан каким-то фантастическим узлом. Лосев был очень юн и симпатичен и таинственно говорил о своих наблюдениях в Кветте и на северо-западной границе, где, наверно, была за ним правильная слежка. Грустно было узнать при приезде моем через почти десять лет в Ташкент, что Лосев, запутавшись в денежных делах, был замешан в какую-то шантажную историю, предан военному суду и разжалован» (с.135-136).

О разведдеятельности артиллерийского штабс-капитана (уже) В.В.Лосева подробно рассказывалось в тексте «Малинка для Кагеаки-оба»: https://nuz.uz/kolumnisty/4633-malinka-dlya-kageaki-oba.html О том, как он в 1910 г. вместе с пехотным поручиком Н.Ф.Машковцевым элегантно подловил на «малинку» японского разведчика действовавшего под личиной журналиста Кагеаки-оба. А дипломат С.В.Чиркин судит о разведчике из штаба ТуркВО очень поверхностно и злопыхательски. Да, подпоручик В.В.Лосев не умел правильно повязывать галстук. Да, он, скорее всего, родился в бедной семье в Оренбурге и с девяти лет тянул армейскую лямку, сначала в Оренбургском кадетском корпусе, затем — в Михайловском артиллерийском училище, в Туркестанском артиллерийском дивизионе, на курсах языка хиндустани на офицерских курсах переводчиков при штабе ТуркВО.

Но можно же было догадаться, что разведчик В.В.Лосев чуть ли не на свои средства скупает под носом у англичан секретные карты? В тексте о В.В.Лосеве я также выдвигаю версию, что он не занимался сомнительными махинациями, а просто-напросто пополнял скудный бюджет военной разведки. Как-то некрасиво обходит вниманием С.В.Чиркин тот факт, что штабс-капитан В.В.Лосев был помилован Николаем II. Ну, да, опять эта тема о совпадении интересов некоторых сотрудников МИДа и англичан всплывает. То С.В.Чиркин обвиняет губернатора Ф.В.Мартсона в деле посланников раджи Пражана, то подпоручика В.В.Лосева в растрате.

Автор мемуаров скончался в 1943 г. в Сеуле, тогда это была Японская империя, вдова его Н.Н.Ефремова и сыновья переехали в США.

Е.Рябов