Журналист шведской Aftonbladet побеседовал с неким Ахмедом, который уезжал в Сирию сражаться за ИГИЛ, но разочаровался и вернулся домой. Ахмед был готов умереть за халифат, считая, что в Европе ему все лгут. А теперь он пытается исправить свои ошибки, но это непросто: даже автор статьи Эрик Виман настроен враждебно. Это неудивительно, ведь атаки ИГИЛ не прекращаются.
Ахмед — один из тех, о ком предостерегает СЭПО (служба государственной безопасности Швеции).
Он вернулся из ИГИЛ — террористической организации, которую мир боится больше всех остальных.
«Ведь это работа СЭПО — удостовериться, что вернувшиеся не представляют собой угрозы. В этом нет ничего странного, учитывая сложившуюся ситуацию», — говорит он.
Страх поселился в другом месте.
Когда Ахмед садился на самолет, отправляющийся в турецкий приграничный город Газиантеп, он хотел вступить в организацию, которую мир боится больше всех остальных.
Тогда яростное наступление ИГИЛ на Ирак и Сирию еще не остановили. Самопровозглашенный халифат разрастался.
Ахмед ехал воевать. Он был готов умереть.
Сейчас пришло время бояться ему самому. Он так сказал перед нашей встречей. Люди, которые по-прежнему стоят за ИГИЛ, могут смотреть на него как на предателя, а многие, возможно, даже большинство жителей Швеции считают, что он должен был следовать своему выбору до конца и остаться на смерть в Сирии.
Арендованная нами машина припаркована у спортивной площадки в маленьком шведском городке. Мы должны забрать Ахмеда и сразу быстро уехать из коммуны, чтобы провести интервью где-нибудь подальше.
У нас уже есть опыт в подобных делах, и мы не решаемся верить, что Ахмед действительно появится, пока не видим человека в зеркале заднего вида. Мы сразу же понимаем, что это он, хотя раньше никогда не встречались. Длинная борода и нет усов. Так выглядят все мужчины-салафиты.
Мы не выходим из машины, он открывает дверь, забирается внутрь и усаживается.
«Привет».
«Думаю, никто не планирует атак»
Ахмед вежлив, но насторожен. Мы немного говорим о том, что скоро закончится месяц поста, о его работе и планах на будущее. Он спрашивает о моей работе в разных горячих точках.
Мы оба ездили на войну. Он — чтобы участвовать, я — чтобы попытаться рассказать истории жертв. Мы видели разные стороны.
За окнами автомобиля Швеция живет своей обычной летней жизнью.
В нашей машине — бывший боец ИГИЛ. Невозможно не думать о том, как все сложилось бы, если бы наши пути пересеклись где-то возле Кобани или Мосула, где его товарищи перерезают горло таким, как мы.
Наконец мы останавливаемся на удаленной лесной дороге. Здесь нам могут помешать только комары.
Эрик Виман: СЭПО называет тех, кто, как и ты, возвратился в страну, одной из серьезнейших террористических угроз для Швеции. Они связывались с тобой?
Ахмед: Да, конечно. Ведь, думаю, это их работа — удостовериться, что я больше не представляю угрозы. В этом нет ничего странного, учитывая сложившуюся ситуацию. Они, наверное, главным образом хотели прощупать меня и составить обо мне какое-то представление, но на самом деле я понятия не имею, что они в итоге написали в своих материалах обо мне.
— А ты можешь предположить, что там?
— Я надеюсь, что там — только то, что они, вероятно, действительно могут знать. Вероятно, они знают, чем я ежедневно занимаюсь, ведь если они захотят это узнать, то могут без проблем проверить. И это должно быть им сигналом, что я не представляю угрозы.
— Как ты думаешь, есть кто-то другой, кто может быть угрозой, кто планирует теракт?
— Очевидно, что один такой был, мы это сами видели. Ясно, что это возможно, и я не вижу эффективного способа это предотвратить. Они делают свою работу, прослушивая разговоры потенциально опасных людей, но я не думаю, что есть какая-то группа, члены которой, скажем, встречаются два раза в месяц по четвергам и планируют атаки на Швецию.
— А ты знаешь кого-нибудь, у кого есть такие мысли?
— Нет, но я знаю людей, по-прежнему поддерживающих эту идеологию, и они прекрасно понимают, что легче всего им будет вербовать в свои ряды новых бойцов, если люди начнут нас, мусульман, ненавидеть.
— Что ты имеешь в виду?
— Для них лучше и быть не может, если кто-то здесь сожжет мечеть, потому что они знают, что тогда точно найдется какой-то горячий юнец, который подумает: я должен что-то сделать.
— Ты был таким?
— Это была одна из причин, по которым я покинул Швецию, я был молод и горяч.
Члены экстремистских сообществ
По данным СЭПО, примерно 300 шведских мужчин и женщин уехали в Сирию и Ирак, чтобы присоединиться к группам вроде ИГИЛ и Аль-Каиды . С помощью информации из разных источников, которую мы прорабатывали долгое время, мы идентифицировали и нашли около 60 вернувшихся оттуда. Ахмед — единственный, кто согласился на беседу дольше нескольких минут. Некоторые из вернувшихся, согласно источникам в полиции, по-прежнему члены сообщества, распространяющего экстремистские и воспевающие насилие толкования ислама.
Ахмед утверждает, что сейчас он не разделяет никаких ценностей ИГИЛ, но когда-нибудь он хотел бы жить в халифате.
«Большинство мусульман хотят жить в халифате, но халифат не создать руками тех, кто и близко не следует учению пророка».
Ахмед поехал в Сирию в то время, когда весь мир говорил об ИГИЛ. Террористическая организация вытесняла людей из Сирии и Ирака. Выжившие часто рассказывали об изнасилованиях, убийствах и похищениях. Но, как и множество других молодых европейцев, Ахмед пропустил это мимо ушей и вместо этого проглотил наживку пропаганды, которую террористическая секта закачивала в интернет. Он говорит, что считал ИГИЛ борцами за свободу, а не террористами.
— Кроме того, что я действительно хотел помочь людям в войне против Ассада, все это, конечно, происходило на фоне того, как начали обращаться с нами тут, ведь люди плевали, когда видели мою сестру в хиджабе, и мне казалось, что там я буду от этого избавлен. Я больше не буду чужаком.
— Но большинство людей, которые воевали против ИГИЛ и которых ИГИЛ вытесняло и убивало, были мусульманами, как и ты, ты не думал об этом?
— Хотелось все упростить, дать какие-то объяснения самому себе, чтобы оправдать свой выбор. Помню, думал: не может быть правдой, что невинные люди вынуждены бежать. Я принимал на веру, что убежать стараются преступники, и их же наказывают. Я думал, что вся информация в западных СМИ была фальшивой пропагандой, но на самом деле это я сам находил себе фальшивые оправдания.
— Мне трудно понять, почему нужно было поверить другой стороне?
— Это действует на тех, кто не на все сто процентов принадлежит обществу, в котором живет. Они привлекают тем, что ты — один из них. К тому же, в обычной прессе действительно бывают фальшивые новости, поэтому легко поверить, что там вся информация ложная.
— Объясни.
— Например, если ты поддерживаешь НАТО и видишь, что НАТО бомбит «Врачей без границ» в Афганистане, ты думаешь, что это, конечно, случилось просто по ошибке. Точно так же, если ты решил поддерживать этих идиотов в ИГИЛ и видишь, что они взорвали какое-то здание, то думаешь то же самое. Это не слишком хорошее оправдание, но так это работает.
— Но ты, должно быть, верил, что делаешь все правильно, когда поехал туда, на юг?
— Я был убежден, что все не может быть настолько плохо, как описывают. У меня было ошибочное представление, что если все эти плохие люди настроены против них, то они, должно быть, хорошие, а ведь это вовсе не обязательный вывод.
— Ну а что насчет собственных пропагандистских роликов ИГИЛ, где они перерезают людям горло, тебя это привлекало?
— Конечно, я видел некоторые из них, но есть люди, которые считают, что смотреть такие видео чуть ли не весело, и я к таким не относился. Но я думал, что те, кого убивали, были предателями, шпионами или врагами.
— И если они были врагами, то перерезать им горло было правильно?
— Я думал, что убивали тех, кто иначе убил бы их самих, а больше я особо об этом и не думал.
Вербовали в интернете
В ходе расследования мы идентифицировали группы и отдельных людей, которые работали вербовщиками ИГИЛ в Швеции. На одного мужчину 1969 года рождения указывают несколько источников. Он вербовал людей в ряды секты, а также финансировал ее деятельность и занимался организацией поездок.
Ахмед утверждает, что в Швеции его никто не убеждал отправиться в ряды ИГИЛ. Он нашел все контакты в интернете. Вначале речь шла в основном о религиозных и идеологических беседах, но по мере общения в интернете у него появилась идея поехать на юг и воевать там, и со временем она только крепла. Его собеседники описывали ему некую идеальную жизнь, ведя которую, ты лишь угождаешь богу и в то же время защищаешь правоверных мусульман от насилия и притеснений.
По информации «Афтонбладет», СЭПО уже тогда знало об Ахмеде и его планах, но никто не попытался ему помешать.
Он купил билет до турецкого Газиантепа. Там его ждал курьер ИГИЛ, который тайно переправил его через границу.
«Вот я был дома в Швеции, а на следующий день уже находился в Сирии». Так он это описывает. На него приходится слегка надавить, а в подробности он вдаваться и вовсе не хочет.
— Что ты помнишь про свой первый день там?
— Меня отправили в лагерь, и я начал составлять для себя первое впечатление о людях, которые там находились. Негатив начался на самом деле уже тогда, но я думал, что если я зашел так далеко, то это не может быть неправильным.
— То место, куда ты изначально приехал, было тренировочным лагерем?
— Да, именно.
— Ты должен был научиться воевать, поскольку раньше ты этого не умел, да?
— Не умел, но на самом деле там было не так уж много тренировок, скорее уж нас посвящали в идеологию. Уже тогда во время лекций нам в голову пытались вбить, что то, что они делают, — разрешено, и даже для меня, необразованного юнца, это звучало довольно неубедительно.
— Почему?
— Аргументация почти никогда не строилась на том, что делал наш пророк. Упоминая какую-то строфу из Корана, они никогда не говорили о том, как ее воплощал наш пророк, а лишь вырывали ее из контекста и заставляли звучать так, как было нужно им.
— Как скоро ты почувствовал, что ты оказался не в том месте?
— Уже через несколько дней, но тогда я еще думал, что может, все не так плохо, но как только я начал понимать, как все обстоит на самом деле, я сразу начал думать, как удрать.
— Что было худшим из того, что ты видел?
— Для меня хуже всего было не увидеть что-то ужасное. Хуже всего было понять, насколько им на все наплевать, видеть, как кто-то хвастает чем-то совершенно не нормальным.
— И чем они хвастали?
— Они рассуждали о рабах, о том, что все остальные, кроме них, ошибаются, и потому они имеют право их убивать или красть их вещи, называя все это военным трофеем. Говорили о том, как относятся к обычным людям, которые не представляют для них такой же ценности, как боец, например.
— Ты был на фронте?
— Я ни разу не был ни в одном бою, но я нес караул у линии фронта.
Ахмеда отправили к линии фронта поблизости от Ракки. Тогда самые ожесточенные бои бушевали немного в стороне от столицы халифата. Он говорит, что никогда не стрелял из своего оружия, но США ежедневно сбрасывали бомбы на эту территорию.
Солдат увозили, и они исчезали
И все-таки, будучи бойцом ИГИЛ, Ахмед вел более привилегированное существование, чем гражданское население. Иностранные джихадисты не слишком много общались с местными жителями, а больше жили сами по себе. Он говорит, что никогда не присутствовал ни при каких казнях, но многие из его соратников говорили о них. Зато он видел, как иностранных солдат брали в плен, когда те пытались бежать. Их куда-то увозили, и больше их никто не видел.
Мы сидим неподалеку от озера, которое сверкает между деревьев, и то, о чем мы говорим, кажется нереальным. Я встречал множество людей, бежавших от ИГИЛ. Детей, которые пешком много дней шли по пустыне. Крестьян, которые, пригнувшись, покидали свои дома, прячась от пуль, свистящих над их головами. Покалеченные тела, распростертые на земле. Слышал рассказы очевидцев о казнях, пытках и изнасилованиях. Чистое зло, которое лишило множество семей домов, отправляя их в изгнание — скитаться по Европе. Пусть сейчас Ахмед и открестился от ИГИЛ, но когда-то он был частью худшей из террористических сект, какие когда-либо видел свет. Он принял их сторону.
— Многие из тех, кто это прочитает, не поверят тебе, почему мы должны верить тебе сегодня?
— Каждый день я посвящаю много времени попыткам все поправить и помочь людям найти правильный путь. Но если мне не поверят, я не стану никого винить. Мне тоже трудно поверить тому, кто, например, бомбил гражданских в Газе, а теперь говорит, что не знал, что творил. Так что и я никого не стану винить, если мне не поверят.
— Тебе сейчас плохо?
— Я больше верю в свои дела. Я не из тех, кто сидит и заморачивается, я предпочитаю тратить время на то, чтобы все поправить. Плохо бывает, когда читаешь статью о ком-то, кого притесняют. Несколько лет назад, возможно, я читал и думал, что все они врут.
— Ты думал так в связи с ИГИЛ?
— Да, практически так.
— Ты связывался с кем-то еще, кто вернулся из ИГИЛ?
— Нет, ни с кем. Во-первых, я даже не знаю, много ли у меня таких знакомых. А во-вторых, я не чувствую в этом потребности. Я бы хотел оставить все это позади.
