Из цикла «Туркестанские генерал-губернаторы«
Если верить словам С. В. Чиркина генерал-губернатор жил уединённо и никого не посещал. Оставим это на совести Сергея Виссарионовича. В Государственном архиве Узбекистана хранится довольно объёмистая папка под названием “О поездках генерал-губернатора, генерала от инфантерии Мартсона по Туркестанскому краю”. В ней собраны различные документы, — телеграммы, рапорта, маршруты, — касающиеся всех служебных командировок Фёдора Владимировича за период с 1914-го по 1916 года. И вот какая картина открылась перед нами. Едва приступив к своим обязанностям, в самом начале ноября генерал-губернатор выезжает с ознакомительной целью в Ферганскую область, где посещает Коканд, Скробелев и Андижан, затратив на это четыре дня. В конце ноября 1914 года Мартсон отправляется в Самаркандскую область, во второй половине января 1915 года последовал выезд в Закаспий, через три месяца в Термез и города Бухарского ханства – Карши, Керки. Май 1915-го, снова Закаспийская область. Конец июня — Сырдарьинская область с осмотром городов: Туркестан, Перовск, Казалинск, Аральск. Сентябрь, снова Ферганская долина.
Декабрь – командировка в город Черняев (так тогда назывался Чимкент). Январь 1916-го опять Сырдарьинская область и, наконец, конец марта 1916 года – Закаспийская область – с проездом через Катта-Курган – Мерв, Асхабад, Безмен. Все поездки были совершены по железной дороге, тем не менее нагрузка, для человека с больным сердцем была весьма велика. К этому надо прибавить и многочисленные посещения генерал-губернатором различных учреждений в Ташкенте, — домов призрения, приютов, больниц, учебных заведений, военных частей, — о чём регулярно сообщали “Туркестанские ведомости”.
Так, что утверждение Чиркина, мягко говоря, несколько преувеличено.
Тем временем, уже к началу 1915 года и Туркестанский край стал ощущать губительное влияние военного положения в стране. Появились первые беженцы, которым требовалось жильё, средства к существованию, медицинская помощь. В Ташкенте их стали размещать в солдатских казармах, поскольку те были свободны – туркестанские воинские части отправились на поля сражений. Скученность людей и антисанитария приводили к вспышкам болезней и, как результат, к высокой смертности среди беженцев, особенно детей. Генерал-губернатор, краевая администрация, а также различные благотворительные организации пытались каким-то образом облегчить положение этих несчастных, но ситуация оставалась крайне тяжелой.
Цены на потребительском рынке из-за дефицита товаров круто пошли вверх. В ответ на это Мартсон, пытаясь стабилизировать рынок, издаёт постановление о предельных ценах. Особого эффекта, правда, это не возымело, цены продолжали расти и всё более тяжёлым бременем ложились на население.
Ещё одной проблемой стали военнопленные, преимущественно из австро-венгерской и турецкой армий. Кому пришла в голову отправить пленных турецких солдат в Туркестан с практически поголовным мусульманским населением непонятно. Это было либо предательство, либо, что ещё хуже огромная ошибка. Среди военнопленных, были и агенты германо-турецкой разведки, которые занимались антироссийской пропагандой среди местного населения. Это во многом способствовало вспыхнувшему в 1916 году в Туркестане восстанию.
В 1915 году в Туркестане находилось уже более 80 тысяч солдат и офицеров вражеских армий попавших в плен и отправленных на окраину империи.
Содержание военнопленных ложилось дополнительным бременем на экономику края и Фёдор Владимирович ходатайствовал о их выводе из Туркестана, ссылаясь на недовольство населения, ухудшение экономической ситуации, невозможностью соблюдения санитарных условий и все возраставшего числа побегов, поскольку охранять пленных было некому.
Вот, что пишет по этому поводу Чиркин: “Говоря о временном управлении Туркестанским краем генералом Мартсоном, я должен сказать несколько слов о военнопленных, игравших немалую роль в жизни края в это и, особенно, в последующее время. Туркестан сразу после падения Перемышля принял до 50 тысяч военнопленных разных национальностей, наибольшая часть которых была размещена в Ташкенте. Расквартирование их не представляло особых затруднений, так как для них были отведены казармы ушедших на фронт туркестанских стрелковых и иных частей, но вопрос продовольствия этой громадной армии в то время, когда уже начали ощущаться трудности снабжения населения пищевыми продуктами, оказался очень острым. Особенно резко чувствовался недостаток муки и невозможность кормить военнопленных привычным для них чистым пшеничным хлебом. Приходилось выпекать для них хлеб из кукурузной муки с небольшой лишь примесью пшеничной. Быстро черствевший и ложившийся камнем на желудок этот неудобоваримый хлеб в связи с вообще непривычной пищей вызывал упорные желудочные заболевания, и ташкентское кладбище является главным свидетелем плачевной участи массы этих невольных гостей Туркестана от дизентерии и сыпного тифа.
В лучшем положении оказались те из них, кто попал на частные работы в качестве ремесленников и музыкантов. Первые были на довольствии у хозяев, а вторые прирабатывали на улучшение своего пайка. Из музыкантов, по инициативе состоявшего по распоряжению генерал-губернатора при Великом князе Николае Константиновиче полковника Д. В. Белова, был составлен великолепный симфонический оркестр. Оркестранты играли два раза в неделю по вечерам летом в саду, а зимой в помещении местного Военного собрания и заполняли огромный пробел в духовной жизни Туркестана, лишенного возможности слушать хорошую музыку.
В общем, положение пленных австрийцев, особенно славян, было сравнительно сносно, а офицеры пользовались даже свободой: прогуливались по Кауфманской улице, делали покупки и собирали толпу праздных зевак. Гораздо суровее был режим для нескольких сот военнопленных германской армии в отместку за притеснения пленных русских в Германии. Немцы помещались в тесном и неудобном помещении дисциплинарной роты, где они находились на положении заключенных и получали худший паек. Приезжавший в то время в Туркестан для инспекции австро-германских военнопленных по просьбе воюющих с нами держав представитель еще нейтральных Соединенных Штатов Северной Америки нашел положение австрийцев более или менее удовлетворительным, в отношении же принятого для немцев режима высказался резко отрицательно, настаивая на необходимости немедленного его изменения. Не помню, однако, чтобы его предложения имели какой-либо успех и чтобы в быт немцев были внесены изменения к лучшему. Обычным возражением была необходимость репрессий за невозможное отношение к пленным русским в Германии.
Лицом, находившимся на особо привилегированном положении, был попавший в числе военнопленных немцев в Ташкент какой-то приближенный к кайзеру большой сановник, захваченный случайно при отступлении немцев где-то в Польше, когда он пытался ускользнуть от преследовавших его казаков в автомобиле. Он был помещен в одной из комнат гостиницы «Регина», где его проживание было обставлено возможными удобствами как в смысле помещения, так и пищи. Свободой, однако, он не пользовался и сносился с властями при посредстве уже упомянутого мною полковника Белова. По словам последнего, сановник был вполне доволен своим положением и неоднократно просил засвидетельствовать перед генерал-губернатором его благодарность за гуманное отношение. Ему не суждено было, однако, покинуть пределы Туркестана, так как вскоре после водворения в Ташкент он заболел дизентерией и, несмотря на усилия нескольких врачей, скоропостижно скончался”.
Но, кроме внутренних врагов, — различных агентов влияния в среде военнопленных, — накапливалось напряжение и на внешней границе. В этом смысле, наибольшее беспокойство туркестанской администрации вызывал соседний Афганистан, где немецкие и турецкие спецслужбы чувствовали себя как дома.
В.ФЕТИСОВ
Продолжение следует
На заставке: Станция Каган (Новая Бухара). Старинная открытка
