6 ноября — 104 года Шарафу Рашидову. Несколько эпизодов, включая «несостоявшееся увековечение»

Сразу оговорюсь: я никогда не был сотрудником организаций, которыми руководил Шараф Рашидович. Никогда он меня не назначал ни какие должности и не благословлял на какие-нибудь карьерные высоты. Все годы его правления я стоял в самом низу иерархической лестницы огромной государственной машины, где, в том числе, решались и пропагандистские задачи выстроенной на тот период общественно-политической системы.

Тем не менее, и я, благодаря своей профессии журналиста, неоднократно с ним встречался, слушал его наставления и был озарен его вниманием и обаянием. Часто это были мимолетные встречи, всего лишь  рукопожатие, несколько раз были встречи у него в кабинете на шестом этаже здания ЦК, а также много раз в Москве, где я в те годы работал собственным корреспондентом Узбекского телевидения и радио.

Одна из таких встреч была в начале 1978 года в Ташкенте, во время вручения детской популярной газете «Пионер Востока» ордена «Знак почета» в связи с её 50-летием. Будучи собкором Узбекского телевидения и радио в Москве, я был внештатником редакции «Последних известий» Всесоюзного радио. А в те дни на несколько дней по каким-то делам оказался в Ташкенте. Эркину Рахимову – тогдашнему собкору Всесоюзного радио по Узбекистану – нездоровилось,  и он попросил меня подготовить небольшой репортаж, и как он делал всегда, когда в материале звучала фамилия Ш.Рашидова, согласовав лично с ним, передать в Москву.

Позвонив в Москву выпускающему «Последних известий», заявил тему. То ли она ему не понравилась, то ли в тот день официальных материалов было много, он посоветовал предложить репортаж детской редакции, выпускающей утренние передачи «Пионерская зорька». Там эту тему приняли с большой радостью. Мы согласовали время перегона репортажа по междугородному широковещательному каналу связи в 17.00 московского времени (тогда разница ташкентского времени с Москвой была три часа) того же дня, и хронометраж репортажа — не более трех с половиной минут.

В точно назначенное время в большом зале заседаний ЦК Компартии Узбекистана собрались приглашенные. В основном это были читатели газеты – школьники, их учителя-наставники, комсомольские работники. В самом начале торжеств раздались звуки горна и детских барабанов, и дети, как это часто бывает на больших форумах, песнями, стихами, музыкальными выступлениями поздравили коллектив газеты с юбилеем и награждением орденом.

С яркой, запоминающей речью выступил Шараф Рашидович. Он говорил о роли газет, в частности детских и молодежных в воспитании подрастающего поколения, о миссии учителя, о комсомоле и лично прикрепил орден к знамени газеты.

После окончания церемонии я подошел к  Шарафу Рашидовичу. К тому времени он меня знал как журналиста, так что необходимости представляться  не было. Я сказал, что готовим репортаж для «Пионерской зорьки» Всесоюзного радио.  Эфир будет завтра утром.

При упоминании «Пионерской зорьки» Шараф Рашидович как-то оживился, сказал, что это очень хорошая передача, что каждое утро всей семьей её слушают. Это и было его согласием на подготовку репортажа и передачу его на Всесоюзное радио.

В точно назначенное время репортаж был передан в Москву. Но я до утра не знал покоя: прозвучит ли он в эфире? И если не прозвучит, как я буду смотреться перед всеми и лично перед руководителем республики? Сколько раз было, что хорошие репортажи прямо с эфира снимались без объяснения причин. И всё это было в порядке вещей.

Но Худога  шукр,  в семь часов двадцать минут утра прозвучали позывные «Пионерской зорьки», и добрый детский голосочек юного диктора объявил на весь мир: «Дорогие ребята! Есть в Ташкенте хорошая такая детская  газета. «Пионер Востока» она называется. В прошлом году у неё был юбилей – 50 лет. В связи с этим газета была награждена орденом «Знак почета». Накануне в Ташкенте эту высокую награду прикрепил к знамени газеты кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов…». И далее прозвучали отрывок из его очень теплого выступления и интервью ташкентской школьницы —  юнкора  газеты.

Вечером того же дня тогдашний председатель Гостелерадио Узбекской ССР Ибрагимов У.Я. рассказывал мне, что ему звонил Шараф Рашидович и, помимо обсуждения текущих дел, поблагодарил за хорошее освещение вручения ордена  газете  «Пионер Востока».

Вспоминаются также другие  случаи, больше всего связанные с Москвой. Как кандидат в члены Политбюро, Шараф Рашидович часто прилетал в Москву, и не было никакой проблемы встретиться с ним в Постоянном представительстве республики в Курсовом переулке, 17, где  на втором этаже старинного здания у него, и председателей Президиума Верховного Совета и  Совета Министров республики, был один на всех общий  кабинет.

Осенью 1978 года в Большом театре в Москве торжественным заседанием намечалось отметить 100-летие классика таджикской литературы Садриддина Айни. За два месяца до этого я сообщил одному из зампредов Гостелерадио Узбекистана о намечаемом мероприятии и спросил, в каком формате будем освещать  это событие? Репортажем в информационных выпусках или как-то иначе?

Согласование в то время в нашей работе было самым больным местом. Ведь решения о съемке, а телетрансляции тем более, принимались всегда в верхах. К тому же они очень дорого стоили. К тому же никто не хотел брать ответственность на себя, а в данном случае, как затратные съемки, так и затрагивающее взаимоотношения двух соседних республик.

Буквально за две недели до этого  события узнаю, что Шараф Рашидович в Москве, в Постпредстве. Мигом мчусь туда, прошу Надежду Ивановну Гусеву, которая была секретарем постпреда, а во время приезда руководства республики перемещалась в приемную, где находился Рашидов, пропустить меня  к  Ш.Рашидову. И наша встреча состоялась.

После обычных в таких случаях расспросов сообщил Шарафу Рашидовичу, что через две недели в Большом театре намечается торжественное заседание, посвященное 100-летию Садриддина Айни, и поинтересовался, как он посмотрит на то, если мы организуем прямую трансляцию торжественного заседания по первой программе нашего республиканского телевидения. Ведь Садриддин Айни не только наш земляк, уроженец Бухары, но он был одним из первых академиков АН Узбекской ССР,  ряд  своих произведений  писал на узбекском языке.

Шараф Рашидов очень обрадовался, вспомнил, что весной Жаббар Расулов, первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана, приглашал его в Душанбе, когда там отмечали 100-летие классика. Но тогда он не смог присутствовать на этих торжествах, так как выполнял поручение  Политбюро — вылетел с визитом во главе советской делегации  на конференцию неприсоединившихся стран, — и в душанбинских мероприятиях принимала участие узбекская делегация во главе с председателем Союза писателей Узбекистана Камилем  Яшенем, тепло встреченная таджикскими братьями.

— Если мы организуем прямую трансляцию, — начал рассуждать Шараф Рашидович, — как на это посмотрят в Таджикистане?  Как они воспримут? Будут ли они сами транслировать? Шараф Рашидович хорошо знал, что первую программу Узбекского  телевидения свободно принимали почти на всей территории Таджикистана, за исключением Горно-Бадахшанской области и некоторых отдаленных горных районов.

Я сказал, что, насколько мне известно, таких намерений у них нет. Никакой заявки Гостелерадио Таджикистана в Телевизионный Технический центр в Останкине не поступало, да и такой практики у наших таджикских коллег нет. При этом вспомнил, что, когда отмечался юбилей мыслителя девятого века Абулкасима Рудаки, таджикские коллеги ограничились всего лишь съемкой сюжета для информационной программы.

При мне Шараф Рашидович по ВЧ позвонил в Душанбе Жаббару Расулову, в шутливом тоне сказал, что хочет исправиться перед братьями-таджиками. Весной, мол, его по уважительной причине не было в Душанбе на 100-летие Садриддина Айни, и теперь он хочет участвовать в московских мероприятиях. В конце разговора,  так, между прочим, сказал Жаббару Расулову, что освещать будут и наши телевизионщики. Широко будут освещать.

Вот таким был внимательным, деликатным Шараф Рашидович, за казалось бы, малым делом, видел большое, как говорится, смотрел очень глубоко. Прощаясь, как всегда в таких случаях, он сказал:

– Яна бизга топшириклар бор-ми? – Есть  ли к нам другие поручения?

Через две недели Шараф Рашидович специально прилетел из Ташкента в Москву. Вместе с кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, министром культуры СССР П.Н.Демичевым, ещё был один из секретарей ЦК КПСС, и с первым секретарем ЦК КП Таджикистана Ж. Расуловым сидел в президиуме. Из-за участия Ш.Р.Рашидова в этом мероприятии таджикская сторона даже большие изменения внесла в концертную программу. Хорошо помню, тогдашний народный кумир двух республик народный артист СССР Журабек Мурадов несколько песен исполнил и на узбекском языке. А специально приглашенные артисты Бухарского драмтеатра сыграли импровизированную сцену из романа «Бухара»  на таджикском языке.

А прямая трансляция из Москвы, началась ровно в 22 часа ташкентского времени. Самое удачное время на телевидении, прайм-тайм, сказали бы сейчас. Всю техническую часть обеспечивали специалисты Останкинского Телевизионного технического центра. К тыльной стороне Большого театра Союза ССР подогнали четыре больших автобуса, оснащенных французской аппаратурой «SECAM». В зале было установлены шесть японских видеокамер, в том числе и на четвертом ярусе. Главным режиссером была знаменитая Калерия Кислова, впоследствии лауреат Государственной премии СССР. Обычно, такие трансляции стоили, по ставкам, утвержденным Госкомцен СССР, 6300 рублей. Тогда это была стоимость автомобиля «Жигули». Но наша республика ничего за это не платила. Ведь по существующему тогдашнему положению, если на публичном мероприятии участвует член высшего партийного руководства, то это обязательно в тот же день показывали по программе «Время» Центрального телевидения. Показывали 40-50 секунд, не больше, максимум одна минута. Но поскольку от времени мероприятия до эфира остается менее двух часов, обязательно подгоняли ПТС – передвижную телевизионную станцию. Стоимость трансляции шла из бюджета редакции информации ЦТ, а трансляция на Ташкент, это параллельно, бесплатно, по законам гостеприимства. Вот почему мне было важно участие кандидата в члены Политбюро, в данном случае  Ш.Р.Рашидова, в этом мероприятии.

Смотрели трансляцию как в нашей республике, так и в Таджикистане. На следующий день всё торжественное заседание в Большом театре СССР в записи из Душанбе было вновь было показано по всей соседней республике.

В своих воспоминаниях я не могу осветить и события, прошедшие после  ухода Ш.Р.Рашидова  из жизни.

 Всеобщий шок, который мы, «московские» узбеки, наравне со всем  многонациональным народом Узбекистана  испытали в  последний  день октября 1983 года, когда  неожиданно ушёл из жизни  бессменный на протяжении около четверти века руководитель республики  Шараф Рашидович  Рашидов, со временем  стал  постепенно  отходить от  сердца.

На состоявшемся сразу после ноябрьских  праздников 1983 года совещании работников аппарата Постпредстства Узбекистана в Москве тогдашний  постпред  Эркин  Турсунов (светлая ему память!) в числе прочего сообщил, что из  Секретариата  ЦК КПСС в Ташкент ушло поручение подготовить предложения об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова, и, если есть ли у кого-то из нас какие-то идеи… Если есть, то  можем их предложить…

Вообще-то, Постпредство обычно занималось реализацией чисто экономических задач, а  этот вопрос  был явно политическим. И коль скоро постпред  информировал об этом аппарат, то, скорее всего, только для того, чтобы приподнять настроение  в большинстве своём опечаленных сотрудников на фоне всё разрастающихся  различных нелепых слухов об ушедшем из жизни Шарафе Рашидовиче, с которым каждый сотрудник  был  знаком лично на протяжении многих лет, и в их среде его высокий авторитет никогда не подвергался никакому сомнению.

Прошел месяц-другой, и в самом конце 1983 года, постпред Э.Т.Турсунов на совещании сказал о принятом совместном Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР за подписью Ю.В.Андропова и Н.А.Тихонова  «Об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова». Удивляло, что документ был с грифом «Совсекретно», а это уж точно не предполагало его обнародования  в печати с этими высокими подписями.

Это было  совсем непонятно. В бюрократических, аппаратных правилах аналогии играют большую роль. Помнится, за три года до этого в газетах «Правда» и «Известия» было опубликовано постановление тех же высоких партийных и правительственных структур об увековечении памяти трагически погибшего в нелепой автомобильной катастрофе первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии П.М.Машерова. В Кремлевской иерархии они числились равными  – оба были  кандидатами в члены Политбюро, оба были руководителями республик, и во всевозможных президиумах всегда, я сам этому неоднократно был тому свидетелем,  сидели рядом. По идее, почести, казалось бы, тоже  должны  бы отдаваться одинаковые. Объяснение напрашивалось одно – тогда   это было при  Л.И.Брежневе, а сейчас   глава государства – Ю.В.Андропов. И на том спасибо, — сказал  я  себе, и стал ждать  дальнейшего  развития событий.

11 января 1984 года во всех республиканских газетах в изложении было опубликовано постановление ЦК Компартии Узбекистана и Совета Министров Узбекистана «Об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова». В силу специфики моей локации в Москве и освещения сугубо союзных и столичных новостей,  меня заинтересовал последний пункт этого документа:

 «Принято к сведению, что Министерству морского флота поручено присвоить имя Ш.Р.Рашидова  одному  из строящихся  судов».

Понятно, что узбекские  партийные и государственные органы  никак не могли дать поручение  союзному министерству. Для людей, сведущих в партийно-бюрократических делах, эта строка, прежде всего, свидетельствовала о том, что решение  принято на самом верху и, само собой подразумевалось, что оно будет оберегать доброе имя Шарафа Рашидовича  от  всяких  кривотолков  и  всевозможных  напастей.

Но, как выяснилось, я ошибался. Я тогда свято верил в силу и незыблемость коллегиально принятых решений, никак не предполагая, что из-за одной за другим последовавших замен руководителей страны зигзагообразно будет меняться и государственная политика, притом очень кардинально, и не только в интересующем нас эпизоде.

Хронологически также хочу  вспомнить  разговор, состоявшейся у меня  в эти же дни конца 1983 года, буквально через месяца полтора после кончины Шарафа Рашидовича, с видным военачальником, Маршалом Советского Союза П.Ф.Батицким. В его огромную московскую квартиру в очень престижном доме на улице Сивцев Вражек меня привела журналистская профессия. В то время маршал являлся генеральным  инспектором Группы генеральных инспекторов Министерства обороны СССР. По сути своей, это почетная, чисто декоративная должность. Но все они, генеральные инспектора, а их было тогда не больше десяти маршалов и генералов армии, являлись членами ЦК КПСС, депутатами Верховного Совета СССР, имели личные кабинеты со средствами спецсвязи   в основном здании Министерства обороны СССР на Арбате, с приемными, адъютантами, автомашинами «Чайка» и прочей атрибутикой. В обиходе, в  войсках,  их называли «райской группой».

П.Ф.Батицкий как раз был депутатом Верховного Совета СССР из города Бухары. Мне нужно было записать новогоднее поздравление маршала узбекским радиослушателям. После нескольких попыток было записано несколько вариантов. Из них путем монтажа предстояло сделать добротное новогоднее поздравление.

После того, как всё было закончено, Павел Федорович почти командирским голосом то ли попросил, то ли приказал:

– А  теперь убери  свою бандуру, — показывая на мой репортерский магнитофон. Я был вынужден собрать магнитофон, спрятать в портфель, и вынести в коридор, у входной двери, где на вешалке висело, в том числе и мое пальто.

Маршал вновь завел меня в свой просторный кабинет, посадил на мягкий диван, а сам сел на свое кресло. И без какого-либо предисловия, заявил:

– Вы что, мерзавцы, так и потеряли моего друга, угробили его!?

  Всё это было сказано так грубо, так безапелляционно, что я, откровенно говоря, сильно испугался. К тому же, я, конечно же, ничего не понял. О чем речь? Кто мерзавец? Кого мы угробили? Всё стало понятно тогда, когда  Павел Федорович чуть мягче сказал:

– Я хотел полететь на похороны. Но у вас быстро хоронят. Узнал, как и все, вечером из программы «Время». Позвонил  Юре Максимову, он отговорил.

Только теперь я понял,  что речь идет о кончине Шарафа Рашидовича, а  генерал-полковник Ю.П.Максимов тогда являлся командующим ТуркВО.

 –Ты понимаешь, какого человека вы потеряли? Да что вы, вся страна, —  имея в виду,  конечно, весь Советский Союз.

 – Мой друг был человеком высокого ума, всегда далеко смотрел. Порой из происходящих в мире и стране событий делал такие выводы, что ни одному ученому, академику не приходило в голову.

Я молчал, слушал маршала, иногда кивая головой в такт его рассказа.

 – В конце 1971 года произошла очередная индо-пакистанская война, вызванная событиями в Восточном Пакистане. Все знают, тогда при поддержки Индии на этой части Пакистана образовалось  государство Бангладеш.

Конечно, эти события сильно обеспокоило советское руководство. Было созвано специальное заседание Политбюро, на котором с участием военных обсуждались меры по укреплению южных границ СССР.

— Я тогда, — продолжил маршал свой рассказ, — был Главнокомандующим войсками противовоздушной обороны СССР, заместителем министра обороны. Обсуждение было бурным, долгим. Заседали мы два дня с перерывом на ночь. Хорошо помню, в первый же день со своими предложениями выступил, в том числе, и  Шараф Рашидович. У него было развернутая программа укрепления южных границ, которую поддержали и член Политбюро Д.Кунаев, с которым Л.Брежнев всегда считался, и  приглашенные на заседание первые секретари ЦК Таджикистана и Туркменистана.

Шараф Рашидович в числе прочих настоял на строительстве магистральной дороги Ташкент-Термез, как часть союзной трассы, и современного авто/железнодорожного моста Термез-Хайратон над Аму-Дарьёй. Эти предложения были как бальзам на мою душу. Ведь войска ПВО — это не только всевозможная современная авиация, но и ракеты разных габаритов, вспомогательные средства, которых надо перевозить к местам запуска, на модернизацию, на учения. Не всегда удается пользоваться железной дорогой. Так что мы, наши войска, как никогда нуждались в хороших, добротных  дорогах.

С тех пор мы очень близко подружились с Шарафом Рашидовичем, стали единомышленниками во многих вопросах. Впоследствии такая  дорога, (М-39, примечание автора) как и мост,  были построены. А вблизи Ташкента, в сторону Самарканда, прямо на части этой дороги был построен запасной аэродром со всей инфраструктурой. Один раз в ночное время мы там провели учения с посадкой и взлетом тяжелых самолетов транспортной и бомбардировочной авиации. Тогда рано утром на разбор учений также прибыл Шараф Рашидович, тепло поблагодарил весь личный состав за хорошо проделанную работу.

— Вот таким дальновидным, видящим большое во всех делах руководителем был Шараф Рашидович, которого страна потеряла, — вполне искренне, с грустью говорил мне крупный советский военачальник, участник минувшей войны, один из активных организаторов военного строительства.

Слушая П.Ф.Батицкого, я никак не предполагал, что буквально через два  месяца  и он тоже уйдет из жизни. Да, все мы смертны. Никто не останется в этой жизни.

Однако, вернемся к нашему рассказу об увековечении памяти Ш.Р.Рашидова. Вскоре,  в  конце января 1984 года, вышел приказ Министра морского флота СССР Т.Б.Гуженко о присвоении имени Ш.Р.Рашидова строящемуся лихтеровозу из серии «Алексей Косыгин» с припиской  к  Дальневосточному морскому пароходству. Тогда  в Советском  Союзе  было принято решение о строительстве  на  Херсонском  судостроительном  объединении в Украине в течение ближайших восьми-десяти лет шести лихтеровозов,  каждый водоизмещением  62 тысячи тонн. «Алексей Косыгин» к тому времени уже был спущен на воду и осваивал  прогрессивный  способ  перевозки грузов  между  европейскими портами, а «Шараф  Рашидов» должен быть вторым судном. Забегая немного вперед, скажу, что впоследствии, до конца 80-годов, херсонскими кораблестроителями  были  построены  такие  же близнецы – «Ле  Зуан»,  названного в честь коммунистического  лидера Социалистического Вьетнама,  и  «Че Гевара», получившее свое наименование  в честь другой исторической личности, героя  освободительного движения  50-60 годов прошлого века народов Латинской Америки. Но последовавший  затем  распад  СССР, а  затем разрыв хозяйственных связей не позволил полностью  реализовать планы  по строительству этих  судов.

Это сейчас перевозка грузов лихтеровозами, их ещё называют сухогрузами, обычное явление, а тогда только Советский Союз и США, только для себя, для своих национальных грузоперевозчиков,  строили подобные суда. Как потом объяснили сведущие люди, всё на этом судне, и оборудование, прежде всего – мощный вычислительный комплекс и космическая система связи, по которой члены  экипажа  с  любой  точки мирового океана могли по телефону регулярно разговаривать со своим пароходством и родными, система управления судном, – буквально всё  поражало воображение. Была  в  нем и  судовая типография, в которой намечалось печатать для экипажа центральные газеты, получаемые по фототелеграфу из  Москвы, вертолетная  площадка на палубе. Всё  это  было строго засекречено. Ведь даже непосвященный  понимал, что лихтеровозы  при необходимости легко можно было приспособить для перевозки крупногабаритных военных грузов –  танков, самолетов, ракет и, естественно, личного состава большой численности.

Я, ухватившись за этот факт, начал планировать поездку в Херсон, чтобы подготовить сюжет для телепрограммы «Ахборот» о ходе строительства лихтеровоза «Шараф  Рашидов». Постпредом уже было подписано соответствующее ходатайство на имя Министра судостроительной промышленности СССР И.С.Белоусова о содействии съемочной группе Узбекского телевидения во время работы  на Херсонском   судостроительном  заводе.  Прежде  чем отправить письмо, связался с  одним из помощников  министра  судостроительной промышленности, оказавшимся очень внимательным к журналистской братии и досконально знающем не только свою отрасль, но и то, что нужно корреспонденту телевидения  для получения хорошей  картинки.

 – Насколько  я знаю, – сказал помощник, – в цехах ещё строятся части судна. Для съемок будет  хорошо, если судно предстанет на стапеле в собранном виде, будут видны его название по бокам, прикрепленная мемориальная доска при входе на корабль. Так что будем на связи. Когда подойдет время, я во всем вам помогу, – многообещающе завершил  разговор помощник министра.

Вроде всё шло нормально. Вскоре в Постпредство позвонили из Минморфлота и попросили прислать им текст для мемориальной доски. Вместе с заведующим  отделом Постпредства Б.В.Хамидовым  мы составили  текст, гласивший:

ЛИХТЕРОВОЗ  «Ш А Р А Ф   Р А Ш И Д О В»

НАЗВАН  В  ЧЕСТЬ  ВИДНОГО  ДЕЯТЕЛЯ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ И СОВЕТСКОГО  ГОСУДАРСТВА,  ДВАЖДЫ  ГЕРОЯ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО  ТРУДА,  ЛАУРЕАТА  ЛЕНИНСКОЙ    ПРЕМИИ  ПИСАТЕЛЯ  ШАРАФА   РАШИДОВА

Было несколько вариантов текста. И в процессе  его подготовки, как сказали бы сейчас, проходили интенсивные консультации со специалистами Минморфлота, а на завершающей стадии Б.Майнагашев, член коллегии Минморфлота СССР, председатель объединения «Мореплавание», которое вело реестр всех советских судов, предложил включить в текст слово «писатель». Оказалось, что Бронислав Семенович по долгу службы  несколько лет до этого присутствовал на состоявшейся в порту Находка церемонии вручения экипажу  грузового  судна  «Алишер  Навои»  Памятного Красного знамени ЦК  КП  Узбекистана, Президиума  Верховного Совета и Совета  Министров  Узбекской  ССР. Вместе со знаменем узбекская делегация тогда вручила коллективу судна большой комплект  различной  литературы, выпущенной в Узбекистане, для судовой библиотеки. И среди них, по словам Б.Майнагашева, был и пятитомник избранных произведений Ш.Рашидова, вышедший в московском издательстве «Художественная  литература».

Поскольку суда подобного типа также заходили и в иностранные порты, мемориальные доски должны быть  и на английском языке. Текст был переведен и  на этот язык. Данные тексты  на двух языках с сопроводительным письмом за подписью постпреда Э.Т.Турсунова были отправлены в ЦК КП Узбекистана. Как мне потом рассказывали очевидцы, в частности, тогдашний председатель Гостелерадио Узбекской ССР  У.Я.Ибрагимов и редактор газеты «Совет Узбекистони» М.Кариев, коллегиальное утверждение этого текста на Секретариате  ЦК в  феврале 1984 года опять-таки внесло некоторое позитивное оживление в рядах соратников Ш.Р.Рашидова, ещё находившихся на своих должностях.

А ведь то время, как хорошо помнит старшее поколение, было очень непростое. В республике «переусердствовали» несколько комиссий из Москвы. Почти каждый  день то в одной, то в другой области снимались со своих должностей секретари обкомов и райкомов, другие, ещё недавно авторитетные руководители. Чувствуя свою безнаказанность, бесчинствовала ретивая следственная группа Прокуратуры СССР под предводительством  небезызвестного Т.Гдляна. Многие нежданно-негаданно для всех оказывались под следствием. Ходили упорные слухи, что то этого, то другого увезли спецсамолетом в Москву.  То, что в   подобных условиях Министерство морского флота СССР всё же присвоило имя недавнего руководителя республики строящемуся судну, говорило о многом.

Вскоре утвержденный на Секретариате ЦК текст  для мемориальной доски фельдсвязью был отправлен в Минморфлот. А мне нужно было придать  огласке  происходящее, поскольку  нездоровая  атмосфера  вокруг доброго имени  недавнего авторитетного руководителя республики всё больше усугублялась и прежде всего в самой республике. Я не терял  надежду съездить в Херсон. Связался по телефону с директором  судостроительного объединения  В.Ф.Заботиным. Это тогда, в тех условиях, надо признаться, было очень просто в сравнении с нынешними днями, когда, несмотря на обилие всевозможных средств связи, журналисту порой очень  трудно связаться  с  каким-нибудь  руководителем, даже не очень значимого звена. Прежде всего, из-за того, что постпред Турсунов Э.Т., выпестованный, как и многие другие, Шарафом Рашидовичем,  был милейшей души человеком, никогда ни в чем, что касалось интересов республики, не отказывал. В том числе разрешал  по служебным делам  звонить, и не только мне, по своей «кремлевской вертушке»  в какую угодно инстанцию, а  также  в другие города по «ВЧ», где трубку поднимали сами абоненты, что было хорошо. Любой, кто пользовался  этим  видом  правительственной связи, знал, что его вопрос  обязательно решится. Не всегда обязательно положительно, но ясность будет  предельной: «да» или «нет», чётко и определённо.

Так вот при первом же телефонном разговоре  по ВЧ В.Ф.Заботин сообщил, что на следующей неделе он будет в Москве на коллегии Минсудпрома, свяжется и со мной. Когда я попросил его взять с собой какие-нибудь фотографии строящегося лихтеровоза,  то прозвучало:

 – Зачем  фотографии, я тебе привезу очень хороший макет.

Это уже в Москве  он  мне объяснил, что  предприятие  его закрытое, фотографировать там категорически  запрещено, а если и возникнет нужда в фотографировании передовиков производства, то только крупным планом и под присмотром представителей «комбината глубокого бурения» (читай КГБ).

Довольно скоро, буквально через нескольких дней, в  марте  1984 года,  на Киевском вокзале я встретил скорый поезд Херсон – Москва, на котором прибыл В.Ф.Заботин – богатырского телосложения, ростом под два метра. Он не обманул моих ожиданий: одно из купе  СВ целиком было занято не только им самим, но и макетом. Макет был такой большой, что, будучи с трудом извлечённым из вагона, никак не помещался в легковой «Волге». Пришлось нам дожидаться  микроавтобуса «РАФ», на котором и доставили благополучно макет лихтеровоза «Шараф Рашидов» в Курсовой переулок, в  Узбекское  постпредство в  Москве.

Помнится, в тот день в столице   стояла очень хорошая солнечная погода, и я, не теряя времени, на фоне этого макета, поставленного у кромки  берега Москвы-реки, провел интервью с В.Ф.Заботиным. Кто помнит, тогда  производственники были людьми довольно косноязычными, и со многими не так-то просто было провести хотя бы небольшую синхронную запись беседы. Но Всеволод Федорович оказался человеком, словно созданным для телевизионного репортажа. К тому времени он уже был весьма известным  судостроителем, и не только на Украине. Шутка ли – более двадцати лет директорствовал на этом крупном заводе. В глаза и за глаза его называли адмиралом. Был Героем Социалистического Труда, за особые заслуги в  развитии отечественного судостроения, прежде всего военно-морского, удостаивался Ленинской и Государственных премий  СССР.  Был депутатом Верховного Совета Украинской ССР, избирался делегатом партийных съездов. Так что опыт общения с телерепортерами он имел богатый, и знал, кому что говорить.

В.Ф.Заботин оказался ровесником Шарафа Рашидовича, начал вспоминать свои встречи с ним на партийных съездах, а также на праздновании 1500-летия  Киева,  других форумах, и завершил интервью словами, что его коллектив  точно в срок, в третьем квартале 1985 года сдаст заказчику судно.

Кинопленка с текстом в тот же день, самолетом была отправлена на телевидение в Ташкент. Тогда обычно все материалы, полученные из Москвы,  шли в эфир без каких-либо задержек. Но  к вечеру следующего дня выяснилось, что  зампред Гостелерадио по телевидению Убайдулла Бурханов  (светлая ему память, был телеорганизатором от Бога), во время предварительного  просмотра, видимо, по инерции, позвонил куратору в ЦК, в отдел пропаганды. А тот, наверное, или не был в курсе состоявшегося решения Секретариата ЦК о тексте мемориальной доски, которое шло через орготдел, или, как всегда, перестраховался, и посоветовал не торопиться.

Меня это сильно задело. Разным начальникам по творческим, профессиональным  вопросам  никогда  не звонил. Да и в этом случае  мало бы кто помог – раз в ЦК не разрешили, то разговор короткий: «Уберите, не  надо!» Таковы были тогдашние, да и нынешние бюрократические  нравы. И никто не  стал бы  разбираться,  почему,  зачем, кто, когда, отчего и т.д.?

Не долго думая, позвонил в Ташкент Н.Ф.Тимофееву, тогдашнему редактору газеты «Правда Востока» (тоже светлая ему память, человек, который с ходу всё понимал, советы давал неоценимые), предложил ему для газеты материал о строящемся  лихтеровозе «Шараф  Рашидов» с  фотографиями.

Николай Федорович вспомнил, что недавно на Секретариате ЦК (руководители  республиканских СМИ в них всегда участвовали) обсуждался вопрос,  связанный  с этим судном, все были благожелательно настроены. Но в республике обстановка меняется  не то что каждый  день, а каждый час. Параллельно работают несколько комиссий из Центра. Николай Тимофеевич хорошо знал узбекский язык, и последние слова произнес на узбекском: «Сизлар томондан, Марказдан юришипти». И  будет лучше, если этот материал с фотографией ты отправишь в ЦК с сопроводиловкой от постпреда, с пометкой о публикации не только в «Правде Востока», но и в «Совет Узбекистони» на узбекском языке.

Очень хорошо помню, это было 15 марта 1984 года. Из имеющего текста, подготовленного для  выпуска «Ахборота», совсем  не трудно было сделать газетный материал. В тот же день репортаж с несколькими  фотографиями фельдсвязью  был отправлен в Ташкент,  в ЦК.

Материал в обеих газетах был опубликован 18 марта под рубрикой «Сообщение в номер». Тогда очень многие читали газеты, а руководители тем более, определяли  по ним векторы текущей политики. Несмотря на воскресный день, несколько человек позвонили мне из республики, поблагодарили за публикацию, подчеркивая, что я сделал благое дело. А вечером в «Ахбороте»,  тоже на двух языках,  без какого-либо звонка прошло пролежавшее  в редакции четыре дня интервью с В.Ф.Заботиным о строящемся на возглавляемом  им Херсонском судостроительном объединении лихтеровозе  «Шараф  Рашидов». Буквально через два-три дня этот же материал был перепечатан на таджикском языке в газете «Хакикати Узбекистон», и на татарском – в  «Ленин байрагьи».

Время  шло своим чередом. Макет по-прежнему стоял на специальной  подставке в кабинете постпреда. Всякий новый посетитель, кто заходил к постпреду, сначала подходил к этому макету, рассматривал. Уставший от однообразных вопросов постпред  попросил  напечатать технические характеристики судна, что было сделано и  прикреплено к макету. После переезда Постпредства с Курсового переулка на Большую Полянку в новое здание в Погорельском переулке, дом 12, макет неделю-другую  постоял в кабинете постпреда, а потом из-за изменившейся аппаратно-политической ситуации перекочевал на второй этаж в кабинет Управляющего делами, но уже… с бортов содранным наименованием. А потом и вовсе оказался в подвале, откуда таинственным образом  совсем пропал.

К тому времени в республике прошел ХХI cъезд Компартии Узбекистана, а вслед за ним, в Москве,  ХХУI съезд КПСС. В них виновником  всего  негативного, что произошло в республике за последние годы, обвинили незабвенного Шарафа Рашидовича. С подачи пришедшего  к власти М.Горбачева, поддержанного тогда ещё  соратником-единомышленником Е.Лигачевым, первым делом взялись за останки усопшего (ничего более кощунственного и выдумать  было нельзя), сняли мемориальные доски со скромного четырехэтажного многоквартирного дома в Ташкенте, где жил Шараф  Рашидович,  с фронтона главного здания Самаркандского госуниверситета, где он учился. Пошли по республике и другие переименования. В этой ситуации совершенно точно стало, что на лихтеровозе  название «Шараф Рашидов» долго не устоит.

Точно не помню, когда, но, скорее всего, между этими событиями где-то в марте 1986 года из Херсона мне позвонил милейший Всеволод Федорович:

–Объясни   мне, пожалуйста, что у вас там происходит? Мы всё сделали как надо, только недавно на бортах и на корме  смонтировали наименование судна, у нас почти всё готово для спуска на воду, и вдруг сегодня получаем приказ  заказчика: всё содрать!

  Да, несколько дней тому назад в «Известиях» была опубликована информация со ссылкой на Министерство морского флота СССР о присвоении имени погибшей от рук террориста индийского премьера-министра Индиры Ганди строящемуся лихтеровозу класса «Алексей Косыгин». Но ни тогда, ни потом, никогда не было никакой информации о том, что это, то самое судно, которому первоначально было присвоено имя «Шараф Рашидов». Всё-таки, по-моему, хорошие люди тогда работали  в  Минморфлоте СССР – в  политику не лезли, с большим чувством, с тактом относились к представителям союзных республик.

  Больше не было никакой нужды взаимодействовать с сотрудниками Минморфлота и  Минсудпрома  СССР, и наши  связи естественным образом прервались.

   Впрочем, не совсем. После распада СССР, в середине 1992 года, когда  в России начался процесс акционирования пароходств и приватизации, и суда начали менять собственников, я нашел Б.Майнагашева, который к тому времени стал  одним из руководителей отраслевого департамента министерства транспорта России. Бронислав Семенович по-прежнему был внимателен, демократичен  в общении, рассказал о происходящих процессах в отрасли. А я, улучив момент, спросил его, что стало  с памятными знаменами республики, которые в свое время были вручены не только экипажу сухогруза «Алишер Навои», но и круизному лайнеру «Узбекистан», нефтеналивному танкеру «Самарканд», другим судам, носящими названия, связанные с моей  страной.

  – С нынешним бедламом, что сейчас происходит в портах, на судах, не так-то просто найти, где находится то или иное знамя. Со сменой собственника, они, конечно, же, не останутся  на борту. Но не беспокойтесь, у нас сильны  традиции, сохранившиеся от прежних и нынешних поколений моряков. Скорее всего, сами капитаны или замполиты заберут их к себе домой, как доброе напоминание о годах плавания на «узбекском корабле». Я уверен, что наши  ветераны, их потомки бережно отнесутся к этим реликвиям, – успокоил  меня  ветеран арктических походов  и советского  морского  торгового флота  Б.С.Майнагашев.

 Так именно случилось или нет, у меня нет  точной информации. Но то, что все «узбекские корабли» вскоре поменяли и своего собственника, и свое название, это свершившийся факт. Например,  по информации моего коллеги, признанного авторитета в этой сфере, а сейчас и аксакала узбекских репортеров  Шахабутдина Зайнутдинова, пассажирский теплоход  «Узбекистан» ещё в середине 90-х годов прошлого века  Черноморским пароходством был продан какому-то греческому миллионеру и под названием «Odessa Sun» и до 2000 года был занят обслуживанием туристов на круизах по Черному и Среднеземному морям. А  потом тот же владелец продал его на металлолом. Что касается лихтеровоза  «Индира Ганди», то он тоже, в те же годы,  был продан китайцам, а глава серии «Алексей Косыгин» – неведомому американскому судовладельцу. И, естественно, плавают  сейчас эти  суда-красавцы  совсем под другими названиями или, скорее всего, утилизированы. Такая же участь настигла и   «Ле Зуан»,  и  «Че  Гевара». Один из крупнейших  грузовозов «Петр Машеров», построенный в Польше, на знаменитой Гданьской  судоверфи, приписанный с  1982 года к  Балтийскому  морскому  пароходству, после  всего лишь  20-летней безупречной службы в  2003 году уже  новым иностранным  владельцем был  утилизирован  в индийском  порту  Аланг, являющемся  главным центром мировой судоразделки.

Узнав обо всём этом, я  ещё раз  убедился  в  правоте  общеизвестной  пословицы – «Всё что делается, всё к лучшему». Хорошо, что в свое время подобное  «увековечение»  не  состоялось. Оно ведь продержалось  бы  тоже недолго – максимум до начала 90-годов, а  потом  и это судно новоявленные морские  «прихватизаторы»  со всеми потрохами  продали  бы  куда-нибудь за  океан.

А с обретением независимости в Узбекистан вернулось и доброе имя незабвенного Шарафа Рашидовича Рашидова, хотя  в  памяти народной он был всегда – и в те  непростые времена тоже. Широкие меры в целях возвеличивания светлой памяти и достойного празднования 100-летия со дня рождения выдающегося государственного деятеля, известного писателя Шарафа Рашидова, возглавлявшего нашу республику в чрезвычайно сложные и тяжелые годы, были предусмотрены мартовским 2017 года постановлением президента Ш.М.Мирзиёева. В Ташкенте одна из центральных и самых красивых улиц  названа его именем. Памятник ему – в живописном скверике напротив Музея истории народов Узбекистана – там, где прежде было первое место его упокоения. На главном здании  Самаркандского госуниверситета, установлена мемориальная доска с  его барельефом. Один из пригородных районов Джизакской области назван Шараф Рашидовским. Здесь же сооружен мемориальный комплекс  Шарафа  Рашидова с установкой его бюста. Красивый, величественный памятник к 100-летию со дня рождения Ш.Р.Рашидова воздвигнут в центре города Джизака. В доме, где он родился, функционирует  мемориальный  музей, посвященный  его насыщенной  событиями  жизни  и  многогранной  деятельности. На стеллажах его многочисленные книги, вышедшие на многих языках во многих странах, в том числе произведения известного российского историка и писателя Федора Раззакова «Шароф Рашидов:Ҳаёт ва мамот», «Шараф Рашидов:Жизнь и судьба», вышедшие в издательстве «O’ZBEKISTON» в 2020 году.

Такова краткая история несостоявшегося в союзном масштабе «увековечения» светлой памяти этой исторической личности, обнародованная в этих записках  мною – непосредственным  свидетелем, а в некоторых случаях  и  участником тех событий.

Рахимжон СУЛТАНОВ, собственный корреспондент Узбекского телевидения и радио в Москве в 1978–1993 годах.