На большинстве административных зданий в Италии — два флага, национальный триколор и синий флаг с 12 звездами. Они олицетворяют своего рода двойную «конфессию» — верность собственному народу и Европейскому союзу.
Впрочем, утверждать подобное верно лишь отчасти, причем в обоих случаях. Народу Италии — страны, где жители зачастую проявляют больше лояльности по отношению к коммунам и регионам, чем к национальному государству, — приходится нелегко. Когда речь заходит о «Риме», итальянцы, похоже, испытывают прежде всего разочарование. То же самое, но в еще намного большей степени, касается Европейского союза: «Брюссель» и тем более «Берлин» итальянцы воспринимают как синонимы несправедливой системы, которая однажды потерпит крах — с фатальными последствиями.
Вот почему в тяжелой ситуации люди выражают верность нации, причем нации в виде сообщества жертв. На прошлой неделе итальянский журналист и писатель Паоло Румис (Paolo Rumiz) написал колонку для римской газеты La Pepubblica. По его словам, он сидел в своей квартире в Триесте, смотрел ночью в темноту и вдруг ощутил, что приближается гигантская буря — «что-то большее, чем Covid-19, сообщения службы гражданской обороны и животный страх перед голодом и болезнью. Это была Европа, которая рушилась с поразительной скоростью — как Вавилонская башня. Это были богачи на Севере, которые бросили Юг на произвол судьбы и отгородились от средиземноморского мира». В итоге то, что останется от Италии, будет, по словам журналиста, напоминать страну в Южной Америке, во главе которой встанет какой-нибудь «Пиночет», и в лучшем случае она превратится в этакий парк развлечений для китайских туристов.
С тех пор прошло несколько дней. Но ощущение осталось прежним. За это время прозвучали десятки открытых обращений, касавшихся Европы, которой, похоже, больше нет, а может, и вовсе никогда не было. Все они были выдержаны в одном очень тревожном тоне. С ними выступали профессора и представители интеллигенции как итальянского, так и международного уровня. В минувшую субботу группа женщин, в частности Елена Ферранте (Elena Ferrante), Юлия Кристева (Julia Kristeva), Анни Эрно (Annie Ernaux) и Маргарет фон Тротта (Margarethe von Trotta), призвали жителей отказаться от национального эгоизма и создать Европу заново.
В свою очередь министр финансов Германии Олаф Шольц (Olaf Scholz) уже несколько недель твердит, насколько важно, что Германия в минувшие годы вела «солидную экономическую политику», так что сейчас она может себе позволить на некоторое время залезть в долги, причем практически «без ограничений».
Так говорит экономист, который верит в то, что несет ответственность лишь за свой собственный бюджет. Политик же в этой ситуации, наверное, задумался бы, что подобные речи привлекут к себе внимание не только в его собственной стране, но и за ее пределами. А там люди могут воспринять эти слова не в экономическом, но и политическом контексте и счесть их упреком в неправильной экономической политике, а также обоснованием отказа в помощи, под которой южные страны понимают выпуск евробондов, то есть облигаций, ответственность по которым должны будут нести все страны еврозоны.
В такой ситуации бессмысленно вслед за этим говорить о «европейской солидарности», ведь давно уже есть подозрения, что под такой «солидарностью» понимается мероприятие, выгоду из которого извлечет лишь одна сторона. И это намного важнее, чем взаимосвязь «солидности» немецкого бюджета и отсутствия «солидности» итальянских государственных финансов, чем «черный ноль» на счету управляющих.
Членство в еврозоне, в котором Италия была заинтересована так же, как и Германия или Франция, давно уже превратилось для нее в большую проблему. Общая валюта расширила возможности получения крупных кредитов под относительно низкие проценты не только для Италии. А национальную промышленность стали напрямую сравнивать с конкурентами. Времена, когда итальянцы могли стимулировать экспорт, обесценивая лиру, остались в прошлом. В этой борьбе, как и следовало ожидать, преуспели страны с более крупным капиталом (против тех, чей капитал оказался недостаточен), крупные концерны (против мелких мануфактур), эффективная бюрократия (против сложной и запутанной системы правил, в которой кроются и многочисленные ловушки, и большие возможности). Ключевое противоречие, изначально доминировавшее в Европейском союзе, а именно стремление создать сообщество конкурентов, каждый из которых рассматривает коллектив как инструмент для достижения собственного успеха, в последнее годы обычно разрешалось в пользу более сильных членов ЕС.
В число расхожих сказок о свободной конкуренции входит и вера в то, что от нее все лишь выигрывают. Но ведь там, где есть победитель, обязательно есть и проигравший, причем в большинстве случаев это не какой-то отдельно взятый конкурент, остающийся с носом, — проигравших много. Когда Италия после финансового кризиса 2008 года потеряла не менее четверти своего промышленного производства, все эти фабрики вместе с произведенными на них товарами не просто растворились в воздухе. Автомобили, генераторы или вычислительные машины, раньше производившиеся в Пьемонте, Венето или Эмилии-Романье, теперь называются Volkswagen, Siemens или Apple, а прибыль получают другие страны.
Вдобавок, хотя в Италии всегда хватало предприятий, производивших продукцию редкого качества (например, в таких отраслях, как точное машиностроение, текстильная или химическая промышленность), большая часть итальянской промышленности почти не требовала высококвалифицированной рабочей силы. И эти рабочие места давно уже уплыли в Восточную Европу или Азию. Тем, кто хочет понять последствия этого, придется запастись временем и (когда это снова станет возможно) прокатиться от Милана до Бергамо и далее в сторону Вероны и Венеции. Там они увидят бесчисленное множество цехов, на стенах которых висят объявления affittasi («сдается») или vendesi («продается»), а также поймут, насколько сильно сохранившиеся производственные мощности связаны с иностранными, в первую очередь немецкими компаниями, являясь, к примеру, поставщиками автомобильных концернов.
Когда министры финансов еврозоны в минувший четверг представили свой «компромисс», Италии не удалось продавить свое требование введения общей ответственности за многие миллиарды, с помощью которых экономики стран-членов следовало спасти от краха. Вместо этого страна должна получить доступ к кредитам Европейского стабилизационного механизма (ЕСМ).
«Они бросают страну умирать на обочине», — высказался по этому поводу экономист Серджо Чезаратто (Sergio Cesaratto) из университета Сиены. Потому что новые кредиты, по его словам, приведут к тому, что в случае национальной ответственности по бондам расти будут не только долги, составляющие в настоящий момент порядка 136% от ВВП (это произойдет в любом случае), но и процентные ставки. В ближайшие месяцы эти деньги, вероятно, помогут. Но что будет через два-три года, когда настанет пора гасить кредиты, а взимаемых налогов не хватит?
Против евробондов и совместной ответственности по ним, по мнению более стабильных стран, говорит то, что они могли бы облегчить Италии задачу по уклонению от их погашения. Возможно, так и есть. Но если в одном случае кто-то не сможет расплачиваться по кредитам ЕСМ, а в другом — по евробондам, не все ли равно, каким образом это произойдет?
Или европейские политики, как подозревают многие итальянцы, умышленно стремятся лишить южные страны суверенитета, безжалостно загоняя их в долги? Как 28 марта написал британский журнал The Economist, надвигается настолько масштабный кризис, что не будет разницы, кто как жил раньше — экономно или расточительно. И когда Италия столь решительно настаивает на евробондах, она помнит о судьбе Греции — страны, которая после финансового кризиса превратилась в протекторат Европейского центрального банка и Международного валютного фонда. Итальянцев такая перспектива не устраивает.
У отставания итальянской экономики от немецкой есть индикатор, вызывающий в стране большой общественный интерес, вполне сопоставимый с интересом к прогнозу погоды. Этот индикатор — «спред», т.е. разница между процентными ставками для итальянских и немецких долгов. Этот «спред» уже давно является предметом всевозможных теорий заговоров, но сейчас их появляется больше, чем когда-либо раньше. Так, журналист и эксперт по экономике Энрико Граццини (Enrico Grazzini) выразил в газете Micromega (приложении к La Repubblica) убеждение, что экономность немецких политических кругов является средством порабощения южных соседей: «Потому что чем больше средиземноморских стран окажутся в рецессии, тем больше капитала утечет оттуда в Германию. В итоге для самых уязвимых стран „спред» вырастет еще больше, а немецкая экономика выиграет от этих спекуляций и наберет кредиты по смехотворным ставкам».
Но даже если считать эту теорию не более чем спекуляцией, факт в том, что Италия не может свободно решать, какие суммы ей нужны для поддержания своего уровня благосостояния, ведь ей придется думать о том, насколько высокие процентные ставки для нее приемлемы. Но их размер будет зависеть от уступчивости более сильных стран еврозоны.
С послевоенного времени до начала 1990-х годов Италия была более-менее процветающей страной с высокой инфляцией, но с относительно стабильным ростом. И то, и другое оказалось в прошлом, когда Италия подписала Маастрихтский договор и выполнила критерии для участия в проекте евро. Тогда госдолг впервые подскочил почти до 130% ВВП. С этого времени в Италии проводятся меры экономии, до недавнего времени уникальные: в здравоохранении, пенсионном обеспечении, строительстве дорог, образовании и налоговой сфере брали то, что можно было взять. Доходов этой политики хватило только на несколько лет. С началом финансового кризиса в 2008 и 2009 годов Италии пришлось считать каждый евро, и при этом ВВП страны в прошлом году все еще был ниже показателя 2006 года (для сравнения: ВВП Германии в последнее время был более чем на треть выше уровня того года). Как следствие, потребление уменьшается, и становится меньше инвестиций, из-за чего потребление снова падает, а госдолг растет.
Италия, как недавно заявил голландский экономист Серваас Сторм, де факто проводила экономию средств. Действительно, госбюджет в период с 2008 по 2018 год находился в постоянном плюсе (нетто по процентам).
Италия стала первой страной в Европе, в которой начал распространяться коронавирус. За исключением Испании, это страна с наибольшим числом заболевших и умерших. Общественная жизнь, промышленность и образование в ней уже давно замерли. Нельзя также забывать, что в Италии особенно ярко выражена теневая экономика, ее доля в создании национального богатства относительно велика. Теневая экономика на собственный лад как рассчитывает на государство, так и имеет планы против него.
Конечно, коронавирус коснулся всех стран ЕС, и не только их. Но так как он сильнее всего затронул Италию, для многих итальянцев история последних тридцати лет, с того дня, когда был заключен Маастрихтский договор, предстает как длинная череда проявлений злого рока, последнее звено которой, вирус, стало суммой всех несчастий. «Дом — ад», — сказал философ и бывший мэр Венеции Массимо Каччари, когда его спросили, как у него дела на карантине. Эта фраза обобщает чувство, когда в трудном положении снова и снова оказываешься наедине с собой, не имея понятия, где искать выход.
Требования, чтобы Италия покинула ЕС и прежде всего отказалась от евро, в последние годы звучали регулярно. Их выдвигали многие — от радикально-демократического «Движения пяти звезд» до партий Сильвио Берлускони и крайних националистов «Лиги Севера». «Европа мертва, скончалась между Берлином и Брюсселем», — сказал недавно Маттео Сальвини.
Пока что эти заявления были прежде всего риторическими, потому что слишком очевидно, что экономики европейских стран слишком тесно связаны, чтобы можно было легко освободиться друг от друга.
Уже давно в Европе существует промышленное разделение труда, оно проникло в самое сердце национальных экономик. В Италии, кажется, теперь распространяются пораженческие настроения, представление, что уже все равно, радикальное падение неизбежно. Когда бывший дипломат Альберто Браданини в газете Micromega призывает правительство к тому, чтобы через гособлигации в качестве национального платежного средства выстроить новый экономический суверенитет, он не одинок — даже если вряд ли кто-то может понять, что в действительности означает такой выход: крайне нестабильная валюта, в которой нужно выплачивать долги, накопленные в евро.
Тем временем Италия и Германия все больше отдаляются друг от друга, а враждебность все больше растет. В колонке ежедневной газеты Die Welt в четверг к возмущению итальянской общественности прозвучал призыв к канцлеру не оказывать поддержку Италии во время кризиса, потому что «денежный дождь из Брюсселя» так или иначе пойдет на пользу одной только мафии.
Настоящая мафия — это Евросоюз со своими шантажистскими методами, заявил историк Алессандро Сомма из Римского университета, хотя в Италии всем известно, что Беппе Грилло, центральная фигура «Движения пяти звезд», в 2014 году говорил то же самое, что и колумнист газеты Die Welt. Трудно забыть и как Йерун Дейсселблум, тогдашний министр финансов, два года назад очень двусмысленно заявил, что нельзя «тратить все деньги на женщин и водку», а потом просить поддержки.
Тем временем мобилизуются сторонники «Лиги Севера», которые сравнивают немцев с солдатами вермахта, предлагающими итальянцам дружбу, но лишь для того, чтобы подавить их своей властью. А сенатор Элио Ланнутти, политик «Пяти звезд» назвал во вторник немцев «внуками Гитлера».
Риторика воинственная, причем с обеих сторон. В темных национальных государствах, которые сейчас возвращаются, себя и не узнать, писал Паоло Румис в своей колонке. Но он верит в европейцев. Судя по всему, этим европейцам, если они вообще еще существуют и останутся в будущем, понадобится новая политическая и экономическая основа.
