Бруклинские узбеки выглядят растерянными, словно не знают, что с ними произошло. Иммигранты, прибывшие в Нью-Йорк в середине и второй половине нулевых, до самого недавнего времени они проводили дни на Авеню Кони-Айленд, тяжело работая в торгующих шаурмой закусочных в Мидвуде и Кенсингтоне или продавая солнцезащитные очки неверующим в пригородных безвкусных торговых центрах. Это все, что они знали в грязном мире кафиров. В течение 2014 года, по данным федеральных властей, два молодых узбека выбрали для себя иной путь. Они начали публиковать сообщения джихадистского содержания на узбекоязычных интернет-сайтах, а также смотрели видео, на которых священные воины рубили головы.
Они собрались присоединиться к «Исламскому государству Ирака и Леванта», то есть, к ИГИЛ. Они сели на самолет и отправились в Турцию, где, как они рассчитывали, их встретит «старший брат». Оттуда их должны были препроводить к линии фронта, где на пути, предначертанном героям и мученикам, они будут сражаться с крестоносцами и их пособниками. Следующей остановкой был рай, где все люди, а не только богатые и знатные, могут купаться в реках, текущих молоком, медом и кристально чистой водой. Но этот сценарий не был реализован.
25 февраля агенты ФБР арестовали в аэропорту Кеннеди Ахрора Саидахметова, прежде чем он сел на вылетавший в Стамбул самолет. Позднее в тот же день Саидахметов и его узбекский друг Абдурасал Джурабоев (он родился в Казахстане, но рос, в том числе, и в Узбекистане) предстали перед федеральным судьей. На тот момент Джурабоеву было 24 года, Саидахметову — 19 лет, но они выглядели младше своего возраста. Вместо шелковых нарядов и золотых браслетов Джурабоев, со стриженными под горшок черными волосами, носил зеленую шапочку, трехдолларовые китайские шлепанцы и серую кофту с капюшоном.
Саидахметов был одет в красные высокие кроссовки «Адидас», зеленую кофту с капюшоном и мешковатые джинсы. Эта одежда была на нем в момент задержания в аэропорту Кеннеди. Вместе с 30-летним Аброром Хабибовым, еще одним узбеком, обвиняемым в соучастии и задержанным во Флориде, Джурабоеву и Саидахметову предъявили обвинения в том, что они «сознательно и добровольно сговорились о попытке предоставления материальной поддержки и других ресурсов иностранной террористической организации». Такого обвинения достаточно, чтобы отправить их за решетку на 15 лет. Вместо вечного блаженства божественного рая они окажутся в американском аду. В течение нескольких дней Джурабоеву, Саидахметов и Хабибову были посвящены выпуски новостей по всему миру.
Репортеры зачитывали длинные обвинения против них, оглашенные Лореттой Линч, занимавшей тогда пост прокурора Восточного округа Нью-Йорка. Информатор ФБР записал, как Саидахметов говорил, что, если он не сможет попасть в Сирию, то «я просто пойду и куплю автомат, АК-47, чтобы перестрелять всех полицейских… В Америке разрешено носить оружие… Мы пойдем и купим один пистолет, а потом убьем одного полицейского.
Бум… Потом пойдем в штаб-квартиру ФБР и будем убивать фэбээровцев». Джурабоев, сосед по комнате Саидахметова, в квартире матери которого они жили в Мидвуде, тоже поддерживал связи с предполагаемым агентом ИГИЛ и выражал стремление убивать «многобожников и язычников, вплоть до Обамы!» Если бы Аллах не потребовал такого, то Джурабоев предлагал подложить бомбу на Кони-Айленде. В течение нескольких месяцев к их делу примкнули еще два молодых узбека, Дилхайот Касимов и Акмал Закиров, и им поручили организовать материальную помощь заговору, в частности, дать денег (1600 долларов в случае Касимова) на покупку для Саидхаметова билета на самолет в Турцию. Джурабоев и его подельники далеко не одиноки в своем стремлении примкнуть к кровожадным убийцам из ИГИЛ. В газетах позднее появилось очень много историй о несостоявшихся джихадистах.
Через несколько недель после ареста узбеков в том же федеральном суде появились две женщины из Квинс. «Почему мы не можем быть по-настоящему плохими стервами?» — спросила Ноэль Веленцас, 28-летняя пуэрториканка. Потом, согласно опубликованным данным, Веленцас сказала, что к ней и ко второй обвиняемой следует обращаться, как к «гражданкам Исламского государства». Эти дела вызвали суматоху.
Шеф полиции департамента Нью-Йорка Билл Браттон проводил пресс-конференции, обещая справиться с угрозой. Ученые, телевизионные комментаторы и политики обвиняли предполагаемое чародейство ИГИЛ в социальных сетях, словно современная разочарованная молодежь оказалась настолько восхищенной уродливым романтизмом джихадистов, желающих повернуть вспять 1 300 лет истории, что просто не могли не кликнуть на «массовые убийства» вместо BuzzFeed. «Это дело ИГИЛ стало для нас проблемой, но мы хотим сказать, что оно не описывает всех узбеков в этой стране», — недавно сказал мне Фарход Султон, причем не в первый раз. С тех пор, как появились упомянутые новости, Султон, 35-летний страховой агент, родившийся в Ташкенте, стал местным человеком, к которому следует обращаться в этом случае. Он возглавляет «Ватандош», одну из нескольких узбекских организаций города.
Отличающийся красивой внешностью, соответствующей широко раскинувшемуся генетическому наследию своей родины, Султон также говорит на английском, в отличие от большинства узбеков, живущих в Бруклине. «Мы здесь новички, но мы хотим доказать, что стали своими», — говорит Султон. Такова цель сегодняшнего мероприятия «Ватандош», поездки по шоссе I-95 в Вашингтон, округ Колумбия. «Узбекские иммигранты должны понять, что Америка больше Бруклина», — сказал он, когда автобус пересекал реку Делавер, как поступил в 1776 году Джордж Вашингтон. Для группы в составе примерно сорока узбеков из Бруклина путешествие было долгим. Сегодня для большинства ньюйоркцев Узбекистан — это пыльный «Стан» в Средней Азии, не имеющий выхода к морю, если они вообще знают, что это такое.
Но когда-то Узбекистан был великим перекрестком цивилизаций. Это была Трансоксиана, главная часть Великого шелкового пути, основного канала обмена чудесами между Западом и Востоком. В легендарных городах Узбекистана — Хиве, Бухаре, Самарканде и Ташкенте — Марко Поло делал остановки, чтобы напоить верблюдов. Еще раньше регион завоевывали Александр Великий и Чингиз-хан.
Там появился Тамерлан, завоевавший большую часть Азии — от Персии до Дели. В более поздние времена приходили турецкие и русские завоеватели, придумавшие в 1924 году Узбекскую советскую социалистическую республику, просуществовавшую до 1991 года, когда Узбекистан обрел независимость. Выходцы из Узбекистана, проживающие в районе Нью-Йорка, делятся на три группы. В районе Парка Рего и Кью-Гарденс живут выходцы из Бухары, в основном — евреи, которые успешно занимаются недвижимостью и процветают в Алмазном округе (Diamond District). Молодых бухарцев, освоившихся в Нью-Йорке, можно встретить, разъезжающими по бульвару Квинс на своих крутых машинах.
Есть также «старые узбеки», мусульмане, прибывшие в США в качестве беженцев в 1980-х годах. Будучи убежденными антикоммунистами, они тоже процветают, проживая, в основном, в фешенебельном округе Моррис в Нью-Джерси. «А еще есть мы», — говорит Султон с полуулыбкой, показывая на пассажиров автобуса. Это так называемые «новые узбеки», или бруклинские узбеки, примерно 20 тысяч мусульманских иммигрантов, выросших в независимом Узбекистане и иммигрировавших в США за минувшее десятилетие. Почти все в этом автобусе выиграли в лотерею, говорит Султон. Речь идет о «диверсификационной визовой программе» правительства США, предоставляющей преимущество иммигрантам из таких стран, как Узбекистан, которые считаются «недостаточно представленными» в иммигрантском потоке.
Таких виз выдают всего 50 тысяч в год, и ее получение считается большой удачей. На данный момент около трех миллионов узбеков, или 10% населения страны, работают в России, несмотря на низкие зарплаты и дискриминацию выходцев из Центральной Азии. «В России они называют нас чурками», — сказал один узбек по пути в Вашингтон. — «Это означает… вам лучше не знать, что это означает». Разумеется, в Бруклине есть и русские.
Для бруклинских узбеков стало горькой шуткой узнать, что их бывшие хозяева поджидают их на бульваре Брайтон-Бич и контролируют значительную долю местной экономики. Многие из новых иммигрантов в Узбекистане работали в области юриспруденции или медицины. Но здесь из-за языкового барьера многим приходится работать в сфере ухода за пожилыми людьми или таксистами. В маленьких квартирках они ютятся вдесятером.
Большую часть заработанных денег они посылают на родину. Но это все равно лучше, чем вкалывать в рабских условиях на каком-нибудь базаре в Москве по 18 часов в день или гробить здоровье на предприятиях «Газпрома». Если послушать бруклинских узбеков, то дело ИГИЛ словно выскочило из океана. Рты были закрыты на Авеню Кони-Айленд, этом беспрерывном многонациональным базаре, служащем Шелковым путем для новых узбеков (он соединяет два сегмента общины, самаркандликлар, то есть выходцев из Самарканда, живущих в районе Авеню Дитмас, и ташкентликлар, то есть выходцев из Ташкента, которые живут на южной оконечности этой торговой магистрали, в районе Авеню Х, Y и Z, ближе к океану. Хотя узбеки почитают свое мусульманское наследие, они не считаются религиозными фанатиками.
Рядом с пакистанской общиной на Авеню Бас есть несколько более консервативных мечетей, но большинство узбеков предпочитают посещать менее требовательную турецкую мечеть Эюп Султан на Брайтон-Бич. Никто не помнит, чтобы туда ходили подозреваемые. Точно так же никто не слышал, чтобы они посещали популярные узбекские рестораны — «Наргис» на Авеню Кони-Айленд или «1000 и одна ночь» в Шипшид-Бэй. Они были словно призраки, некие безымянные угрозы. Как считают многие бруклинские узбеки, главная опасность дела ИГИЛ связана с их имиджем.
Они новички, малочисленные и беспомощные, и последнее, что им было нужно, это «плохая репутация», как сказал Султон. Султон знает, о чем говорит. По приезду в США («Сначала я отправился в Омаху, потому что знал там кое-кого. Тогда для меня не было разницы между Омахой и Флоридой»), он первым делом стремился получить степень по американскому праву, вдобавок к имевшейся у него степени по исламскому праву. Он получил работу по продаже страховки в New York Life, и, «как типичный узбекский трудоголик», быстро стал одним из ведущих брокеров в офисе, хвастается он.
Большинство его клиентов составляют выходцы из Центральной Азии. «Я прихожу к людям в дом, и мы говорим об их будущем», — рассказывает Султон. — «Все говорят, что хотели бы однажды вернуться в Узбекистан. Такова мечта.
Дома все привычное. Вы со свое семьей, вы можете есть конину. Но такое мышление может сильно подвести вас. Большинство людей не возвращаются домой». Дилемма стала отчетливее, когда узбеки приехали в Вашингтон.
Купол Капитолия, возможно, не дотягивает до величия мечети Регистан в Самарканде или великолепия Ичан-Кала, тысячелетнего окруженного стенами города в Хиве, но, как сказал один из узбеков, глядя на него, этот купол «выглядит прочным, и не собирается рушиться в ближайшее время». Остановка в посольстве Узбекистана на Авеню Массачусетс рядом с Дюпон-Серкл была более проблематичной, особенно для тех, у кого остались семьи в Узбекистане.
Хорошо известно, что правительство Каримова резко отрицательно относится к исламскому экстремизму. С учетом атмосферы джихадизма следует быть осторожными, напутствовал Гулямов бруклинских узбеков. «Эти ребята идиоты, подонки и неудачники», — говорит Руслан, 25-летний водитель лимузина из Ташкента. Он стоит на Авеню Икс, неподалеку от туристического агентства, в котором Ахрор Саидахметов купил свой судьбоносный билет на самолет.
После переезда в Бруклин узбеки отличаются тем, что стали звездами команд по борьбе среди старшеклассников. Они стали ими не благодаря склонности к спорту. Как сказал водитель лимузина, «Мы побеждаем, потому что никогда не останавливаемся». Несостоявшиеся боевики ИГИЛ, которых сейчас содержат в следственном изоляторе «Метрополитан» в Сансет-Парк, не имели этой стойкости, полагают многие. Все посчитали довольно смешным тот факт, что мать Саидахметова спрятала его паспорт, чтобы он не смог уехать из страны.
«Великий террорист — мама отобрала у него паспорт», — шутят здесь. Тем не менее, суметь уехать из Узбекистана, где, как принято считать, за каждым углом прячутся агенты КГБ, чтобы попасть под арест в Америке, считающейся страной свободы, выглядит, как горькая ирония судьбы. Таково распространенное на Авеню Кони-Айленд мнение. То, что случилось с арестованными, это «печально, просто печально», сказала Нилуфар Салимова, когда мы болтали в Dunkin’ Donuts рядом с 18-й Авеню. 22-летния самаркандликлар Нилу, как ее обычно называют, говорит, что не оправдывает арестованных. Вовсе нет.
Нельзя вот так ходить и рассуждать о том, как бы устроить взрыв на Кони-Айленде, куда тяжело работающие люди приходят, чтобы полюбоваться океаном с вершины колеса обозрения. Любой, кто это сделал, должен быть в тюрьме или психиатрической больнице. Нилу считала, что ей повезло, особенно по сравнению с этими ребятами. Приехав в Бруклин в 2009 году после того, как ее семья выиграла в лотерею, она выучила английский, подрабатывая в обувном магазине, и пять лет спустя закончила Нью-йоркский университет, получив диплом медсестры. Умная и веселая, она выглядит типичным новым ньюйоркцем 2015 года.
У нее большие планы, но она все равно не позволяет себе поужинать до прихода отца с работы, и неважно, насколько он задерживается, потому что в узбекских семьях принято есть всем вместе. Но она знала, что такое приехать в Бруклин, не зная языка и не имея поддержки со стороны семьи или друзей. «Вас словно бросили в коробку, и вы никак не можете выбраться из нее. Вы столкнулись с отчаянием и безнадежностью», — говорит она. Нилу поинтересовалась обвинительным заключением, составленным ФБР, и я принесла ей копию. Это не секретные документы, любой может найти их в интернете.
Она тщательно прочитала их и задумалась над человеком, который в тексте был обозначен как CI. Это был государственный доверенный информатор. «Интересно, этот человек, он узбек?» — спросила она, и тут же сама себе ответила: «Он должен быть узбеком, иначе никто бы не доверял ему». Нилу была потрясена. «Когда вы приезжаете в чужую страну и встречаете своего земляка, он становится частью вас». Она понимает необходимость выслеживания потенциальных террористов, но ей кажется немыслимым, чтобы один узбек информировал власти о другом узбеке. Идея, что федеральные агенты, пользуясь услугами платных информаторов, развернули широкую программу, выслеживая отрицательно выделяющихся, болтливых, но при этом безобидных молодых мусульман, хорошо известна в обсуждении проблемы американцев, вступающих в ИГИЛ.
В 2014 году адвокаты из Human Rights Watch и из Колумбийской школы права опубликовали «Иллюзию справедливости», доклад, согласно которому, «иногда, агрессивно преследуя террористические угрозы до того, как они появляются», правительство «переходило границы, слишком активно участвуя в разработке террористических заговоров». Изучая обвинительные заключения, вы понимаете, что они имели в виду. CI очень часто подстрекают подозреваемых, поощряют их и берут на себя главную роль в подготовке теракта. С юридической точки зрения все часто сводится к вопросу о «предрасположенности», то есть, обвинение должно доказать, что обвиняемый был склонен совершить теракт, и это следует из его биографии, его взглядов или, как в случае Ахрора Саидахметова, из покупки билета на самолет в Стамбул с целью попасть в Сирию.
Не имеет значения, куда он на самом деле собирался, или какую роль в этом сыграл информатор. Использование принципа предрасположенности, нарушающего тонкое равновесие между защитой гражданских прав и борьбой с потенциальными угрозами обществу, возможно, стало наиболее тревожной темой в период после терактов 11 сентября 2001 года, сказал мне ветеран полиции Нью-Йорка. С одной стороны, вы хотите соблюдать закон, но, с другой стороны, «вам бы не хотелось бежать арестовывать этих людей только тогда, когда они уже направили самолет в здание». Через несколько дней я навестила Адама Перлмуттера, адвоката Ахрора Саидахметова, в его офисе. Хорошо известный адвокат из федеральных судов, с щегольским галстуком-бабочкой и блестящей лысиной, он сомневается в том, что правительство имеет легальные основания для обвинений его клиента. Выступая в эфире CNN вскоре после ареста, Перлмутер указал на вероятную роль доверенного информатора, и сказал, что «у него есть только обрывки информации…
Мы не знаем контекста, мы не знаем, как именно этот информатор манипулировал моим клиентом». Несколько недель спустя Перлмуттер отказывался раскрыть карты и говорил, что не может ничего сказать о деле. Он действительно не мог. Несмотря на свой необходимый доступ, он до сих пор не видел засекреченные материалы обвинения, и теперь все зависело от федеральных агентов, сказал он. Мы немного поболтали, и я спросила его, видел ли он видеоролик «По методу Пророка», пропагандистский ролик ИГИЛ, упомянутый в обвинительном заключении как одно из средств, повлиявших на его клиента.
Он сказал, что не видел, и мы нашли видеозапись в сети и немного посмотрели. Вот он, пример широко расхваленной «гениальной» пропагандистской машины ИГИЛ: обычный снафф школьного качества. Передвижения боевиков, снятые в замедленной съемке, выдержки из речей самопровозглашенного халифа аль-Багдади, взрыв шиитской мечети в древней Самарре, хор мальчиков, исполнявших религиозные гимны. Было несколько эпизодов, снятых субъективной камерой, кадры, сделанные через оптический прицел, словно взятые из «Американского снайпера». Затем настал момент кульминации, когда потерпевшие поражение лежали на песке, и им стреляли в головы, одному за другим.
Затем показали ряд военнопленных, которых подвели к краю окровавленного причала и расстреляли, а тела сбросили в воду, под леденящее душу песнопение. Это могло быть постановкой, как считают некоторые, искаженным шедевром пост-дет металл для извращенного взрослого ума. Но я так не думаю. «Похабщина», — сказал Перлмуттер. Вместе с тем, отметил он, смотреть такое видео, каким бы мерзким оно ни было, это еще не преступление. Когда я села на поезд, уезжая из офиса Перлмуттера, был час-пик.
В эти дни кажется, что час-пик не прекращается. Обычно мне это не мешает. Оказаться в толпе людей, прибывших со всех концов света, это яркий признак города, который я люблю, несмотря ни на что. Но на сей раз все было иначе.
Люди казались напряженными, словно на грани срыва. Хоть я и высмеяла видео ИГИЛ, гениальность «По методу Пророка» неожиданно проявилась. В траурном заявлении, сделанном после того, как террористы ИГИЛ обезглавили журналиста Джеймса Фоули в августе 2014 года, президент Обама сказал, что одно абсолютно бесспорно: ИГИЛ нет места в XXI веке. Это совершенно неверно, как мне кажется. В ставшем более жестоком, хотя и технически пижонском мире, где в небесах летают дроны-убийцы, ИГИЛ кажется неизбежным, полностью понятным ответом. Если врага тошнит при виде крови, покажите ему ее как можно больше.
Слава Богу, долгосрочные перспективы ИГИЛ остаются неясными, но как представители современного склада ума, его члены вполне соответствуют мировому уровню, они самые радикальные из всех так называемых экстремистов. Упитанные американские евангелисты рассуждают об Армагеддоне, последней битве между силами добра и зла в конце времен. Но вы-то знаете, что завтра утром они пойдут на работу и будут продавать машины Dodge. А вот когда ИГИЛ прославляет смерть и говорит о надвигающемся апокалипсисе на страницах своего издания «Дабик», то этой эсхатологии следует опасаться.
Эти люди хотят разрушить все и вся, оставив после себя лишь дымящиеся руины. С учетом крайне ограниченного варианта Американской Мечты, выпавшей на долю Абдурасала Джурабоева, который по десять часов в день нарезал латук в лишенном окон подвале пакистанской закусочной «Король Шаурмы», такой конец игры может оказаться слишком соблазнительным. ИГИЛ — это безрассудный, бесшабашный, вероятно, неизбежный сбой системы, решила я, и мое настроение окончательно испортилось. Кто, в конце концов, все эти люди вокруг меня, вся эта толпа в поезде, которую я одно время считала своей? Я не знаю их, а они не знают меня, вот что я думала, пока поезд несся в темноту. Узбекское дело продолжалось летом и осенью. В середине августа Джурабоев признал себя виновным.
Помощник генерального прокурора США Джон Карлин приветствовал такое развитие событий. «Высшим приоритетом Отделения национальной безопасности остается борьба с террором», — сказал он, поздравляя ответственных за расследование этого дела. Фарход Султон тщательно следил за происходящим, пытаясь найти в нем логику. Когда он решил уехать из Ташкента, его отец благословил его и попросил дать два обещания: «Не становись американским гражданином и женись только на узбекской девушке». Султон любил отца и пытался сдержать данные обещания, но с каждым днем это было все труднее. Как и все другие, он считал, что однажды вернется в Узбекистан и купит там квартиру.
Но это были пустые мечты. Его карьера в Нью-Йорке развивается хорошо. Он добился своей цели, попав в высшую школу права, и прилежно участь там. Но оставался вопрос о том, как относиться к этому делу молодых узбеков и его последствиями для общины. «Родственники обвиняемых обратились ко мне.
Они не знали, что происходит», — сказал он. Люди не понимают, почему двух последних узбеков из числа обвиняемых, Дилхайота Касимова и Акмала Закирова, держат под арестом за то, что они дали Саидахметову денег. Узбеки часто дают деньги тем, кто отправляется в Узбекистан, чтобы они отвезли их родственникам. И они не всегда передают деньги со знакомыми.
«Мы доверяем друг другу», — сказал Султон. В самом начале, в первые недели после арестов, Султон преисполнился надежды. Неожиданно бруклинские узбеки перестали быть анонимной общиной иммигрантов за пределами политической системы. Люди из офиса мэра Билла де Блазио приходили на Авеню Кони-Айленд, встречались с Султоном и другими и обсуждали способы лучшей интеграции узбеков в величественную пан-этническую мозаику Нью-Йорка. Обсуждались такие инициативы, как создание общинного центра, где говорящий на узбекском имам мог бы лучше наставлять молодых людей.
Набравшись уверенности, Султон стал говорить такие фразы, как «это не узбекская, а американская проблема», и шутить о возможности баллотироваться в городской совет. Но в последующие месяцы, по мере того, как узбекское дело уходило в новостях на второй и третий план, «все начали терять интерес», говорит Султон. Он не делает вид, будто удивлен. Он достаточно давно прожил в Нью-Йорке, чтобы знать, как все устроено, как добавить смазку на скрипящее колесо. Тем не менее, он был «очень разочарован».
Дело сильно затронуло общину, и теперь узбеки чувствовали себя так, словно они снова забыли, до следующего случая. Он очень занят учебой в школе права и работой, но все равно выкраивал время для составления «четырех-пятистраничного» бизнес-плана по улучшению доли бруклинских узбеков. В этот конкретный вечер на Авеню Кони-Айленд пришли хорошие новости. Юлдуз Усмонова посетила город. «Она — величайшая исполнительница узбекских песен», говорили все, Узбекская Мадонна. Усмонова выступала в театре «Мастер» на Брайтон-Бич, который, в другой бруклинской жизни был кинотеатром «Oceana», где я провела немало послеобеденных часов, наслаждаясь кондиционером, когда моя семья арендовала пляжную кабину в давно сгинувших купальнях Брайтон-Бич и клубе «Ракет».
Сейчас это здание перестроено, и на первом этаже располагается русский супермаркет деликатесов. Театр наверху, и там я ждала Юлдуз Усмонову, с которой собиралась поговорить. Ее имя переводится с узбекского как «Звезда». «Дива побеседует с вами сейчас», — цветисто сказал джентльмен, и я оказалась в гримерной. Певица в сияющем серебристом костюме готовилась к выступлению.
«Обойдемся без дивы», — сказала она с озорной улыбкой. — «Мы просто поговорим». Люди называют Усмонову душой узбекского народа, и нет причин не верить этому. Она родилась в 1963 году, в советские времена, в Ферганской долине рядом с границей с Таджикистаном, в юности работала на фабрике по производству шелка, и могла бы провести там всю жизнь, если бы однажды ее отец не вошел в комнату, желая узнать, кто так сладко поет. «Это была я», — говорит она.
Она остается одной из самых известных узбекских артистов уже 25 лет. Будучи всегда популярной, однажды она была выбрана депутатом парламента, но вскоре уехала в Турцию. Сейчас она снова живет в Ташкенте и надеется на лучшее. Для нее очень важно путешествовать по миру и встречаться с узбекскими общинами, говорит она, «Потому что через меня, через мои песни люди ощущают связь с домом». Говоря о бруклинских узбеках, увлекшихся идеей о вступлении в ИГИЛ, Усмонова вздыхает. «Знаете», — говорит она, — «люди спрашивают меня, что я пою, и я говорю, что пою блюз.
Может, забавно услышать это от певицы из Узбекистана. Но это правда. Жизнь может быть очень печальной. Всегда есть проблемы.
П. В. Нечепоренко
Отличная аналитика. Автор спец своего дела.